Лев Кузьмин - Ёлинские петухи
Дёмушка тоже возликовал:
— Спиря папке помог! Спиря трактор, как коня, подхлестнул! — залился он на всю просеку, обежал большой и устало притихший теперь трактор и скрылся за ним в истоптанных кустах иван-чая.
ПАПКА ТИМОША И ПАШИНЫ НАПАРНИКИ
Дёмушка скрылся, а я, честно говоря, даже растерялся и даже приобиделся на такую прыть. Вот, думаю, ничего себе друг! Не успел увидеть папку, так сразу и про меня, и про жар-птенчика позабыл, и про корзину с кладом.
А главное, как я теперь к Тимоше-то сам подойду, когда на мне его собственные сапоги и плащ?
Что это, скажет, за турист такой с аппаратом на шее да в чужой одёжке здесь шляется, откуда и зачем пожаловал в наш трудовой коллектив? А тут ещё Паша вот-вот вылезет с дружками из-под своей страшенной мачты и обязательно вмешается, обязательно, как вчера в избушке, что-нибудь в мой адрес и брякнет…
И я уселся рядом с корзиной, снял с неё фотоаппарат, запихнул в карман штанов и принялся стягивать с себя сапоги: «Хоть воду вылью, а то чавкают…»
И вот сижу, Тимошины сапоги вверх подмётками держу, а из-за трактора, смотрю, и сам Тимоша торопится. Слева под мышкой у него петух, правой рукой он Дёмушку за собою тянет.
Всем видом своим Тимоша под стать собственному трактору. Бежит — земля дрожит. Ростом не высок, да зато в плечах крепок. Когда-то голубая, а теперь почти чёрная от тракторной копоти рубаха ни в вороту, ни в застёжках на груди не сходится, а ручищи таковы, что даже и грузноватый Спиря сидит там у него под мышкой на подставленной ладони, как махонький цыплёнок в лукошке.
Сидит Спиря тихо, не барахтается. Видно, хозяина своего старшего сразу признал. А Дёмушка семенит рядом, хохочет, всё что-то объясняет отцу.
И вот Тимоша тормознул, чуть не окатил меня светлой водой из лужицы, сказал неожиданно спокойным голосом:
— Привет!
А потом усмехнулся и сразу стал похож на Дёмушку. Только на очень тяжеловесного Дёмушку, и белая голова — без шапки и без вихорка.
Усмехнулся он так, как будто мы были знакомы с ним целый век:
— Что ж ты, паря-матушка, сапоги такие драные надел? У меня там, в чулане, и поновей есть. Взял бы да и выбрал.
Отпустил Дёмушкину руку, протянул чумазую ладонищу мне:
— Спасибо!
Я как сидел на траве, так и встать не успел, лишь рот раскрыл удивлённо:
— За что?
— Как за что? За выручку.
А глаза у Тимоши лукавые, и в них тоже смех:
— Выручили, выручили. Подхлестнул Спиря мой трактор в самый трудный момент.
И вот, смотрю, и шеф Паша рядом. И его помощники тут как тут. Оба молоденькие, румяные; оба стоят, своими монтёрскими, очень шикарными поясами — в заклёпках, в звонких цепочках — блестят, в лад с Пашей да с Тимошей улыбаются:
— Конечно, подсобили! Теперь петуху положена благодарность.
Дёмушка хохочет ещё пуще. Он отлично понимает, что история со Спирей и с трактором всего лишь весёлая случайность; ему ясно, что теперь тут нас все лишь ласково разыгрывают, но и сам в эту игру вступает с удовольствием:
— Кто-кто, а Спиридоныч без благодарности не останется.
Сыплет на Тимошину ладонь зёрнышки:
— Держи, папка! Угощай петуха.
И пока они там толкутся вокруг Спири, пока его нахваливают, Паша присаживается к корзине и, никого не спрашиваясь, откидывает крышку:
— Ой, Саня! Ой, Коля! Держите меня, я сейчас от зависти умру!
Саня с Колей, Пашины дружки, обернулись, тоже загалдели:
— Ого! Если тут кто от чего и умрёт, так только от аппетита! Мы так и видим, так и слышим, как эти хрусткие грибки фырчат на горячей сковороде.
— Что фырчит? На какой сковороде? — моментально навострился Тимоша, пересунул петуха Дёмушке и облапил корзину так, что у неё прутяные бока затрещали, шумно втянул рыжиковый аромат: — Ух-х… Вот так клад! У всей твоей петушиной команды, Дёмушка, нынче не денёк, а сплошное везение.
— Нет, Тимоша, — скромно и грустно вздохнул я, — нам не очень-то повезло. Рыжиков мы насобирали, это верно, а вот самое главное — жар-птенчика — выпустили из рук.
Я даже позабыл, что птенчика мы и в глаза не видели, но мне его стало так жаль, будто он и вправду побывал у меня в руках.
Дёмушка тоже выключился из весёлой игры. Он ссадил петуха на землю, подшлёпнул — погуляй, мол! — и сказал теперь так же, как я, без особой радости:
— Верно, папка. Вы хотя и шутите, да Спиря-то вам всё ж таки, может быть, и помог, а вот трактор твой нам не помог. Он испугал нас и неизвестно куда зашугнул нашего жар-птенчика. Где его теперь искать? Кто нам поможет? Никто!
ГРУСТЬ И РАДОСТЬ
И Дёмушка поведал теперь не только своему папке Тимоше, а и Коле, и Сане, и Паше, зачем мы прибежали в Гремучий бор, зачем привели сюда Спиридоныча. Даже сказал о том, что он-то, Дёмушка, ещё ничего, пропажу жар-птенчика перетерпел бы, да вот я, его товарищ, так от этого несчастен, что и передать невозможно.
— Он очень важную фотокарточку хотел с него снять. В газету поместить. Специально два кадрика для этого сохранил, — показал на меня Дёмушка, и я опять вытащил фотоаппарат и грустно покачнул на ладони.
Паша, Тимоша, Коля, Саня — все посмотрели на меня с большим сочувствием.
И на Дёмушку, хотя он храбрился, посмотрели с большим сочувствием. И всем им, похоже, стало так же грустно, как нам.
Солнечные сосны по краям просеки тоже нахмурились. И небо нахмурилось от набежавшего облачка. Только стальная мачта в синей выси весело сверкала макушкой, да гордо разгуливал у подножия мачты по истоптанной и оттого ещё резче пахнущей недавним дождём траве наш белый петух.
Ему-то что! Он премию свою получил, а тут ещё и всяких козявок в траве было полно — вот ему и ладно!
А я вздохнул снова:
— Ну что ж… Если так случилось, то давайте я хоть сниму всю вашу бригаду. Пускай у меня останется о всех вас добрая память.
И стал было расстёгивать чехол, да Тимоша вдруг накрыл мои руки своей широкой ладонью и говорит:
— Погоди. Что-то тут, паря, совсем не то получается.
И мне говорит, и на шефа Пашу смотрит:
— Не то ведь, Паша? Верно? Может, нам всё же поискать жар-птенчика? Всем миром бор прочесать, а? Ну, что ты молчишь? Тебе решать, ты же здесь командующий.
Но шеф Паша и молчать не молчит, да и решающего слова не произносит. Ноги свои длинные циркулем расставил, лицо опустил, нахмурил и стоит — карманы все у себя сверху донизу охлопывает.
И при этом бормочет:
— Не надо, не надо в бор. Сейчас, сейчас…
Опять хлопает и опять бормочет:
— Не надо, не надо. Сейчас, сейчас…
Тимоша не выдержал, рявкнул пуще своего трактора:
— Да что сейчас-то? Ну, что?
А по длинному, губастому лицу шефа расплылась блаженная улыбка. Он что-то наконец нашарил в заднем кармане брюк, сказал: «Ага!» — и торжественно вытянул из кармана, и торжественно поднял над головой жестяную, круглую, блестящую баночку.
— Вот он, Дёмушка, твой птенчик-то Золотой Венчик, во-от! Здесь сидит, и в бор за ним бежать совсем не требуется. Он сам раньше Спири на просеку выпорхнул, а я его — хоп! — и поймал… Вот, пожалуйста!
Я, Дёмушка, Тимоша так и ринулись к шефу. Спиридоныч и тот изумлённо кококнул, уставился на сверкающую баночку, и только молодые Пашины дружки вновь захохотали:
— Заливаешь, Пашок! Что-то мы не заметили, как ты этого жар-птенчика имал.
Паша не смутился:
— А вам, Коленька да Санек, не до того было. Вы сами в это время «имали»… Комаров у себя на носу. Вот птенчик и проскочил мимо вас. Нате, послушайте!
Не выпуская баночку из рук, он поднёс её к самому Колиному уху. Тот насторожился, даже глаза кверху возвёл, стараясь что-то расслышать там, в баночке, и наконец удивлённо сказал:
— Вроде бы шкарабается…
— Правильно! Вроде бы шебуршит, — подтвердил, послушав баночку, и Саня, а Паша ухмыльнулся ещё довольнее и, по-прежнему не выпуская баночку из рук, дал приложиться к ней ухом Тимоше и мне.
И вот не знаю, кто там что услыхал, но мне и в самом деле показалось, что кто-то там есть и даже шевелится.
Ну, а Дёмушка, когда баночка оказалась у него в руках, так и задрожал весь. И радостно-испуганно поднёс её к самым глазам:
— Ой! Как бы не задохнулся. Ой! Надо бы приоткрыть.
И открыл бы, да Паша остановил:
— Нет-нет! Чего нельзя, того нельзя. Во-первых, жар-птенчик так мал, что всего-то с божью коровку, и воздуха ему там хватит. Во-вторых, он к тебе ещё не привык. Не успеешь моргнуть — исчезнет. Приучать его надо к себе, как любую вольную птичку, не торопясь, сначала под закрышкой. Дай слово, Дёмушка, что не откроешь баночку до вечера, до нас. А вечером — другое дело! К вечеру и он к тебе попривыкнет, и мы с работы придём, и тогда твой друг-приятель спокойнёхонько всех нас чикнет вместе с птенчиком для своей газеты.
