Юрий Яковлев - Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Таня вбежала в класс и захлопнула за собой дверь. Класс пустой. Можно сесть за парту и перевести дух. И достать зеркальце.
В маленький осколочек не умещается все лицо. Видишь себя по частям: одни глаза, один рот, один лоб, одни волосы...
Таня подняла глаза. Князев стоял перед ней и наблюдал, как она рассматривает себя в зеркало. Он не смеялся. Только губы его слегка улыбались.
Таня отдернула руку с зеркальцем и встала. Он переминался с ноги на ногу и размахивал портфелем.
Можно было оттолкнуть его и выбежать в дверь. Но Таня не решилась это сделать. Она отбежала к открытому окну. Он все еще размахивал портфелем. Таня вскочила на подоконник. Он бросил портфель на парту и зашагал к окну.
В следующее мгновение Таня исчезла.
Таня подняла глаза и почувствовала, что небо рядом.
Оно нахлынуло влажной голубизной, и девушке показалось, что щеку холодит мягкое прикосновение облака. От близости неба и плавного движения облаков все стало легонько покачиваться, плясать, кружиться. Таня оторвала глаза от неба и сильней прижалась к шершавой кирпичной стене. Стена медленно подавалась вперед, давила на плечи, и Таня вся напряглась, чтобы удержать падающую стену. Ей захотелось врасти в кирпичи плечами, локтями, спиной - тогда стена не сможет столкнуть ее вниз.
Девушка опустила глаза и увидела темный серебристый асфальт. И запрокинутые лица людей. Их было так много, что они сливались в одну массу, от которой доносилось несмолкаемое гудение. Что они там гудят?
- Надо принести лестницу... Лестницу надо!
- Нет, надо натянуть брезент!
- Тише. Может быть, она сама уйдет.
- Пусть не шевелится.
- Боже мой, она же сорвется!
Таня стояла на карнизе третьего этажа. Под ногами у нее начиналась пропасть. Но девушка не испытывала страха. Напротив, она чувствовала себя спасенной, попавшей в такое место, где ее уже никто не настигнет. И, стоя на виду у целой улицы, наслаждалась жутковатым покоем человека, которому удалось укрыться от преследования.
- Что вы все стоите! Она же сорвется... - звучал внизу знакомый голос Генриетты Павловны, учительницы русского языка и литературы.
И без того тонкий голос показался Тане еще тоньше, словно говорила не сама Генриетта Павловна, а кто-то передразнивал ее.
Таня стояла на узком карнизе и сильней прижималась к кирпичам, как бы хотела оттеснить стену, отвоевать у стены еще несколько сантиметров. Она уже не видела толпу на асфальте. Не слышала, как внизу кричали:
- Не двигайся! Слышишь, не двигайся!
Но она и не смогла пошевельнуться. Как бы окаменела. Стала кариатидой, поддерживающей крышу.
Тане вдруг показалось, что если она оторвется от стены, то не упадет, а полетит. Расставит руки, как крылья, и полетит. Куда-нибудь подальше от школы. А главное, от него, от Князева. И сразу все прекратится.
Она исчезла так же неожиданно, как и появилась.
- Слушайте, заберите от меня эту дикарку!
Тонкий резкий голос Генриетты Павловны, срываясь, звучал в кабинете завуча Михаила Ивановича. Михаил Иванович сидел, скрестив руки и наклонив свою массивную косматую голову. Казалось, эта голова растет прямо из плеч и никакой шеи нет. Он смотрел на учительницу русского языка исподлобья. Глазные яблоки у него были большие, слегка навыкате. А густые каштановые волосы свалялись и спадали на лоб неровными космами. Толстыми короткими пальцами он сгонял их обратно, в общую копну.
- Представляете, если бы она упала? Кто отвечал бы? Я! А если она завтра прыгнет с моста в реку? - без умолку говорила Генриетта Павловна.
Она была молода и привлекательна. А рядом с нескладным бесшеим Михаилом Ивановичем выглядела просто красавицей. Темные, коротко подстриженные волосы, и большие голубые глаза, и ровные полукруглые брови. Правда, когда Генриетта Павловна не высыпалась или нервничала, под глазами появлялись тени, тоже полукруглые. Вместе с бровями они образовывали круги.
- Заберите от меня эту сумасшедшую!
- Хорошо, хорошо, - примирительно сказал Михаил Иванович, голос его звучал с непроходящей хрипотцой, - мы что-нибудь придумаем.
- Придумайте, - сухо сказала Генриетта Павловна.
- И не переживайте так. Все обошлось, - сказал Михаил Иванович.
Генриетта Павловна молча поднялась и, стуча каблуками, направилась к двери. Каблуки у нее высокие и тонкие, под ними потрескивает паркет.
Таня сидела в маленькой комнате, где хранятся таблицы и чучела. Сидела на краю стола и гладила рукой лису-огневку. Лиса тянулась к ней узкой мордочкой и вопросительно смотрела черными пуговками, заменявшими ей глаза. Она как бы утешала Таню: "Зачем грустить? Я тоже рыжая, еще порыжей, чем ты. Ну и что из этого? Не плачу. Посмотри мне в глаза - ни одной слезинки".
Таня всю жизнь была рыжей, и ее это нимало не тревожило. И если ее дразнили рыжей, то это не выводило ее из себя. Да, рыжая, а что? Впрочем, дразнили ее давно, а потом все привыкли.
Таня посмотрела на лису и как бы самой себе сказала: "Никогда не видела таких рыжих!"
И сразу вспомнила, как он впервые появился в классе.
Шел урок русского языка. Генриетта Павловна рассказывала про вводные слова.
В дверь постучали.
- Войдите! - отозвалась учительница.
В класс вошел Михаил Иванович. Он имел привычку не входить в класс без стука. Михаил Иванович был не один. Вместе с ним в класс вошел какой-то парень в зеленом свитере. Он был худой, высокий, с темным бобриком волос, которые мысом выдавались вперед. В его независимой походке, в складке между бровей вырисовывался будущий мужчина.
- Извините, Генриетта Павловна, - сказал Михаил Иванович, - я привел новичка. Князев его фамилия. Прошу любить и жаловать.
Ребята сразу забыли про вводные слова и уставились на новичка. А он стоял и ждал, когда ему укажут место.
Генриетта Павловна взглянула на Князева и машинально поправила волосы. Потом она обратилась к Тане:
- Вьюник... - Она всегда называла Таню по фамилии. - Вьюник, рядом с тобой место свободно?
- Свободно, - ответила Таня.
- Садись, Князев. - Учительница кивнула на Танину нарту. - Итак, вводными словами называются...
Князев не спеша прошел между рядами и сел рядом с Таней. Некоторое время он сидел прямо и слушал про вводные слова. Потом он повернул голову и пристально посмотрел на Таню.
- Что ты смотришь на меня? - тихо спросила Таня.
- Никогда не видал таких рыжих, - ответил он.
- Посмотри! - с вызовом ответила Таня и вдруг почувствовала, что краснеет.
Она не находила объяснения, почему краснеет, но ничего не могла с собой поделать. Из сорока голосов она сразу узнавала его голос. В топоте ног слышала его шаги. Она закрывала глаза и затыкала уши. И все равно слышала его голос, видела его прищуренные глаза.
Неожиданно дверь распахнулась. На пороге стоял он. Он тяжело дышал и стоял молча, не зная, с чего начать. Таня смотрела в окно, однако сразу почувствовала, что это он. Почувствовала, но не шелохнулась, как будто никто не распахнул дверь, никто не пришел.
- Ты плачешь? - спросил он.
- И не думаю.
- Повернись.
- Уходи отсюда.
Лиса выручила ее. Таня незаметно вытерла о мех слезы. Теперь она действительно не плакала.
- Пойдем, - тихо сказал он.
Она повернулась к нему и спросила:
- Никогда не видел таких рыжих?
Он промолчал.
- Уходи! - крикнула Таня и захлопнула дверь перед его носом.
Да, да, надо кричать и хлопать дверями. И еще бы хорошо, как в детстве, оттаскать его за челку. Только не говорить с ним мирно и спокойно. Не смотреть ему в глаза. Не думать о нем.
Сосед по квартире, двадцатилетний Павлик, сидел на кухне и со сковородки ел макароны. Он не всасывал их со свистом, а резал ножом и аккуратно поддевал на вилку. Это стоило ему труда и отравляло весь вкус макарон. Но с некоторых пор в присутствии Тани он чувствовал себя скованно и старался быть воспитанным, галантным и современным.
- Хочешь спагетти? - предложил он Тане, когда она вошла в кухню.
- Нет, - ответила Таня, - не люблю макароны, даже когда их называют спагетти.
- А в Италии макароны - как хлеб, - обиженно сказал Павлик и облизал блестящие губы.
Он надулся, словно обиделся за всю Италию. На лбу у него появилось множество мелких морщинок, а подбородок побелел. Он энергично принялся жевать макароны. Он так работал челюстями, словно беззвучно произносил обидные слова.
Неожиданно он перестал жевать и сказал:
- Я сегодня иду в концерт. "Карнавал" Шумана.
Он будто хотел подчеркнуть: я иду, а ты не идешь.
- Ты становишься культурным парнем, - примирительно сказала Таня.
Павлик кинул вилку в пустую сковородку и молча пошел прочь.
Таня села на табуретку и стала ждать, пока закипит чайник. Ей казалось, что он вообще никогда не закипит, и она грызла горбушку всухомятку.
В дверях снова появился Павлик. Он все еще почесывал подбородок, но на лбу уже не было морщин. Не глядя на Таню, он сказал:
