Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Его спешный нарочный, скакавший несколько дней и ночей подряд и загнавший четырех лошадей, сообщил гданьским гостям просьбу бискупа дожидаться во Фромборке его приезда. Отец Тидеман знал, с какою взаимною любовью относились друг к другу капитан Бернат и каноник Коперник, ему хотелось услышать о кончине Миколая из уст близкого человека.
Похороны пана доктора Коперника надолго запомнились окрестным мужикам. Такой длинной погребальной процессии им еще не доводилось видеть. Огромный кафедральный собор не мог вместить всех желающих проститься с покойным.
Однако из членов вармийского капитула на отпевание отца Миколая явилось только четыре человека, остальные находились в разъездах по диацезу. А уж из Кракова, от королевского двора, почтить своим присутствием похороны никто не собрался.
Погребальная процессия растянулась от городских ворот до замка Фромборк и до самой катедры*, да и по обочинам дороги толпами стояли люди. К хлопам из близлежащих сел, желающим проводить своего дорогого наставника, врача и заступника, то и дело присоединялись мужики из Бранева, Мальборка, Лидзбарка и Ольштына... Приплелись даже запыленные, усталые хлопы из орденского Квидзыня. Добравшись до Фромборка только через неделю после похорон, они тесной толпой заполнили храм, чтобы помолиться над усыпальницей, где их любимый отец Миколай покоился рядом с бискупом Лукашем Ваценродом.
______________ * Катедра (польск.) - кафедральный собор.
У каждого из провожавших было чем вспомнить отца Миколая, помянуть его добрым словом... Тому он спас от смерти ребенка, у того вылечил жену, этой женщине купил корову, тех троих парней освободил из тюрьмы.
Слезы, рассказы о милосердии каноника, о его врачебным искусстве сопровождали усопшего до могилы.
Вацек лежал, уткнувшись лицом в траву, когда колокольный звон возвестил прихожанам, что во Фромборк пожаловал его преосвященство хелмский епископ Тидеман Гизе.
О том, что наступила уже настоящая весна, что на деревьях распустились веселые, сверкающие на солнце листочки, мальчик до сегодняшнего дня и не подозревал. Пребывая свыше десяти дней в полутемной опочивальне отца Миколая, он редко выглядывал в окна. С раскаянием Вацек вдруг осознал, что его уже не тянет домой, что уже ни Вандуся, ни маленькие братья, ни мама Ванда сейчас не смогут ему заменить человека, встречи с которым он дожидался два года и прах которого проводил во фромборкский собор.
Сейчас, забравшись в рощицу, подальше от людей, мальчик припоминал день за днем свою жизнь в замке. Как-то в хорошую минуту отец Миколай велел ему достать из стенного шкафа кипу бумаг.
- Это особенно дорогие для меня письма, планы, чертежи, мне не хочется, чтобы их перебирали чужие, равнодушные руки!
Камин был растоплен, весною в замке всегда сыровато, и отец Миколай зябнет даже под своим стеганым одеялом.
- Всю эту кипу брось, мой мальчик, в огонь! - велел каноник.
С замиранием сердца разглядел Вацек в пачке и свои неуклюжие чертежи и свои письма, выведенные крупными буквами на плохой бумаге.
"Значит, и о них отец Миколай сказал, что они дороги его сердцу!"
Пачка красивых золотообрезных листочков, исписанных мелким, бисерным почерком, была крест-накрест перевязана широкой шелковой лентой. Но и из-за ленты можно было разглядеть: почти каждый листок бумаги был переложен засушенной веточкой ландыша.
- Это тоже в огонь? - спросил Вацек с сожалением.
- Это - в первую очередь! - ответил Коперник, но голос его дрогнул.
- А эту тетрадку?
- Погоди-ка... да это ведь дневник Каспера Берната! Жечь не надо! Передай отцу!
В камин же были отправлены копии донесений отца Гизе об осаде Ольштына.
- Теперь оставь меня одного, - сказал отец Миколай, когда Вацек, по его приказанию, хорошенько размешал кочергой в камине пепел. - Мне нужно как следует попрощаться с прошлым.
...В лесу слабо и нежно пахло травой, молодой хвоей, а от прошлогодней прелой листвы - грибами. Подувший ветерок принес откуда-то тонкий и сладкий аромат.
"Ландыши! - подумал Вацек, вскакивая. - Уже расцвели ландыши! Надо собрать их побольше и отнести в собор на усыпальницу отца Миколая. Это его любимые цветы".
Красивая немолодая дама, стоя в густой, поднявшейся за несколько дней траве, держала в руках огромный букет ландышей.
Видя, как мальчик, собрав небольшой пучок белых подрагивающих бусинок, безуспешно раздвигает кусты и шарит под деревьями, она сказала ласково:
- Бедняжка, я обошла уже всю рощу... Тебе почти ничего не осталось! Я отдала бы тебе половину своего букета, но он уже обещан одному человеку... Одному мертвому, но бессмертному человеку! Только, пан Езус, как трудно мне будет на глазах у всех отнести их в катедру!
- Канонику Миколаю? - по какому-то наитию спросил вдруг Вацек. - Если вам трудно отнести, я сделаю это за вас... Я ландыши собирал тоже для отца Миколая,..
Соединив оба пучка, дама перевязала их лентой.
- Вот так, - сказала она. - А помолюсь за него я тут, в рощице.
Направляясь в город, Вацек разглядел на опушке маленькую красивую карету. Сидя на козлах, кучер помахивал кнутом, отгоняя слепней, и с беспокойством поглядывал в глубь рощи.
Возлагая огромный букет ландышей на мрамор роскошной усыпальницы, Вацек не знал, что лишает епископа Яна Дантышка возможности уличить Анну Шиллинг в содеянном ею преступлении.
Слухи о ее посещении Фромборка так и остались слухами.
Однако четыре месяца спустя Дантышек в своем пастырском послании, направленном капитулу 13 сентября 1543 года, счел возможным упомянуть о ее приезде, не ссылаясь, однако, на свидетелей:
"...То, что особа эта, высланная ранее за пределы нашего диацеза, говорят, снова побывала к вам, мы не можем одобрить, независимо от причин ее приезда. Можно опасаться, что, подобно тому, как это случилось с почившим, коего она обворожила, она сможет, дорогие братья, взять в плен и одного из вас. Конечно, от вас самих зависит, разрешить ли этой женщине пребывание в вашем городе. Мы, однако, сочли бы за лучшее быть подальше от этой чумы и не допускать ее..."
Глава третья
ТРУД ВСЕЙ ЖИЗНИ
Тидеман Гизе уже успел пережить первые острые приступы горя. Прошло около недели с тех пор, как он получил извещение о кончине брата Миколая. С болью в сердце узнал он также, как приняли это известие при королевском дворе, выехавшем на празднества в Велькую Весь.
Здесь этому событию, долженствующему погрузить в траур всю Польшу, было придано значение лишь постольку, поскольку смерть Коперника освобождала место для нового претендента на каноникат. И хотя давно существовала договоренность, что отцу Миколаю наследует его свояк, Левше, выполнявший, по существу, во время болезни каноника все его обязанности, королева Бона Сфорца сообщила Дантышку, что по ее рассуждению освободившуюся доходную и не требующую больших забот должность следовало бы предоставить Яну Вольскому, который вот уже на протяжении года с нетерпением ее дожидается.
Трясясь в своей великолепной карете по фромборкской дороге, Тидеман Гизе, думая обо всем этом, только в бессильном гневе сжимал свои сухие кулачки.
Но, в конце концов, такое пренебрежение к памяти великого усопшего останется на совести короля и всех иже с ним... Разочтется за это с ними история!
Брат Миколай никогда не придавал значения мнению королевского двора, не искал покровительства вельмож, не заискивал перед скоротечной и бренной славой... И рассудит его с великими мира сего опять та же история!
Одно только обстоятельство самым непосредственным образом оскорбляло память покойного... Мало того - оно как бы сводило на нет многолетние труды великого астронома! Сообщив Касперу Бернату о том, что он вынужден будет несколько задержаться по возвращении на Хелмщину, бискуп, прибыв в Любаву, не отдохнув после томительных придворных празднеств, не приступив к исполнению своих пастырских обязанностей, снова двинулся в путь. Дело в том, что в Любаве его дожидался уже пересланный Иоахимом де Лаухеном свежеотпечатанный экземпляр "Обращений" брата Миколая.
Слуга, явившийся помочь бискупу раздеться, а также получить распоряжения на завтрашнее утро, с удивлением увидел, что владыка в ночной одежде сидит за письменным столом, а на полу валяются вырванные из книги, еще слипающиеся от типографской краски листы.
- Ты пришел? Хорошо! - сказал бискуп. И, потребовав свечу, тут же запечатал сургучом два пакета. - Возьми, - сказал он. - Этот нужно отправить в Нюрнберг, типографу Петрею, а этот - в Лейпциг, Иоахиму де Лаухену! Поторопись... Скажи на конюшне, чтобы немедленно закладывали карету. И пускай отправят вперед, во Фромборк, верхового...
Слуга нырнул в коридор, испуганный донельзя: такого гневного лица у своего благостного бискупа он никогда еще не видел.
Тут же про себя малый решил, что, как только бискуп отбудет, он подберет и разгладит скомканные листы и таким образом узнает причину гнева и внезапного отъезда владыки. Дело в том, что хелмской епархией до Тидемана Гизе управлял Ян Дантышек, тот, что нынче так пошел в гору... Сам не брезгуя соглядатайством, он приучил к этому и своих слуг. Возможно, что вырванные листы заключают в себе нечто важное, а его преосвященство вармийский бискуп Ян Дантышек в таком случае за наградой не постоит!
