Владислав Крапивин - Рассказы
- А вы не говорите! - вопил Цыпа, вытягивая из свитера птичью шею. Мы больше не будем!
- Мы перед Адель Францевной сто раз извинимся!
- Это у нас случайно!
- Потому что она за баронессу заступалась! А не потому, что "неуды"!
- Мы извинимся!
- Они извинятся, Андрей Алексеевич! Мы им еще сами налипаем!
- Я тебе напинаю!
- А ты молчи!..
Директор махал руками, словно отбиваясь от пчел. Наконец Вера Георгиевна вытянула указкой по столу так, что из щелей взвилась пыль. Стало тихо.
- Я не понимаю... - начал Андрей Алексеевич. - То есть я все понимаю, но почему такой шум? И при чем здесь какая-то баронесса?
Эмка Каранкевич ехидно оглянулась на Митьку.
- Это они, Андрей Алексеевич, из-за пьесы спорили. Вершинин воображает, что он на Карла Бруннера похож. А Адель Францевна правильно говорит, что...
- Я воображаю?! - взвился Митька. - Ты лучше помалкивай? Сейчас не пионерский сбор, а классное собрание. Верно ведь, Андрей Алексеевич?
- Ну почему же, почему же... Можно и сбор в то же время. Я не вижу, почему бы пионерскому начальству не высказаться.
- А если сбор, пусть Вальку Голдину позовут, она в нашем звене, вмешался Виталька Логинов, почуявший, что гроза слегка развеялась.
- Что еще за новости! - возмутилась Вера Георгиевна. - Опять вы об этом? Андрей Алексеевич, они вбили себе в голову, что Валя Голдина из пятого "А"* должна быть в их звене. Объясните им, что это абсурд.
Она замолчала, чтобы передохнуть, а вежливый Павлик Шагренев поднял руку и встал.
- Вовсе не абсурд, Андрей Алексеевич. Голдина всегда с нами. Мы даже в один детский сад ходили. У нас все дела вместе и зимой и летом.
- Вроде вчерашнего, - вставила Вера Георгиевна.
- Нет, не вроде, - бесстрашно отрубил Павлик. - У нас хорошие всякие дела. Голдина помогала Иванову по арифметике исправляться. И вообще.
- Ну... я не знаю. - Директор развел руками. - Это какие-то тонкости пионерской работы. По-моему... А впрочем. Вера Георгиевна, есть простой выход. Раз уж они так хотят быть вместе, давайте в будущем году переведем Голдину в "Б*. Это не сложно.
Нельзя сказать, что Вера Георгиевна засияла от восторга. Но класс опять гаркнул "ура", кричало главным образом Виталькино звено.
- Ну-ну, голубчики, - сказал директор. - "Ура" - это хорошо, но по выговору вы получите. Учтите.
- Правильно, Андрей Алексеевич! - в припадке самокритики воскликнул Виталька. - Даже по строгому!
- Это уж, дорогой мой, без вас решат... Идемте, Вера Георгиевна, сейчас перемена.
Едва они скрылись за дверью, Цыпа вскочил на парту и сделал страшное лицо:
- Ти-хо, вы...
Класс замер. И слышно стало, как директор за дверью оправдывается:
- Ну что вы, любезнейшая Вера Георгиевна, ничуть я не потворствую... То есть я потворствую, но только в хорошем смысле. А что касается вчерашнего, то я уверен: они поняли и вполне...
В общем, все кончилось "вполне". Для всех, кроме Митьки. Митьку же дома поставили в угол. Как напроказившего дошкольника.
Митька стоял, прислонившись затылком к штукатурке, и разглядывал спину отца. Спина была в полосатой рубашке и перекрестье подтяжек. Отец сидел у стола и проверял тетради. В Митькиной голове крутилась неизвестно откуда взявшаяся фраза: "Целься в скрещение подтяжек на спине противника". Но отец не был в полном смысле противником, и ковбойские методы здесь не годились. Нужна была дипломатия.
- В конце концов, - сказал Митька, - это непедагогично.
- Тоже мне Песталоцци, - откликнулся отец. - Выдеру, тогда узнаешь.
- Что я, маленький - в углу стоять?
- Нет, - сказал отец, черкая пером с? красными чернилами. - Не маленький. Маленькие стоят час или два. А ты будешь до самого вечера.
- Не могу я до вечера, - осторожно объяснил Митька. - Что ты, папа. У меня же в четыре часа соревнования.
- Вот как? - иронично спросил отец.
- Ну я же команду подведу, - шепотом сказал Митька.
- Не ври. У вас личные соревнования. Сдача норм. Степан Васильевич мне говорил... Кстати, я очень жалею, что упросил его взять тебя в кружок. На пользу тебе это не пошло.
Отец действительно просил за Митьку "генерала Скобелева", потому что пятиклассников в кружок ВС не брали. И это был единственный случай, когда Митька извлек выгоду из служебного положения отца. Но ведь он не подвел ни отца, ни военрука! Он же ничуть не хуже старшеклассников!
- Почему ты говоришь, что не пошло на пользу? - обиженно спросил Митька.
- Потому что у тебя все мысли только о стрельбе. Кто много думает об удовольствиях, забывает о делах.
- Стрельба, по-твоему, удовольствие? - спросил Митька. - Стрельба необходимость!
Он, словно опытный фехтовальщик, воспользовался промахом противника. И наносил удары отточенными фразами:
- Если мы не будем уметь стрелять, что делать, когда нападут фашисты? Будем говорить им по-немецки: "Простите, господа, мы не умеем, мы в углу простояли и не научились!"
- Ты демагог, - сказал отец.
- И- ни капельки! Нам генерал... то есть военрук, говорит, что мы укрепляем обороноспособность!
Отец закрыл очередную тетрадь и .заметил, что если обороноспособность будет возложена на таких шалопаев, то на будущее он не надеется.
- А почему тогда у нас в тире написано: "Каждый новый ворошиловский стрелок - удар по фашизму"?
- А там не написано: "Каждый хулиган и неуч - удар по нам"?
- А... - начал Митька и заплакал.
Обида прорвалась слезами в одну секунду, и остановить их не было никакой возможности. Митька начал вытирать слезы концами галстука, но это было неудобно. Тогда он сдернул серебристый значок - зажим, скреплявший галстук на узле, и широким красным углом стал размазывать слезы по щекам.
Отец удивленно обернулся. Сын его был совсем не похож на сурового снайпера, ворошиловского стрелка и грозу фашистов всех мастей. Это был просто маленький Митька, с зареванным лицом, лохматый, в мятом матросском костюме и пыльных, стоптанных уже сандалиях. Отцу стало жаль его, и он поступил непедагогично - сказал:
- Убирайся.
Норму Митька выбил. Но значок дали не сразу, а только через три недели когда пятиклассники сдали экзамены и на торжественном собрании получали табели.
Вечером того же дня Митька созвал в штабе друзей.
О штабе надо рассказать по порядку.
Он располагался в сарае. Сарай был полутораэтажный. Внизу дровяники, курятник скандальной соседки Василисы Тимофеевны и коза семейства Голдиных. Наверху - сеновал. В центральном отсеке сеновала уже оборудован был штаб "БП". За кучами сенной трухи и мусора пряталась фанерная будка. Называлась она "шатер". На стенах шатра висели луки и колчаны, портреты Вильгельма Тепля и Робин Гуда, а также бумажные мишени, в центре которых торчали белооперенные стрелы. Вот поэтому и "БП" - белые перья. Год назад Митька прочитал роман Конан-Дойля "Сэр Найгель".
В "Сэре Найгеле" из луков стреляли научно. Вымеряли направление и силу ветра. Для оперений брали перья не степных, а только горных орлов. Преимущественно светлые. Прославленных лучников герцог награждал белокрылыми стрелами. Например, за то, что они с расстояния в сто ярдов могли перебить трос флагштока на вражеской крепости. Знамя падало, рыцари бросались на приступ. Крепость сдавалась.
В отряд "БП" вошли сначала четверо: Митька, Сергей Иванов, Виталька Логинов и Цыпа. Затем поведали тайну Павлику Шагреневу, который бесподобно рисовал зверей и фашистов, необходимых для мишеней.
В скором времени Митька обнаружил у своего соседа по квартире третьеклассника Вовки Шадрина удивительную книгу "Русския лучники. Изъ истории вооружения российской армии отъ Владимира Светлаго до Ивана IV Грознаго. Санкт-Петербургъ. 1898. Дозволено Цензурою". Книга была до отказа набита картинками, а устройство луков и стрел описывалось так подробно, что Митька тут же изъял находку у Вовки.
Вовка заревел. Он ссылался на то, что взял древнюю книгу из шкафа у деда. Дед был отставной преподаватель истории, довольно вредный старик, это Митька знал. Пришлось принять в отряд и Вовку Шадрина.
Но в общем-то и санкт-петербургская инструкция не давала практических советов, как самому сделать настоящий лук и стрелы. Приходилось туго. Не было, например, бука. Ветки с могучих тополей, росших во дворе, не годились. Пришлось добывать черемуху и бамбук. А для тетив явно не хватало бараньих кишок и воловьих жил. Правда, внизу, под сеновалом, жила голдинская коза, но еще неизвестно, когда ее зарежут. Спросили об этом у Вальки. Она ответила, что не обязана думать о нуждах "Белых перьев", поскольку в отряде не состоит.
Приняли и Валентину.
Сразу стало легче делать стрелы. До сих пор не хватало перьев, особенно белых, а сейчас вопрос решился. Валентина на правах девочки была вхожа в курятник Василисы Тимофеевны: "Можно, я курочек покормлю? Можно мне цыпляток посмотреть?" - "Сходи, милая, возьми ключ. Аккуратно только".
В курятнике жил белоснежный петух. Бывал, конечно, он и на дворе, но при первом приближении Митьки, Сережки или Цыпы он мчался к дыре под дверью курятника.
