Сергей Ефремцев - Твоя Конституция
В чужой по обычаям и языку стране завоевателю следует также сделаться главой и защитником более слабых соседей и постараться ослабить сильных, а кроме того, следить за тем, чтобы в страну как-нибудь не проник чужеземный правитель, не уступающий ему силой…»
Опять «право сильного», завоевания, укрепление и сохранение власти любой ценой. И цену эту устанавливал Государь, как и размеры налогов, податей в казну. За счет покоренных.
Идеальное государство, по Макиавелли, населено дисциплинированными слабыми людьми. Управленческий принцип звучал так: «Разделяй и властвуй!» Сколько раз этот лозунг будет звучать в колониях Соединенного Королевства и Франции, когда британские кольдстримы [15] и французские зуавы[16] «умиротворяли» нецивилизованные племена…
Вернемся и мы в прошлое, читатель! Вот почтенные родители твои, утирая слезы радости, въезжают в новую квартиру, беспрестанно тормошат тебя, то и дело восклицая: «Посмотри, какой чудный вид из этого окна! Какие прекрасные комнаты, – таких комнат ты и не видывал прежде! Ах, как заживем мы здесь все вместе на свободе!» Знали бы они, какие думы омрачали твое существование, как страдал ты от безвозвратной потери, перед которой совершенно меркли квадратики новехонького паркета и высокие, и впрямь бы ослепившие тебя в другое время потолки… Двор, твой старый, милый двор, в котором знакомо всё до последней, самой маленькой трещинки в асфальте, в котором остались друзья-приятели, облупившиеся физиономии подъездов, в котором всё было понятно, а самое главное, – место твое в дворовой табели о рангах – уж никак не ниже статского советника. «Что же теперь? – тоскливо посматривая в окно, думал ты. – Как всё сложится на новом месте?..»
Через месяц – помнишь ли? – через месяц всё вернулось на круги своя: одному, что посильнее и покрепче, на день рождения щенка подарил (ну очень паренек хотел), другому – кассету «Pink Floyd», третьего прижал в углу пару раз и объяснил на доступном языке, что он с ролью задрипанного коллежского регистраторишки справится гораздо лучше, чем ты. Правда жизни дворовой знает много секретных ходов и лазеек, и не всегда она ходит по тротуару, бодро и заносчиво постукивая каблучками…
Никколо Макиавелли (1469–1527) – итальянский философ, писатель, политический деятель
В IX главе – «О гражданском единовластии» – Макиавелли переходит «к тем случаям, когда человек делается государем своего отечества не путем злодеяний и беззаконий, но в силу благоволения сограждан – для чего требуется не собственно доблесть или удача, но скорее удачливая хитрость». Автор считает своим долгом напомнить своему сюзерену, «что такого рода единовластие – его можно назвать гражданским – учреждается по требованию либо знати, либо народа. Ибо нет города, где не обособились два эти начала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо беззаконием, либо свободой…»
Давай и мы с тобой, читатель, прогуляемся по «веселой Италии», взглянем на колыбель цивилизации, в которой пухлощекий младенец без устали душит мерзких гадов, не зная страха перед ядовитыми их зубами, как душил когда-то змей крошка Геракл (ты ведь помнишь о подвигах Геракла?), взглянем на прекраснейшие города-республики, на владетельных синьоров в пышных одеждах, под которыми так умело прячут они набитый цехинами и дукатами кошель, склянку с ядом или кинжал для зазевавшегося мечтательного соседа…
Возрождение в Италии – это не только прекрасные полотна великих мастеров и великолепные дворцы. В те времена цена человеческой жизни по-прежнему оставалась ничтожной. Золотых дел мастер Бенвенуто Челлини, например, не задумываясь, применял яд. Бежал из Италии и скрывался во Франции. Оказывается, «гений и злодейство» совместимы!? Время такое было…
Единовластие учреждается либо знатью, либо народом, в зависимости от того, кому первому представится удобный случай.
Знать, видя, что она не может противостоять народу, возвышает кого-нибудь из своих и провозглашает его государем, чтобы за его спиной утолить свои вожделения. Так же и народ, видя, что он не может сопротивляться знати, возвышает кого-либо одного, чтобы в его власти обрести для себя защиту. Поэтому тому, кто приходит к власти с помощью знати, труднее удержать власть, чем тому, кого привел к власти народ, так как если государь окружен знатью, которая почитает себя ему равной, он не может ни приказывать, ни иметь независимый образ действий. Тогда как тот, кого привел к власти народ, правит один и вокруг него нет никого или почти никого, кто не желал бы ему повиноваться. Кроме того, нельзя честно, не ущемляя других, удовлетворять притязания знати, но можно – требования народа, так как у народа более честная цель, чем у знати: знать желает угнетать народ, а народ не желает быть угнетенным. Сверх того, с враждебным народом ничего нельзя поделать, ибо он многочислен, а со знатью – можно, ибо она малочисленна. Народ, на худой конец, отвернется от государя, тогда как от враждебной знати можно ждать не только того, что она отвернется от государя, но даже пойдет против него, ибо она дальновидней, хитрее, загодя ищет путей к спасению и заискивает перед тем, кто сильнее. И еще добавлю, что государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо его право карать и миловать, приближать или подвергать опале… С людьми знатными надлежит поступать так, как поступают они. С их же стороны возможны два образа действий: либо они показывают, что готовы разделить судьбу государя, либо нет. Первых, если они не корыстны, надо почитать и ласкать, что до вторых, то здесь следует различать два рода побуждений. Если эти люди ведут себя таким образом по малодушию и природному отсутствию решимости, ими следует воспользоваться, в особенности теми, кто сведущ в каком-либо деле. Если же они ведут себя так умышленно, из честолюбия, то это означает, что они думают о себе больше, нежели о государе. И тогда их надо остерегаться и бояться не меньше, чем явных противников, ибо в трудное время они всегда помогут погубить государя.
Так что если государь пришел к власти с помощью народа, он должен стараться удержать его дружбу, что совсем не трудно, ибо народ требует только, чтобы его не угнетали. Но если государя привела к власти знать наперекор народу, то первый его долг – заручиться дружбой народа, что опять-таки нетрудно сделать, если взять народ под свою защиту. Люди же таковы, что, видя добро со стороны тех, от кого ждали зла, особенно привязываются к благодетелям, поэтому народ еще больше расположится к государю, чем если бы сам привел его к власти. Заручиться же поддержкой народа можно разными способами, которых я обсуждать не стану, так как они меняются от случая к случаю и не могут быть подведены под какое-либо определенное правило…
Государю надлежит быть в дружбе с народом, иначе в трудное время он будет свергнут. Набид, правитель Спарты, выдержал осаду со стороны всей Греции и победоносного римского войска и отстоял власть и отечество; между тем с приближением опасности ему пришлось устранить всего несколько лиц, тогда как если бы он враждовал со всем народом, он не мог бы ограничиться столь малым. И пусть мне не возражают на это расхожей поговоркой, что, мол, на народ надеяться – что на песке строить. Поговорка верна, когда речь идет о простом гражданине, который, опираясь на народ, тешит себя надеждой, что народ его вызволит, если он попадет в руки врагов или магистрата. Тут и в самом деле можно обмануться… Но если в народе ищет опоры государь, который не просит, а приказывает, к тому же бесстрашен, не падает духом в несчастье, не упускает нужных приготовлений для обороны и умеет распоряжениями своими и мужеством вселить бодрость в тех, кто его окружает, он никогда не обманется в народе и убедится в прочности подобной опоры. Обычно в таких случаях власть государя оказывается под угрозой при переходе от гражданского строя к абсолютному – так как государи правят либо посредством магистрата, либо единолично. В первом случае положение государя слабее и уязвимее, ибо он всецело зависит от воли граждан, из которых состоит магистрат, они же могут лишить его власти в любое, а тем более в трудное, время, то есть могут либо выступить против него, либо уклониться от выполнения его распоряжений. И тут, перед лицом опасности, поздно присваивать себе абсолютную власть, так как граждане и подданные, привыкнув исполнять распоряжения магистрата, не станут в трудных обстоятельствах подчиняться приказаниям государя. Оттого-то в тяжелое время у государя всегда будет недостаток в надежных людях, ибо нельзя верить тому, что видишь в спокойное время, когда граждане нуждаются в государстве: тут каждый спешит с посулами, каждый, благо смерть далеко, изъявляет готовность пожертвовать жизнью за государя, но когда государство в трудное время испытывает нужду в своих гражданах, их объявляется немного. И подобная проверка тем опасней, что она бывает лишь однажды. Поэтому мудрому государю надлежит принять меры к тому, чтобы граждане всегда и при любых обстоятельствах имели потребность в государе и в государстве, – только тогда он сможет положиться на их верность…»
