Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 1. Волшебный берег: Повести и рассказы
Юсуф и Алимджан взяли по ломтю сладкого арбуза и снова ушли в сад.
— Что хотите, то и сорвите в саду, — сказал им председатель. — Только веток не ломайте.
Алимджан, как вышел в сад, так и задумался:
«А может, это мне всё во сне снится?»
Но Юсуф не давал ему раздумывать:
— Эй, Алимджан, попробуй-ка — вот так груша!.. Эй, Алимджан, попробуй — вот так гранат!
И вдруг какой-то чужой голос:
— А вот это, ребята, попробуйте-ка…
Под деревом стоял старик в голубой чалме. Он глядел на ребят ласковыми коричневыми глазами.
— Попробуйте-ка, а? Это сливы.
В его загорелой руке лежали лиловые сливы. Алимджан не знал, что это такое, у них в колхозе слив не было.
А Юсуф не стал раздумывать, а сразу взял сливу и сунул в рот.
— Уй! Вкусно!
Алимджан попробовал — да, вкусно. Такие сладкие, сочные эти сливы. Алимджан и Юсуф чуть не подрались из-за них. Но старик сказал:
— Кушайте, детки, слив много. Может быть, вам понравится у нас в саду и тоже приедете к нам работать, когда будете большими.
— А вы, дедушка, садовник?
— Я и садовник. И сторож. Работать-то в саду я уже не могу.
— А трудно здесь работать? — спросил Алимджан.
— Да, нелегко. Землю приходится возить на гору снизу из долины, ведь тут один камень.
— А взяли бы да и посадили этот сад в долине!
— Нельзя. Там хлопку место нужно. Ведь хлопок у нас в Узбекистане — главное богатство. Наше белое золото.
— А как же тогда? Значит, землю из долины сюда возили и сыпали на камни?
— Нет, не так. Сначала камень взрывали. Взорвётся кусок скалы — станет яма. Камень, который отколется от горы, везли вниз, в кишлак. Дома из этого камня строили. Дувалы — стены. Видели небось?
— Видели.
— Отвезут камни вниз. А внизу машину нагрузят землёй и везут сюда, к нам. Мы землю — в яму. В эту яму и деревья сажали. Так вот и сад у нас получился. Понятно вам?
— Понятно, — сказал Алимджан.
— Ага, понятно, — сказал и Юсуф, хотя он только ел сливы и ничего не слышал, о чём рассказывал садовник.
— Уй, это очень трудно работать в вашем саду, — сказал Алимджан.
— Ещё бы не трудно! — согласился садовник. — Но что же поделаешь? Надо. Для народа надо. Отказаться от этой работы нельзя.
«Опять „надо“, опять „нельзя“, — подумал Алимджан. — Никуда от них не денешься».
А потом ещё подумал:
«Никак без них не обойдёшься. И хлопок не уберёшь, и сад не вырастишь. Даже двор не подметёшь».
Алимджан и Юсуф ходили по саду до сумерек. Когда на небе появились звёзды, машина дала сигнал.
— Это мой папа сигналит, — сказал Алимджан, — домой зовёт!
Они простились со старым садовником в голубой чалме и побежали к машине.
Снова мчались они по горной дороге. Только теперь уже не в гору, а с горы. Алимджан оглядывался назад — всё дальше и дальше чинары, которые стоят у садовых ворот, всё дальше тёмные деревья сада… Вот уже и совсем скрылся сад за вершинами и увалами гор. А горы стали тёмными. И небо стало тёмным. Лишь звёзды светились над горами, как белые комочки хлопка среди тёмных кустов…
Поздно вечером, когда все улеглись спать, Алимджан сказал маме:
— Мама, я вырасту и пойду работать в тот сад. Там очень трудно работать. Но что ж поделаешь — надо.
Подумал и сказал ещё:
— Для народа надо.
— Конечно, сынок, это для народа надо, — ответила мама и усмехнулась.
Но она тихонько усмехнулась, потому что если бы Алимджан это заметил — он бы обиделся.
Гуси-лебеди
(рис. А. Парамонова)
1. АНИСКА
Это было интересное зрелище. Розовый дождевой червяк высунулся на свет возле самого муравейника. Муравьи вцепились в него и начали вытаскивать из земли. Червяк, видно, почуял недоброе. Он упёрся. А потом и совсем испугался, заворочался, начал пятиться обратно в землю. Но муравьи не давали ему уйти…
Аниска сидела над ними неподвижно. Муравьи бегали по её босым ногам, но не кусались — никогда муравей не тронет Человека, если его не пугать. Изредка она поднимала ресницы, оглядывалась на густые берёзки, осыпанные острыми солнечными огоньками, на мохнатые сосенки, на коричневые иглы муравейника, тёплые и блестящие под солнцем, на цветущие лесные травы… И, улыбнувшись неизвестно чему, снова устремляла свои тёмно-серые, немножко косые глаза на червяка и муравьёв.
Низко, почти над головой, пролетела любопытная синичка. Села на куст и поглядела на Аниску сначала одним глазом, потом другим: «Что это? Человек сидит? Или так, растёт что-то?..»
Аниска улыбнулась:
— Что смотришь?
«Человек!» — в страхе чивикнула синичка и скрылась.
Аниска снова опустила глаза:
— Вытащили!
Муравьи волокли червяка к себе в муравейник. Червяк скорчился, уцепился за траву. Тогда чёрные хищники навалились на него и розняли на две половинки. Аниска, удивлённая такой свирепостью, смотрела, как они запихивали червяка в отверстия муравейника.
— Аниска, ау!
— Аниска, ты где? Ты что делаешь?!
Аниска встала. Девочки пробирались к ней сквозь кусты.
— Чего нашла? Чего нашла? — звонко и торопливо, как птица, повторяла Танюшка. — Что смотришь?
Она заглянула своими быстрыми чёрными глазами в Анискину корзинку. В корзинке топорщились сухие еловые шишки — Аниска набрала разжигать самовар.
— Ничего? А почему здесь сидишь?
Аниска помедлила — рассказать или не надо?
— Тут одна история была…
Танюшка тотчас пристала:
— Какая история? Какая? Что сделалось?
Катя молча глядела на Аниску спокойными ожидающими глазами. Солнце просвечивало сквозь её белёсые волосы, торчавшие над голубой ленточкой, и голова её была похожа на пушистый одуванчик.
— Вот я видела… Отсюда червяк вылез…
— Ой! Вот так история, — закричала Танюшка, — про червяка!
— Червяк вылез. А потом? — спросила Катя.
— А потом муравьи напали, разорвали его и утащили.
— И всё?..
Аниска и сама не могла понять, почему ей так интересно было смотреть, а рассказ вышел совсем неинтересный.
— А ну-ка я сама погляжу!
Танюшка схватила рыжую сухую ветку и быстро разворошила край муравейника. Муравьи закипели-забегали, потащили куда-то свои белые коконы…
Аниска оттолкнула Танюшку, вырвала у неё ветку и забросила в чащу.
— Ты что? Драться, да?! — У Танюшки в голосе послышались слёзы. — Уж скорей драться, да?
— А ты не мучай.
— А кого я мучаю? Кого? Кого я мучаю?
— Муравьёв. Они строили, а ты ломаешь.
— Ну и сиди со своими муравьями. Косуля!.. Кать, пойдём! Пусть одна ходит!.. Косуля, Косуля!
Катя невозмутимо запела тоненьким голоском и пошла по лесу. Она не любила, когда плачут и когда ссорятся.
Аниска хмуро посмотрела им вслед. На смуглых скулах выступил румянец. Всегда так. Когда сказать нечего, так сейчас — «Косуля».
А это слово Аниске было больней всего на свете.
2. БРАТЕЦ НИКОЛЬКА, С КОТОРЫМ МОЖНО РАЗГОВАРИВАТЬ
Мать уходила из дому и наказывала Лизе, старшей Анискиной сестре:
— Гляди за домом. Уберись в избе, подмети, посуду вымой. А перед зеркалом довольно вертеться — не доросла ещё.
— А Аниске — что?
— А ей — с Николькой сидеть.
И, уже выходя из избы, крикнула:
— Не обижайте Никольку, смотрите!
Лиза с тоской посмотрела на молочные кринки с застывшей белой кромкой по краям, на сальные чугунки, на большую плошку с остатками щей… А она только что причесалась и покрылась чистым голубым платком — можно бы и на улицу…
Она стояла возле печки и острыми мышиными глазами искоса поглядывала на Аниску. Взялась было за ухват, чтоб достать горячей воды, и снова со вздохом поглядела на Аниску:
— Может, ты вымоешь… а?
Аниска поливала свои цветы. Цветы у неё стояли на всех окнах — в горшках, в консервных банках, в кринках с отбитым горлышком.
— Мать велела тебе, — ответила Аниска, — а мне с Николькой.
— Ну, Николька-то ведь спит! А? Мне ведь на школьный участок надо! Я же платье запачкаю!..
— А ты фартук надень.
— У, Косуля! Вот сейчас побросаю все твои цветы!
Аниска растопырила руки. Ей показалось, что Лиза и вправду сейчас набросится на её горшки и плошки.
— Во! Как наседка расшиперилась! — засмеялась Лиза. — А как будто я их после разбросать не могу!
— А я матери скажу!
— Скажи. Она и сама рада будет — в избе светлей. Говори — не будешь мыть?
Аниска посмотрела на свои фуксии, «огоньки» и «крапивки» — такие они были беззащитные, словно маленькие детки! Они глядели на неё малиновыми и лиловыми глазками, словно просили не давать в обиду.
