Петр Сигунов - Чернушка
Курдюков повертел картой, аккуратно сложил ее гармошкой, спрятал в полевую сумку, протер чистым носовым платком очки и улыбнулся с неизменным добродушием.
- Виктор, - прошептал он. - Можно поговорить откровенно?
- Ну что там у тебя?
- Нет, нет, только не здесь. Давай лучше отойдем подальше от этого психа, - он пренебрежительно кивнул на Рыжова.
Когда мы скрылись за деревьями, Курдюков панибратски начал:
- Виктор, я хочу тебя по-дружески предупредить - не либеральничай с временными рабочими и коллекторами. Начальнику отряда не обязательно возиться с грязными мешками, с вонючими седлами. На то подсобники наняты. Прикажи - и пусть выполняют. Каждый сверчок должен знать свой шесток. С первых шагов приучай людей к дисциплине и порядку. Их взяли, чтобы обслуживать нас, геологов, а не наоборот. Именно за это им платят деньги. Иначе эта бесцеремонная публика сразу же сядет на твою шею. Начальник есть начальник, а в тайге - тем более...
Я был ошеломлен рассуждениями своего ближайшего помощника. Еле сдерживаясь, чтобы не вспылить, я с подчеркнутой вежливостью поблагодарил:
- Большое спасибо, Анатолий Юрьевич, за товарищеские советы. Надеюсь, что теперь, после откровенной беседы, мне не придется персонально приглашать вас к работе, которую мы обязаны делать все вместе, невзирая на служебные ранги и высшее образование. А именно: вьючить лошадей, вести их при переходах, ставить палатки, заготовлять для костров дрова и так далее в том же духе...
- Это что, официальный приказ?
- Да, если хотите, устный приказ начальника геологического отряда.
- Не ожидал, Виктор Иванович, от вас такого пренебрежительного отношения ко мне.
Курдюков обиженно, понуро побрел к каравану и с подчеркнутым старанием стал помогать затягивать веревками груз на седлах.
- Давно бы так, - буркнул Рыжов.
Все стали работать бойчее. И все же простая вьючка лошадей продолжалась слишком долго - не меньше двух часов. Мешки с сухарями пришлось привязать поверх сум, а к ним еще приторачивать всякую посуду. Вьюки получились неуклюжими и громоздкими.
И вот наконец наш караван тронулся в путь. Впереди бежала Найда, задрав хвост дугой, навострив уши.
За широкой луговиной, покрытой огненно-оранжевыми бутонами сибирской купальницы (жарками), мы свернули на восток и пошли вдоль берега Тынепа. Перед нами потянулась чистая твердая "мостовая". Она была выложена пестрыми круглыми булыжниками, вдавленными в речной песок ледоходом, гладко отшлифованными и отполированными до блеска. Каменная "улица" вскоре сузилась, затемнела бурыми лужищами, заструилась тончайшими ручейками.
Моя лошадь вдруг поскользнулась и, потеряв равновесие, шлепнулась средь вязкой илистой тины. Беспомощно растянувшись она дрыгала ногами, обдавая всех ошметками грязи. Кое-как мы высвободили ее из липкого плена. Но едва прошли с полкилометра, как другая лошадь споткнулась о замаскированный булыжник и в кровь ободрала коленку. Павел замазал рану клейкой пихтовой живицей и перевязал бинтом.
- Однако половину груза нужно оставить на холмике, где поприметнее. Иначе всех лошадей покалечим, - предложил он.
Пока мы занимались перевьючкой, откуда-то, подобно черному урагану, налетели комары. И пошла, пошла катавасия...
Лошади исступленно замотали головами, вырывая из рук поводья, яростно захлестали хвостами, задрыгали копытами.
Разомлевшие от духоты, люди двигались точно сонные мухи. Дышать через кисею было слишком тяжело, непривычно. Не успевали мы навьючить одну лошадь, как остальные, стряхивая назойливых кровососов, сбивали седла.
С горем пополам успокоили взбунтовавшийся караван и пошли дальше по старой звериной тропинке. Она уперлась в узкий глубокий ручей с высокими крутыми берегами. Лошадь, которую вел Курдюков, поскользнулась и медленно стала сползать к обрыву. Прорабу следовало бы помочь животному, но он испугался, как бы его не утянуло, бросил повод. Лошадь, лишившись поддержки, кубарем скатилась в ручей.
- Тонет! Тонет! - завопил Курдюков, растерянно бегая по берегу.
Раздался всплеск... Прямо в одежде с ножом в руках в ручей кинулся Павел.
- Убьет!.. - закричал Николай Панкратович, увидев конюха среди мелькающих копыт. Он перерезал веревки, которыми были затянуты вьюки, и лошадь, освобожденная от тяжелой поклажи, кое-как выбралась на пологий откос.
- Что рты разинули?! - крикнул Павел. - Спасайте продукты! - И снова ринулся в воду. К нему на помощь бросились Рыжов и Сашка.
Вытащили все, да что толку! Ржаные сухари превратились в месиво. Куски твердого синеватого рафинада таяли на глазах. Не дойдя до помеченной на карте лужайки, мы вынуждены были остановиться на ночлег. Вскоре были натянуты на террасе шесть марлевых приземистых пологов. А дальше, за ее желтой обрывистой кромкой в беспорядке хороводились березы, кедры, ели, пихты, лиственницы.
- Ну, вы как хотите, а я полезу в свой белый "дворец", - улыбнулся Курдюков и в ожидании, пока Сашка приготовит ужин, блаженно растянулся поверх спального мешка. (С той поры все путешественники стали величать марлевые противокомариные пологи - "дворцами".)
За темной, непроницаемой стеной тайги как-то незаметно спряталось багровое солнце, предвещавшее тихий, жаркий день.
Пологие холмы неоглядного леса окутались прохладной фиолетовой мглой.
Поужинав перловой кашей с мясными консервами, выпив по кружке чаю с сахаром и черными сухарями, все, кроме Павла, который повел коней на пастбище, разбрелись по своим марлевым "дворцам".
Сон "младенца"
- Подъем! Хватит дрыхнуть! - закричал Павел и принялся барабанить кедровой колотушкой по медной дырявой кастрюле, которую Евгений Сергеевич специально подобрал в приенисейском поселке в качестве колокола.
Хоть я и мгновенно проснулся от дребезжащего звона, но вылезать из спального мешка не хотелось. Сонное оцепенение сковало все тело, уставшее от вчерашнего похода.
Рядом кряхтел Николай Панкратович:
- Ох, не хочется вставать, стары косточки ломать.
С трудом открыл распухшие от комариных укусов веки и долго не мог понять, где я, куда попал. Вспомнил про белый "дворец" и засмеялся.
"Дворец" сделался черным, будто его обсыпали землей.
Когда Павел перестал барабанить в кастрюлю, я услышал неумолкаемый гнусавый гул и догадался, наконец, что мое жилище сплошь облеплено кровососущими насекомыми. Торопливо надел накомарник и, осторожно приподняв краешек полога, пулей вылетел к жаркому костру, чтобы обмануть копошащихся тварей.
Над безмолвной синей тайгой золотисто-красными переливами полыхала туманистая, прохладная заря. Мы уселись под густыми, едкими клубами дыма и стали завтракать комковатыми макаронами.
- А где же Александр? - спохватился Николай Панкратович.
- Да все дрыхнет! - сказал Павел. - Вот лежебока несусветный! Уж я будил его - и за ноги дергал, и над ухом свистел, и елкой колючей по щекам водил, а он лишь посапывал, как младенец. Сейчас, говорит, встану!
Павел взял пустое ведро, загромыхал над Сашкиной колыбелью.
- Никакого ответа! Как будто язык во сне проглотил! - беспомощно развел он руками.
- А ты пусти ему божьих пчелок для веселья! - посоветовал Курдюков.
Павел бесцеремонно задрал марлевый полог. Возбужденные комары мгновенно уселись на румяном лице Сашки. Не раскрывая глаз, Волынов зашлепал губами, начал выделывать страшные гримасы, чтоб отпугнуть злых кровососов. Но поняв, что так с ними не справиться, закрылся подушкой.
- А ну вставай, маменькин сыночек! - свирепо крикнул Рыжов и толкнул сонулю толстой жердиной в бок. Толкнул, вероятно, больно, потому что Сашка выскочил из-под полога как ошпаренный, суетливо, по-боксерски замахал кулаками перед Евгением Сергеевичем.
- Ты что дерешься? - закричал взбешенный Волынов.
- Еще не так двину, если будешь лодыря корчить! - грозно пообещал Рыжов. - Это тебе не детский садик, чтобы капризы устраивать.
Бельчата
У лагеря щелкнули выстрелы. Из кедровых зарослей с восторженным криком "Ура! Убил!" выбежал Волынов. В одной руке он держал охотничье ружье, в другой - какого-то красно-бурого зверька. Сашка перепрыгнул через поваленную бурей лесину и очутился возле нас. Накомарник у него был сбит на затылок. На лбу выступили капельки пота. В глазах так и пылала радость.
- Понимаете, какая удивительная хитрушка! - возбужденно принялся рассказывать он. - Пульнул я в нее - она кубарем с вершины. Ну, думаю, готова. Но представляете себе, почти у самой земли за сук умудрилась зацепиться. Повисла на одной лапе, барахтается, вот-вот упадет, я даже брезентовую робу расстелил под ней, чтобы вовремя сцапать. Но не тут-то было! Поднатужилась, подтянулась и - шасть по дереву наверх. Как будто пропала! Пригляделся внимательней, вижу: средь веток затаилась голубушка. Я снова - бах! Она перевернулась в воздухе. Однако опять успела к стволу прижаться, за мной следит. Я - туда, я - сюда, верчусь вокруг кедра. Никак, плутовка этакая, не дает спокойно прицелиться, по стволу спиралями скользит, в густых иголках прячется. Ну, прямо замучила меня. Но все-таки улизнуть ей не удалось, - и улыбающийся Сашка гордо приподнял исковерканную пулями белку.
