Анатолий Мошковский - Дельфиний мыс
- Ну пошли! - Одик едва оторвал сестренку от статуэток балерин и зверей, повел дальше и увидел тележку с мороженым. - Хочешь?
- Мне все равно. Вообще-то можно - жарко.
"Ну и дурак, - подумал Одик, коснувшись пальцами холодного рубля, ведь последний… Когда допросишься у отца еще? Надо бы истратить его на что-нибудь более важное".
Но отступать было поздно.
Он просто не узнавал себя. Мало того, что он разменял юбилейный рубль, он взял целых три стаканчика. Да еще сказал при этом:
- Давай вперегонки, кто скорей съест!.. Чемпиону - третий.
- Очень надо. - Оля независимо отвернулась и принялась медленно, с достоинством грызть вафельный стаканчик.
"Ну и пусть воображает! Все равно куплю ей "Мишку на севере", обещал ведь…" Он проглотил донце и куски стенок первого стаканчика и отлепил бумажку от второго.
- Оставить?
- Ешь сам. - Оля даже не посмотрела на него. Тоненьким длинным язычком она спокойно вылизывала мороженое, и стаканчик у нее оставался почти полный. - Смотри, здесь и музей есть! - Она кивнула на красную стрелку с надписью. - Сходим?
Не хватало еще на юге ходить в музеи! Даже в Москве он ходил раз-два в год, и то потому, что шел весь класс. Скучища! Но отговаривать не стал. Они свернули в темную аллейку и подошли к краеведческому музею - старому двухэтажному дому с какими-то нелепыми каменными фигурами у входа: они были очень грубые, неотесанные, и только при большой фантазии можно было догадаться, где у этих обрубков головы и туловища.
- Смех! - сказал Одик. - Скульптура называется.
Оля передернула плечиками, личико едко скривилось.
- А ты знаешь, что это такое?
- Куда уж мне.
Его вдруг опять заело: пусть она маленькая и хилая, а потакать ей ни в чем нельзя - за человека считать не будет!
- И знать не хочу, - отрезал он. - Какие-то каменные уроды.
- Сам ты урод! Они скифские каменные бабы, а ты…
Откуда она все это знает? Ведь моложе его…
Одик толкнул ее, не сильно толкнул - так, чтобы не упала, напрягся и лихо вскочил на кирпичный барьерчик у окна и заглянул внутрь: в большой комнате за стеклянными витринами темнели ископаемые кости, доисторические каменные ступки, наконечники стрел, бронзовые вещи, какие-то огромные глиняные сосуды и прочая музейная дребедень…
- Мура! - Он спрыгнул на землю. - Поехали дальше.
Мимо них проходили мальчишки. Один из них вдруг наклонился к нему и пронзительно свистнул в самое ухо, второй крепко поддал его коленом под зад, и Одик больно стукнулся лбом о каменного истукана. Он устоял на ногах, сжал кулаки и крикнул:
- Как вы смеете! - Но мальчишки, наверно, и не слышали: они уже были далеко и громко хохотали. - Трусы! - Одик потер лоб. - Трусы всегда спасаются бегством!
- Уж ты бы им показал, - сказала Оля. - Ног бы не унесли.
Одик нахмурился. Почему-то опять вспомнились выстрелы в ночи и брошенная в него медуза… Бр-р-р, какая холодная и скользкая, и глаз сразу защипало. Одик замкнулся.
Они молча ходили по улицам, и он даже решил не покупать ей "Мишку на севере": нельзя перед ней рассыпаться…
Даже заснул он в эту ночь не сразу, а долго ворочался и вздыхал: думал сделать лучше, а что получилось? Когда он наконец заснул, и очень крепко, его стали тормошить. Одик разжал веки - у кровати стояла Оля и шептала в самое ухо:
- Вставай… Идем к морю, пока мама спит.
- Зачем? Я спать хочу.
Оля стащила, с него одеяло, и ему стало прохладно.
- Отстань!
- Тогда я пойду одна.
Одик стал протирать глаза и, давя рукой зевоту, подыматься.
Море было тихое, как огромное озеро, - даже наката не было, и берег был непривычно пустынный - ни души. Ни музыки, ни хохота и визга, ни загорелых тел и плеска купающихся. И во всем этом - в глубокой тишине, и в гальке, и в переливах солнца на воде, и в синей дали - было что-то таинственное, что-то загадочное.
- Смотри, как дельфины играют! - Оля показала на море.
Три черных силуэта, ловко изгибаясь в воздухе, выскакивали из воды, и брызги зажигались на солнце.
- Говорят, они очень умные, - сказала Оля, - и все понимают.
- Они и выпрыгивают сейчас, чтобы на тебя полюбоваться! - сказал Одик и пожалел.
Дельфины вдруг исчезли.
- Знаешь, почему они спрятались? - спросила Оля.
- Ну?
- Терпеть не могут глупых разговоров.
Одик промолчал и решил не обижаться. А сам подумал: странное дело, но почему-то и вправду, когда пляж полон народу, он ни разу не видел дельфинов. Боятся? Или они и верно, как о том пишут в некоторых книгах, настолько обогнали человека в своем развитии, что вид их не доставляет им большой радости?
- Смотри, пароход… - Оля показала на горизонт. - Его и не видно, один дым… Ой, краб! - Она подбежала к водорослям - они грядой лежали на гальке, - и небольшой крабик, очень похожий на громадного паука, бочком пробежал по влажным камешкам и скрылся в воде.
- А вон скалы. - Оля кивнула в ту сторону, где вдалеке виднелся причал и какие-то строения по берегу: там темнели большущие каменные глыбы. - Пошли туда… Хорошо, что наши спят!
- Пошли, - сказал Одик. В самом деле, почему бы не пойти?
С добрый километр шли они по хрустящей гальке, по сухим водорослям, по мусору, оставленному пляжниками, - обрывкам газет, ореховой скорлупе Вот и громадные глыбы. Видно, когда-то откололись они и скатились сюда с гор Они лежали на берегу, а одна - в воде. На ней сидели чайки.
- Вот бы забраться туда! - сказала Оля. - Увидели бы не только дым, а и пароход.
Одик прикинул глазами высоту глыб. Стенки их были бугроваты, в трещинах, изломах, углублениях.
- А, пожалуй, можно, - сказал он. - Босиком. Глыбы-то не гладкие.
- Ты ошалел! - ужаснулась Оля. - Голова закружится!
До чего ж плохо думала она о нем! И Одик понял: он должен влезть. В лепешку разбиться, но влезть. Ведь она в грош его не ставит! Словами не докажешь ей, какой ты на самом деле…
А какой он на самом деле? Конечно, не трус…
- Полезем, - твердо сказал Одик, - и не на эти, а на ту, что в воде… Сбрасывай сандалии!
- Ты с ума сошел! - крикнула Оля, радостно стряхнула сандалии и побежала к морю. Вода обожгла ноги, она подошла к глыбе и закинула голову. - Ого, даже не пробуй!
К ней приблизился Одик в закатанных выше колен штанах, которые у него, как и у папы, всегда сползали с живота. Он был так неуклюж, боязлив, а решил забраться на такую глыбу… Как он даже подумать об этом мог!
Одик положил ладонь на стенку.
- Лезь.
Оля повернула к нему голову:
- Ты вправду?
Крепкие руки брата приподняли ее. Сумасшедший!
Оля зацепилась руками за выступ, подтянулась, укрепила в кривой ноздреватой выбоине ступню, пристроила рядом вторую - кажется, ничего, устойчиво - и подала руку. Одик взялся за нее и полез. Она втиснулась всем телом в камень, зажмурив от страха глаза. Ничего, удержала его. Одик очутился рядом. Полезли выше. Впереди она, за ней он. Ее руки быстро выискивали и цеплялись за любую неровность, ноги ощупывали скалу, выбирали упор, и Оля подтягивалась выше. Она всегда легко лазила на деревья, а на эту скалу лезть было не трудней.
Вот только Одика приходилось тянуть. Он сопел, лицо его напрягалось, раздувалось, как резиновый шар, - вот-вот лопнет! Но он лез, только еще сильней пыхтел. Вот и последний метр подъема. Оля закинула за верхний край скалы руки, выпачкала в птичьем помете ладони и поморщилась.
- Ура! - Она подтянулась на руках и встала. - Лезь скорей!
Пальцы Одика легли к ее ногам, появилось его мокрое лицо - даже в волосах блестели капли. Он животом вывалился на площадку и встал. Его коленки были в царапинах. Даже на лбу краснела тоненькая ссадина. Одна штанина раскаталась. Он тяжело дышал, а губы улыбались…
- Виден пароход? - Он вытянул шею.
- Виден, - сказала Оля, хотя ничего, кроме хвоста черного дыма, не видела.
Здесь, на скале, было прекрасно! Хоть понятно теперь, почему городок называется Скалистый. А то ведь ровненький внизу, только выше начинаются горы… Было прохладно, и Оля поежилась. Море отсюда казалось зеленоватым, бесконечным. И все в бликах. И прозрачное до дна - то галька, то гряды водорослей: есть бурые, темно-фиолетовые бороды, есть и зеленые… Впереди, под самой скалой, дна не видно. Ох, наверно, и глубоко там!
- Одька, вот бы мама увидела!
- Визгу бы! - сказал брат.
И ей понравился его снисходительный тон: на этой высоченной скале все казалось немножко иным.
- Был тут кто-нибудь до нас? - спросил Одик.
- Миллион раз! Смотри. - Она показала на окурок, торчащий из щели в камне.
- Верно, - огорчился Одик. - А я думал, здесь есть лишь чаячьи гнезда.
- Полезем назад, - попросила Оля, - мне холодно и надо домой, а то мама, наверно, уже проснулась. - Оля подошла к краю скалы, глянула под ноги, и внутри что-то оборвалось: как они теперь слезут отсюда? Стены круто падали вниз, и совсем не видно было, куда ставить ногу. А как высоко: сорвешься - и насмерть!
- Одя, - спросила она, - как же мы слезем?
