Радий Погодин - Книжка про Гришку
Козёл её тут же сжевал. Нахально заявил, что ещё ни разу в жизни не встречалась ему такая невкусная майка, и, промигавшись, уставился на участкового милиционера.
— А-а… — сказал он, осознав, кого видит перед собой. Здравствуйте, дорогой товарищ Дудыкин. — Потом перевёл глаза на дядю Федю и дядю Павла. — Пардон! У меня же глаза занавешены были. Карасиков чистите?.. Трифона не видали?.. Извините за беспокойство, пойду с Трифоном побеседую. Один он меня жалеет.
Улыбнитесь мне в ответ
Отойдя от дяди Фединого дома на порядочное расстояние, козёл Розенкранц сказал:
— Ну их всех, надоело! — И тут же подумал: «Кого же я на крыше боднул? По тяжести веса — не Гришку».
Козёл прозывался именно так — Розенкранц. Прилепил ему эту кличку художник-живописец Мартиросян. Художник был наполовину армянин, наполовину русский. Хоть из этого обстоятельства и не следует ничего особенного, но художник Мартиросян очень любил деревню Коржи. Жил тут подолгу, а в Ереван ездил один раз в два года — проведать свою старую тётушку Карине.
— Эх! — сказал козёл. — Кого бы пихнуть?
Солнце раздражало козла. Тёплый ветер раздражал козла. Свободная суетливая жизнь кур, клюющих по всей деревне, раздражала козла. Курицы были развязные. Никому из животных дорогу не уступали, людей, проходивших мимо, клевали в ногу. Даже с пути автомобилей коржевские курицы сбегали с большой неохотой и ленью. Они могли зайти в любой дом, если он был не заперт, и наследить на чистой скатерти, и свергнуть на пол горшок с геранью…
— Жалкие подражатели, — выразился козёл, глядя на кур. — Ни полёта от них, ни голоса — одна курятина… А этого мальчишку Гришку я сначала в грязи вываляю, потом с мостика в речку столкну. Пусть помнит козла Розенкранца. Над поварихой Марьей Игнатьевной я бы тоже какое-нибудь озорство учинил. Не будет меня борщом обливать…
Козёл Розенкранц поскакал к столовой. Там, как войдёшь, прямо в сенях прилавок. За прилавком пиво в бочках, привезённое из города Боровичи. В сенях исключительная теснота и толчея. Приезжие, а также местные люди, получив пиво, спешат на крыльцо, на воздух.
В жару все пиво пьют, кроме детей, шофёров и самых старых старушек. Все сдувают пену и сладко крякают, предвкушая утоление жажды. Дети, шофёры и самые старые старушки пьют квас и фруктовую воду.
Но вот один шофёр, парень в цветочной рубахе, который надеялся провести в Коржах смазку и профилактику, вышел на крыльцо с пивом.
— Угостите, — сказал ему козёл Розенкранц.
— Перебьётесь. Проваливайте! — сказал парень.
— Вы у нас в первый раз?
Парень ответил неопределённо.
— Я на ваших колёсах покрышки проковыряю, — объяснил козёл. — Так сказать, для знакомства.
— Видал я таких ковыряльщиков! — Парень раздвинул плечи, дав этим понять нечто, как он полагал, для любого козла вразумительное.
Тут вышел другой шофёр, молодого шофёра приятель.
— Не связывайся, — сказал. — Это же Розенкранц. Все его угощают связываться не хотят. На, Розенкранц, пей.
— Спасибо. У вас квас. — А молодому шофёру в цветочной рубахе козёл намекнул: — Плечи у вас раздвигаются, как баян. Ну и что? Даже на раздвижных плечах не поедешь. Улыбнитесь мне в ответ — вашим покрышкам крышка. — И пошёл, развязно насвистывая.
Чего же смеяться
Пошёл козёл Розенкранц обдумывать свой предстоящий хулиганский поступок. Залез под старую телегу возле кузницы, заросшей крапивой и лопухами, поскольку кузница была бездействующая. Остался в ней от бывшей горячей работы лишь слой земли, чёрной от угля и окалины, разрушенный горн да устойчивый кузнечный запах.
«Посплю, — подумал козёл. — Сначала подремлю одним, потом подремлю другим глазом, чтобы всё-таки видеть происходящее».
Собаки бегают. Куры бегают. Кошка по забору крадётся, воробья Аполлона Мухолова схватить хочет. Аполлошка, стреляный воробей, улетел. Дети бегают. Дачники ходят. Некоторые с собаками. Колхозники на открытой машине поехали работать.
Захотелось козлу Розенкранцу работать.
«Чего это я не работаю? — подумал он. — Если бы работал, я бы, может, бригадиром сделался. Или бы в армию меня взяли. Если бы в армию козлов брали, я бы командиром сделался. Ходил бы впереди войска… Только шиш не берут козлов в армию».
Пригорюнился козёл и задремал сразу на оба глаза. Проснулся, словно его за хвост дёрнули. Глядь — возле крапивы Гришка стоит. Такой тощий, что даже тени от него нет.
«Вот ведь худенький мальчик, — подумал козёл Розенкранц. — Его и боднуть нельзя — не прицелишься. Беда, его даже комары не кусают промахиваются. Может, не нужно его в грязи валять? — Эта мысль показалась козлу недостойной. — Ну уж! Я уж своё возьму!» — решил он и закипел сердцем.
— Здравствуйте, — сказал козёл Розенкранц, вылезая из-под телеги. Мы уже виделись, но, как говорят, вежливым словом ещё никто себе язык не натёр. Чего это вы в крапиву уставились?
— А смеяться не станете?
— Чего же смеяться. Я же не такой весёлый, чтобы хохотать почём зря.
Гришка посмотрел на козла добрым взглядом.
— Знаете, мне показалось, что в крапиве человечки живут. Такие зелёненькие — крапивные люди. Когда я подошёл, они все в крапиву попрятались… Видите, видите, тени мелькают. И шорох. Это они глубже прячутся.
— А как же. Кислопуты. Озорные ребятишки. — Козёл подмигнул, и голос его словно обвалился, стал, как будто из ямы, тихим и таинственным. — А вы, Гришка, в кузницу заглянуть не хотите? Там чёрные человечки живут углепуты. Я с ними в дружбе. Что их трогать — таких малышей. Очень забавные — все как один.
— Они тоже попрячутся, — сказал Гришка неуверенно.
— Сначала попрячутся. А потом я им свистну. Вылезут. Вас они бояться не станут. Вон вы какой худенький… Но симпатичный.
«Странные слова — худенький, симпатичный — пустые. Ничего в человеке не объясняют».
Гришка опечалился, вспомнил детский сад, доброжелательных пожилых соседок и ленинградских начитанных ребятишек.
— А углепуты дразниться не будут?
— Ни в коем случае. Они деликатные. Заходите.
Твоя правда в супе
В кузнице черно. На чёрных балках паутина чёрная. В углах мусор чёрный и железо ржавое. Горн развалился. И запах. Такой запах снится детям во сне, когда они видят войну, потому что настоящего запаха войны сегодняшние дети не знают.
— Страшно? — спросил козёл Розенкранц. В его голосе послышалось нечто такое, от чего Гришка почувствовал себя неуверенно.
Гришка обернулся и увидел: стоит козёл в дверях, рога опустил и смеётся беззвучно.
— Где же углепуты? — спросил Гришка.
— Они в пятом углу. Сейчас вы этот угол искать начнёте на четвереньках. — Козёл ещё ниже рога опустил. — Надеюсь, понятно? Сейчас я вам за вашу ужасную майку отомщу. И за то, что вы меня опозорили перед милиционером товарищем Дудыкиным. И за то, что ваш дядя Федя меня не уважает. А этот ваш академик смотрел на меня с насмешкой.
— Вы нечестный.
— Конечно, нечестный. Я вам ещё тогда объяснял — характер у меня отвратительный. И хватит! Принимайтесь искать пятый угол… Ну, потеха! Улыбнитесь мне в ответ.
Гришка быстро по сторонам глянул. Не выскочишь. Оконце маленькое, хотя и без стёкол. Других дыр нет.
— Не буду я пятый угол искать, — сказал он.
— Не будете? Потом будете. А сейчас ловите мух!
Такой поворот дела Гришку озадачил.
— Ну, ловите! — повторил козёл, двинув Гришку рогами.
— Нельзя же так больно!
Козёл засмеялся:
— Можно. Ещё больнее можно. Ну!
Острые рога коснулись Гришкиного живота. Гришке стало так жалко себя, так не захотелось в чёрной пыли валяться, отыскивая пятый угол, тем более он чистую майку надел.
— Пожалуйста, — сказал Гришка тихо. — Сейчас поймаю, если вам так хочется.
Гришка увидел муху — сидела она на стене возле окна, — сложил ладонь корытцем и прицелился её ловить.
— Эту нельзя. — Козёл фыркнул с деланным недоумением. — Вы же культурный. Видите, она отдыхает. Ловите вон ту, летящую. Ну!
— А вон ту можно? — спросил Гришка.
— И ту нельзя. Она по делу идёт. У неё детки. Говорю, ту ловите, которая под потолком жужжит.
Гришка стал на цыпочки, хотел подпрыгнуть за мухой, но не смог. Не оторвались ноги от земли. И тут почувствовал Гришка в животе, там, где только что был страх, что-то твёрдое и строгое. Вспомнил — гайка! Подтянул Гришка гайку мысленно и сказал:
— Хватит! Не буду я вам ни мух ловить, ни пятый угол искать.
— Ах не будете? Тогда кукарекайте. — Козёл отошёл для разбега, чтобы, если Гришка не закукарекает, боднуть его изо всей силы. — Кукарекайте! Ну!
Гришка глаза пальцами распахнул и так их держал, чтобы встретить удар не зажмуриваясь.
И вдруг раздался в кузнице чистый петушиный крик.
