Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Поп Оссиандер - человек несомненно знающий и образованный, неплохой астроном, но уж больно легко променял он пышность католического богослужения на суровые, пустые храмы неистового Лютера! И добро бы - поступил он так по глубокому своему нравственному побуждению, но нет - Оссиандер руководствовался несомненно новым, но все более получающим распространение принципом: "Чья страна, того и религия". Он и сам в откровенных беседах с друзьями этого не отрицал.
Стараясь подлаживаться к своим светским владыкам и новым князьям церкви, он мог помешать выходу в свет рукописи Коперника!
Но оказалось, что опасения больного каноника были напрасны: в начале года он получил от Оссиандера извещение, что набор "Обращений" близится к концу. Правда, поп тут же давал коллеге совет: во избежание возможных нареканий, хорошо бы снабдить сочинение предисловием, из коего явствовало бы, что автор рассматривает свое детище не как результат многолетних наблюдений, а как своего рода упражнение, игру ума, как еще один опыт хитроумного построения гипотезы.
Не с Оссиандеровой ли легкой руки за Коперником в среде его врагов утвердилось прозвище "пифагориец"!
О, в тот раз отцу Миколаю изменила его обычная сдержанность. Он послал лукавому попу достойную отповедь! Он пренебрег даже тем, что это могло отразиться на выходе в свет "Обращении". Он пренебрег даже тем, что заклятый враг его учения Мелангтон, как хозяин, распоряжается всем в Нюрнберге и ему, Копернику, не следовало бы наживать в этом скопище лютерцев нового врага.
Но вот в апреле друзья Ретика сообщили ему в Лейпциг, что в начале нынешнего мая Петрей выпустит в свет труд Коперника с предпосланным ему, как и было условленно, посвящением папе Павлу Третьему. Следовательно, обмен письмами между столь различными людьми, как Оссиандер и Коперник, на издании "Обращений" не отразился! Но, матерь божья, как трудно ждать!
И для здорового, занятого повседневными трудами и обязанностями человека трудно было бы на протяжении года дожидаться выпуска в свет своей книги, но много труднее это для больного, прикованного к постели.
В редкие минуты просветления, понимая, что его постоянно повторяющийся вопрос, "нет ли курьера из Нюрнберга?" начинает уже докучать окружающим, отец Миколай понуждал себя о будущей книге своей не говорить. Но тем настойчивее и неотвязнее он о ней думал.
Чтобы как-нибудь отвлечься, он велел разыскать старую тетрадку, в которую он, когда-то занятый и деятельный человек, заносил и неотложные и отложенные на потом дела, черновики писем, различные заметки. С трудом переворачивая здоровой рукой страницы, он старался подыскать занятие, которое и сейчас было бы ему под силу. Кроме того, хотелось ему еще раз просмотреть черновик своего посвящения папе Павлу Третьему.
Черновик этот был весь исчеркан рукою милого верного Тидемана Гизе. Епископ хелмский, по свойственной ему скромности, очень сократил то место, где Коперник упоминал о его заслугах. После правки Гизе в посвящении остались только скупые строки, нисколько не отражающие влияния епископа на издание труда Коперника:
"...Но друзья мои, несмотря на постоянные мои возражения, заставили меня отказаться от своей нерешительности. Среди них был прежде всего славный в науке Николай Шенберг - кардинал Капуи, прославивший себя во многих отраслях знания. Наряду с ним - весьма любящий меня епископ хелмский Тидеман Гизе, отдавший себя богословию с таким же рвением, как Шенберг наукам. Гизе часто напоминал мне, а порою даже требовал, чтобы я издал этот свой труд и выпустил в конце концов в свет то, что я не девять лет, а четырежды девять лет держал у себя под спудом".
Это он же, Тидеман, настоял, чтобы имя его было поставлено не до, а после имени кардинала!
И, как ни жалко было отцу Миколаю оставить в безвестности имя человека, так много сделавшего для распространения его учения, Тидеман вычеркнул из предисловия также и упоминание об ученом виттенбержце Иоахиме де Лаухене, прозванном Ретиком.
"Несмотря на все свои заслуги перед наукой, Ретик для Рима продолжает оставаться еретиком, лютерцем... - сказал епископ хелмский, - поэтому не следует упоминанием о нем заведомо навлекать на свой труд гнев и нарекания отцов церкви".
Итак, вместо перечисления заслуг и достоинств Ретика в обращении к папе осталось только начало фразы: "Настаивало на издании труда моего и немало других выдающихся и ученых людей".
Может быть, отец Тидеман был и прав. Что же касается самого Ретика, то он, всецело преданный наукам, мало заботится о славе и с пренебрежением относится к признанию людей, уважения коих он не тщится снискать.
Но все же, сколько бы раз отец Миколай ни просматривал это место предисловия, отсутствие здесь имени Ретика тяжелым укором ложилось на его совесть.
Эту старую, истрепанную тетрадку придется бросить в огонь, она свое отслужила... Только надо будет разыскать еще записи "О природе сна"... Записи давние, сохранились ли они еще?
Год 1507... Матерь божья, какая старина! Наброски письма-трактата, адресованного друзьям... Впоследствии трактат этот получил название "Малого комментария"...
А это что? Год 1514 - черновик письма Коперника - ответа на приглашение епископа римского Павла Миддельбурга принять участие в работах по подготовке реформы юлианского календаря...
"Более совершенное летосчисление, - разобрал больной в своем сплошь перемаранном черновике, - возможно будет тогда, когда станут известны законы движения Солнца и Луны. Я такими данными сейчас не располагаю".
Отец Миколай устало откинулся на подушки. Это давно забытое письмо и есть ключ, разгадка оттягивания выхода в свет его астрономических трудов. Папе Павлу Третьему он пишет о своей робости ученого, но это не совсем верно. Не трусость, как думают враги, не медлительность, как думают друзья, руководили им, а только желание как можно тщательнее проверить и подтвердить многочисленными опытами свои положения!
Отдохнув немного, больной стал дальше листать тетрадку. Вот год 1520 черновик трактата "Об истинных и справедливых ценах на хлеб". Чем только не приходилось заниматься, отрываясь от любимой астрономии, чтобы хоть немного облегчить участь голодных!
Год 1522 - другой экономический трактат, "О порче монеты". Да, жарким, жарким было заседание городской рады, на котором отец Миколай зачитал свой трактат! Все были согласны с тем, что нужно запретить каждому городу чеканить собственную монету. Все понимали, что, подмешивая к серебру медь и свинец, магистраты городов поступают не лучше, чем враги Польши тевтоны, которые когда-то выпуском порченой монеты обесценивали польские деньги и повышали цены на товары. Однако никто не хотел, чтобы именно его город был лишен права чеканить деньги.
Поговорили, поговорили, поспорили... и разъехались, не придя ни к какому решению.
Дальше идут год 1526, за ним 1527, 1528... Сплошь накрест перечеркнутые страницы со столбиками цифр... В то время он безуспешно пытался вычислить отклонение Меркурия. Одна из самых огорчительных его неудач!..
Ага, вот и запись, которую он искал: "Мысли и наблюдения Миколая Коперника о природе сна".
Самая природа сна интересовала Коперника, как врача, давно. Однако раньше, занятый наблюдением за небом, врачебной практикой, заботами, налагаемыми на него обязанностями по диацезу, отец Миколай мало мог отдавать ей внимания. Сейчас же, предоставленный мучительному ничегонеделанию, он может заняться этим на свободе.
Сегодня он уже вправе записать: "Судя по тому, что человек встает после сна освеженный и преисполненный сил, следует заключить, что сон приносит человеческой натуре отдохновение. Но как сочетать это с тем непрестанным током впечатлений, переживаний, чувств, которые молниеносно пробегают в нашем мозгу во время сна? Вот и нынче во сне, длившемся восемь минут, я прожил большой участок жизни, объехал Польшу, перевалил через Альпы, посетил Рим и Болонью, снова очутился в Польше, присутствовал на придворном балу и играл с королевой Боной в шахматы. Не вырабатывает ли наш мозг какой-то волшебный эликсир, устраняющий усталость мозга же? Нельзя ли каким-нибудь путем извлечь его и применить для поддержания раненых, а также ослабевших после болезни, голода, тюремного заключения?..." Отец Миколай написал было еще и "к старости", но тут же это слово зачеркнул. Старость - естественное завершение всей работы организма, мало заметный и поэтому не пугающий переход от бытия к небытию...
Вот, хвала святой деве, день почти на исходе. Гонца из Нюрнберга не было, но сегодня он ни разу не осведомился о нем!
Входя в опочивальню отца Миколая, Збигнев с опаской оглянулся на Каспера и его сына.
Ни деревянной скамьи, застланной волчьей шкурой, ни самодельных табуретов здесь не было и в помине.
Давно не было их и на вышке в "башне Коперника", как прозвали в народе фромборкскую башню, в которой отец Миколай вел наблюдения над небом.
