Беатриче Мазини - Дети в лесу
Вечером, когда все уже спали, он вышел из Скорлупы, чтобы встретиться с Ханой. Это уже вошло у них в привычку. Они дожидались, пока все задышат ровно и размеренно, и выскальзывали наружу. Теперь, когда Хана уже не орала и почти никого не била, Тому с ней было легко. Иногда они обсуждали последнюю сказку или говорили о детях. Иногда просто молчали и смотрели на небо, особенно в ясные ночи. Когда Астер скрывался за горизонтом, в зеленоватой тьме можно было различить звезды.
Этим вечером Том смотрел на одну – большую, оранжевую. Она висела низко над горизонтом и слабо мигала, словно пыталась передать секретное сообщение. Том почти растворился в этом мигании и чуть не подскочил от неожиданности, когда послышался шорох и рядом с ним присела Хана.
– Я тебя напугала? Прости, – прошептала она. Он попытался разглядеть выражение ее лица, но было слишком темно. Догадавшись, что он всматривается, она добавила: – Я как принцесса из сегодняшней сказки, да? Она тоже сказала «Прости» принцу, который ее спас… после всех ее капризов. Или там было другое слово?
– Нет, все правильно, слово то самое, – ответил Том. – Просто не ожидал его от тебя услышать.
Хана усмехнулась.
– Мало ли кто чего и от кого не ожидал. Помнишь сказку о Царевне-лягушке?
– Ты слишком увлеклась сказками, Хана, – с напускной серьезностью сказал он, и его желудок добавил кое-что от себя: послышалось очень выразительное урчание.
– Голодный, да? Зря ты отдал все свои стручки Орле.
– Она такая худая, у нее руки почти просвечивают.
– Вот-вот, и ты таким же станешь. Прозрачным. Будем потом смотреть сквозь тебя.
– Нам надо уходить, Хана. Тут мы все умрем.
– До сих пор не умерли же, – устало ответила она.
– Нельзя питаться одними стручками.
– Перепадает и другая еда.
– Ее мало. И вообще, дело не только в еде. Мы тут ничто. Сидим, ждем сами не знаем чего. Нам нужно действовать, идти, искать…
– Кого? Кого? Кого искать? – сердясь, спросила Хана.
– Людей. Других людей. Это – не весь мир. Весь мир не может быть таким.
Эта была такая простая мысль, что удивительно, почему она до сих пор не приходила им в голову. Во всяком случае, не приходила, пока они не начали читать сказки. Зато теперь она была перед ними – такая ясная, близкая. Стоило лишь протянуть руку, чтобы за нее ухватиться. И претворить в жизнь.
– И как ты себе все это представляешь? Вот так возьмем и пойдем, без еды, без ничего, даже без зонтика от дождя?..
Хана растерянно умолкла. Все из-за этого слова, взявшегося неизвестно откуда, которое вдруг соскочило у нее с языка. Зонтик. Что это? Зонтик… Нестерпимо хочется вспомнить. Но вместо слова – лишь пустота. Пустое слово.
Том слишком хорошо это знал: когда наступаешь на что-то острое, и оно вонзается тебе в кожу, и даже когда его вытащишь – тебе все еще больно. Больно той болью, которая вонзилась в память в тот момент, когда ты наступил. «Не зря это называют Осколками, – с горечью подумал он. – Когда они замечают у тебя Осколки, то пытаются избавить тебя от них с помощью таблеток. Это чтобы тебе было не так больно, говорят они. Но у Ханы же не должно быть Осколков. Хана – Вылупок, а у Вылупков не бывает никаких Осколков. Наверное, слово случайно застряло в памяти, так – услышала где-то и запомнила. Другого объяснения быть не может».
Хана откинулась назад. И прикрылась волосами, чтобы Том не увидел выражение ее лица, но он мог себе его представить: растерянность. И еще страх. Ей страшно, что она никогда не узнает, откуда это.
– В сказках не было зонтиков, – мягко произнес он. – Это… вроде тарелки. Только она перевернутая, из ткани и с палкой в центре. Если ты держишь над собой такую тарелку… ну, зонт, то дождь тебя не намочит. Вот так.
Том взял палочку и нарисовал что-то в пыли. Хана стерла рисунок ногой.
В этот вечер они больше не говорили о побеге.
* * *– Вполне вероятно, что здесь может быть и наш Давид. Неужели никак нельзя попробовать его найти?
– Мы не можем проводить сложные клинические анализы. У нас практически не осталось аппаратуры, во всяком случае такого уровня. Это слишком долгая и тяжелая работа. Потребуется время, годы, чтобы восстановить технологию… и потом, какая вам, собственно, разница? – Мак-Камп хохотнул. – Никто никого не помнит. Никто ничего не помнит. Тем более ребенка.
– Мы – помним, – негромко сказал мужчина. У него были темные волосы и глаза, и лицо тоже темное, хмурое, словно ему неприятно было тут находиться.
– Разве у вас нет никого по имени Давид? – не успокаивалась женщина.
Мак-Камп опять рассмеялся, глухо и нагловато.
– Скажем так, наши гости носят более… оригинальные имена.
Женщина вытащила из сумки глянцевую фотокарточку. Ребенок примерно полутора лет гордо стоял без поддержки взрослых, ухватившись за край дивана. Вытянутое личико, маленький рот, близко посаженные глаза. Волос нет – еще не выросли. Только родители и очень близкие родственники могли найти, чему тут умиляться.
– Но я его помню! Я узнаю его среди всех, – твердо сказала она. – Просто покажите мне их.
– Это против регламента. Если хотите, могу показать вам фотографии.
Женщина вздохнула.
– Ему сейчас восемь лет и один месяц, – сказала она.
– Восемь? Пожалуйста, вот вам все восьмилетние, – Мак-Камп развернул к ней монитор. На экране замелькали одно за другим детские лица, уменьшенные до размера крошечных картинок. – У нас их двести тридцать только на этом уровне. Милости прошу.
– Вот этот? Вы уверены? Абсолютно уверены? – Мак-Камп полистал регистрационные карточки, открыл файл на экране и прищурился, чтобы лучше видеть. Очки тоже стали теперь редким товаром, а он явно в них нуждался.
Женщина кивнула.
– Ну, если это не он… то очень похож. Вполне может оказаться, что он. А может, это он и есть? – лепетала она, словно уговаривая сама себя.
Мак-Камп вздохнул и поднял на нее взгляд. Женщина с трудом сдерживала нетерпение, ее ясные глаза затуманились. «Кажется, это и есть то, что называют надеждой», – подумал Мак-Камп.
– Я сомневаюсь, что это ваш сын. Конечно, это один из Остатков, но если вы не уверены на сто процентов и даже больше, лучше откажитесь от своего плана. С Остатками очень трудно ладить. Они доставляют кучу неприятностей. Их мучают кошмары по ночам. У них ужасная кожа. Они все ранены, внутри и снаружи. Мы посоветовали бы вам одного из Вылупков, – проговорил он, стараясь сохранять невозмутимость. – Мы всегда рекомендуем Вылупков. С генами у них все в порядке, а это тоже неплохая гарантия для нового начала.
– Какая разница? Вылупки – это те же Остатки, разве не так? – мужчина, молчавший до сих пор, посмотрел прямо в глаза Мак-Кампу, и во взгляде его читался тот же сарказм, что и в голосе. – Что мы о них знаем? Может, их заморозили для проведения экспериментов. Может, это были просто некачественные эмбрионы, и их свезли на склад для уничтожения.
– А может, вы ошибаетесь и все как раз наоборот? Как бы то ни было, на данный момент мы не в состоянии проанализировать их всех. На это нужно время… – Мак-Камп снова взял ситуацию под контроль.
– Да, конечно. Годы. Может, даже эоны, – закончил за него мужчина. – Нужно восстановить технологию и все такое. Вы это уже говорили.
Мак-Камп пропустил иронию мимо ушей и продолжал:
– Вам, конечно же, ясно, что сейчас необходимо начать все сначала, и как можно быстрее…
– Начать все сначала, – повторил мужчина, исподлобья бросив взгляд на свою спутницу, которая, словно талисман, прижимала к груди маленькую фотокарточку. – Можно подумать, это легко.
– И потом, если он Остаток, – снова вступила в разговор женщина, будто продолжая какую-то свою мысль, – то даже если это не он, все же более вероятно, что это может оказаться он. Ведь правда?
– Ну, чисто теоретически… Короче, если вы этого хотите, я прикажу его позвать. Значит, вы приняли решение? Вы помните все условия?
– В случае нашего неудовлетворения мы не можем привезти его обратно. Мы обязуемся ежегодно посылать вам его фотографию… – автоматически повторила женщина.
– Ага, – снова вмешался мужчина. – И где, интересно, мы найдем фотоаппарат?
– Ну, все меняется, – проговорил Мак-Камп с деланым оптимизмом. – Скоро мы снова начнем делать гигантские шаги в развитии. Будущее – в наших руках!
– Вы ошибаетесь, – перебил его мужчина. – Будущее – вон оно, снаружи. Но сначала мы должны вернуть этих детей домой. И спросить, согласны ли они вообще быть нашим будущим.
Мак-Камп лишь пожал плечами. Ему не было никакого дела ни до этого ребенка, такого же, как все остальные, ни до всей этой комедии с фотографиями и гарантиями. Да пусть они его хоть живьем сожрут, этого звереныша! Пусть сделают рабом на полевых работах! Лишь бы заплатили.
– Вы привезли положенный вклад?
Мужчина окинул его презрительным взглядом, потом вытащил из сумки небольшой мешочек и бросил на стол.
