Александр Кононов - На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)
- Восподи поми-илуй, восподи поми-и... - Увидев Гришу, он остановился: - Эт-та что за персонаж?
Гриша уже знал, что перед ним - его будущие сожители и что сам он тут - наравне с ними, ничем не хуже. Поэтому он не ответил на обидный и непонятный вопрос, молча уселся на стул с продавленным сиденьем.
- Фам-милия? - спросил верзила утробным басом.
- Шумов, - буркнул Гриша, чтобы отвязаться, потянулся к столу, взял с клеенки потрепанную тощую книжку с затейливой, будто из ленточек вырезанной, надписью: "Нива". Слева от надписи был нарисован бородатый барин. Он сидел в кресле, заложив нога на ногу, читал. Рядом с ним стояла нарядная женщина. А повыше поливал из лейки ржаное поле голый младенец.
Гриша перевернул страницу, но читать не пришлось. В дверях показалось багровое лицо, такое веселое и курносое, что Гриша не удержался, засмеялся. Про такое лицо в деревне сказали бы: "У бога жареное нюхает".
Это была кухарка Настя. Она поглядела на кудрявого франта, громко фыркнула и, крикнув: "Ужинать!" - исчезла.
Гриша нерешительно пошел за своими сожителями в "столовую". Там висели по стенам на дубовых досках глиняные петухи и утки. А обои были такие же рваные, как и в спальне, только цветочки на них были не розовые, а голубые.
Перед ужином франт спросил мадам Белкову, растягивая лениво слова:
- Чем сегодня угощаете?
И стал брезгливо разглядывать свою тарелку, повернув ее к свету. Мадам Белкова кормила своих квартирантов по-господски: перед каждым стоял отдельный прибор.
- Сегодня беф-строганов, - сказала она поспешно.
- Опять!
Франт протянул Белковой двугривенный:
- Будьте любезны, закажите мне яичницу. Я не ем жил строганых.
- Ах, Серж! - укоризненно проговорила мадам, но монету взяла и пошла на кухню.
Принесенную через минуту яичницу Серж разделил по-братски на четыре части и положил каждому по равной доле. Гриша отпихнул придвинутую ему долю и принялся усердно жевать ошметки жилистого мяса с мучной подливкой; их-то, оказывается, и называла мадам Белкова таким мудреным словом. Он съел много хлеба и к концу ужина был сыт.
Когда выходили из-за стола, Серж спросил Гришу:
- Ты почему дуешься?
- Я не дуюсь. А тебя почему Сержем дразнят?
- Да это ж мое имя.
- Людей так не зовут. У баронов Тизенгаузенов, я слышал, охотничьего пса звали... нет, тот был "Сэр".
- Вот видишь: Сэр, а не Серж.
- А похоже.
- Чудак, откуда ты взялся такой? Меня зовут Серж; ну, попросту Сергей. Сергей Лехович. Понял?
Лехович попытался обнять Гришу, тот вывернулся из-под его рук, отошел в сторону.
Скоро он пригляделся к своим сожителям: вреда от них не было. Гришин одногодок, со странной фамилией Жмиль, оказался совсем безобидным; тихий, кроткий обжора, он все жевал что-нибудь: булку, яблоко, крендель. Учился он в частной гимназии - была, оказывается, и такая в городе, - платили за него невообразимые деньги: двести рублей в год.
Лохматый юноша - семинарист Зыбин бывал дома мало, приходил к ужину. Он мечтал стать дьяконом и занят был главным образом упражнением своего голоса: откашливался - как в бочку ухал, потом пускал в нос пробную ноту и запевал: "Во-осподи поми-и..." На Гришу он больше не обращал внимания.
А Сергей Лехович, наоборот, все приглядывался к новому квартиранту, рассказывал о себе, о своем отце - какой он богатый.
Развалившись на кровати, он говорил:
- Мы ведь не просто Леховичи, а Лех-Леховичи, ну, из тех Лехов, что в родстве со Львом Сапегой...
Грише не было дела ни до Лехов-Леховичей, ни до Льва Сапеги. Кроме того, он помнил данный ему на прощанье наказ отца: "С богатым не водись".
Не очень-то его тянуло домой, к новым своим сожителям. Потому он и просидел так долго под каштанами, живо напомнившими ему "Затишье". Он, возможно, пробыл бы там и еще дольше, если б оставался один.
6
Но скоро к скамейке, на которой сидел Гриша, подошел мальчик в новенькой форме реалиста и остановился в нерешительности. У него было круглое лицо, светлые лучистые глаза, длинные ресницы, такие густые, что, казалось, слипались на секунду, когда он моргал. А моргал он часто и как-то растерянно.
- Я т-тебя ждал, Шумов, - сказал наконец мальчик, слегка заикаясь.
Гриша недоверчиво усмехнулся, и мальчик заторопился:
- Я з-знал, что тебя н-накажут, оставят без обеда на час, и я покамест ходил по улице, ждал. А потом увидел, что ты здесь сидишь.
- Ну, и что тебе от меня надо?
- Я хотел сказать: ты поступил правильно.
- Когда?
- Ты не сказал надзирателю, что Дерябин тебя первый ударил.
- А зачем говорить? Ему от меня больше досталось.
- Если б ты сказал, что он первый, тогда б тебя не наказали.
- Меня и так не наказали.
- Ах, вот что?
Мальчик как будто был разочарован, глядел с недоумением.
- Чудак! - разглядев его повнимательней, усмехнулся Гриша. - Я тебя видал где-то.
- Д-да мы ж в одном классе! Меня зовут Довгелло Вячеслав, я сижу у самого окна, на второй скамейке.
Он помолчал, страшно вдруг покраснел и сказал несмело:
- Знаешь что? Давай дружить!
Гриша посмотрел на него: Довгелло Вячеслав походил на девчонку, от такого большой удали не жди...
- Ну что ж, - сказал он нехотя, больше из вежливости, - давай.
- Ты где живешь?
Гриша махнул рукой:
- Там... за переездом.
- Значит, нам по дороге. Пошли?
- Пошли.
Они зашагали вдвоем по уже знакомым Грише улицам, мимо магазина "Братья Ямпольские", сияющих аптечных бутылей, добрались к переезду, где дощатый настил был прорезан грозным блеском куда-то бегущих рельсов...
От самого училища до переезда город был почти сплошь каменный, а за железной дорогой тесно толпились деревянные домишки; среди них попадались такие, что им бы и мужицкой избе позавидовать, - хибарки, подпертые бревнышком, похожие на старух с костылем.
И вдруг среди этой нищеты вымахивал ввысь на целых три этажа какой-нибудь домина под железной крышей, с резными наличниками окон, с расписной вывеской, с распахнутой наотмашь дверью торгового заведения.
Это был совсем не тот город, который знал Гриша по книжкам. Там, на картинках, все казалось празднично-нарядным. Среди садов заманчиво выглядывали крыши - красные, зеленые, серые. Дома книжного города особенно хороши были вечером, когда в окнах так приветливо горел янтарный свет; тогда город походил на рождественскую елку, щедро украшенную восковыми свечами, - она тоже была нарисована, наяву Гриша такой не видал ни разу... А по улицам счастливого города, словно под звуки музыки, беспечно ходили красиво одетые люди.
Ничего похожего на это кругом не было. Вот разве только вдали - Гриша вгляделся, - там, среди рыжей осенней листвы, высилось невиданное еще им здание; чем-то напоминая забытую картинку, оно походило на два ржавых копья, поднятых из города к небу.
- Костел, - равнодушно ответил Довгелло на Гришин вопрос. - Я туда каждое воскресенье хожу.
- Зачем?
- Мама велит.
- А отец твой где?
- Отца нет... Умер.
Гриша посмотрел искоса на своего нового знакомого. Теперь он вспомнил: Довгелло был сегодня в толпе мальчишек, кричавших "столбовер", но он не шумел вместе с другими, стоял молча и пристально глядел на Гришу, взмахивая по временам - вот как сейчас - своими мохнатыми ресницами.
"Ну совсем девчонка!" - с огорчением подумал Гриша и спросил:
- Хотел бы ты убежать отсюда? Из города? Только говори правду.
- Хотел бы, - не задумываясь, ответил Довгелло.
- Куда ж бы ты подался?
- На Дон.
- Почему на Дон?
- Там хорошо! - Ресницы Довгелло мечтательно слиплись. - Там казаки живут, смелые люди, особенные. Я хотел на Запорожскую Сечь убежать, да узнал, что Сечи больше нет. Уже давно нет. - И он вздохнул.
Гриша подозрительно глянул на своего спутника и решил:
- Ты врешь все!
- Нет, не вру.
- А не врешь - бежим вместе, хоть сейчас.
- Сейчас нельзя. Надо подождать до весны. Тогда и ночевать можно всюду, хоть в поле. Или в лесу.
- А зачем ты врал про эту... про Сечь?
Вячеслав Довгелло оглянулся по сторонам, схватил Гришу за руку и заговорил вполголоса:
- Я тебе одну книгу дам. Прочтешь - узнаешь, вру я или нет. Только не показывай никому: мама сказала, что мне эту книгу еще рано читать. Я прочитал ее без позволения.
- Когда дашь?
- Хоть сегодня. Видишь дом? Мы с мамой живем там. Пойдем, я тебе вынесу книгу.
- У тебя мать богатая? - Гриша внимательно оглядел сшитое по росту, из хорошего сукна пальто Вячеслава.
- Не знаю. Она говорит, что бьется из последнего.
- Где бьется?
- В земской управе. Она там письмоводителем служит.
Дом, в котором жил Вячеслав Довгелло, был ветхий с косым, завалившимся набок крыльцом. Вячеслав и не пошел на это крыльцо, а завернул куда-то в сторону, во двор, и, крикнув Грише: "Подожди тут!" исчез.
Скоро он вернулся запыхавшийся:
- Вот, держи! Как удачно вышло: мама еще в управе. А то она, может, и не дала бы.
