Людмила Пивень - Ферма кентавров
Я позвала:
— Акташ… — и когда он виновато подошёл, погладила голову с обрубленными ушами и попросила прощения.
Пёс обрадовался, завилял коротеньким хвостом и деловито побежал на конюшню впереди нас с Боргезом.
В родном деннике проголодавшийся жеребец накинулся на соломенную подстилку, которую раньше ел только от скуки. Мокрую чужую попону я сняла и бросила на пол в коридоре. Потом отжала ладонями воду с рыжей шерсти, сходила и принесла тюк прессованого сена.
Конюха не было видно. Сегодня в ночь должен был дежурить дядя Серёжа, он просто не мог не слышать цоканья копыт в коридоре, он был обязан посмотреть, в чём дело. Может, лошадь из денника вышла? Может, конокрады?
И тут почему-то я представила другую ночь, сухую ночь начала сентября. И мертвого человека в канаве у дороги. И Акташа с кровавой пастью…
Голова закружилась, я прислонилась к стенке спиной и закрыла глаза.
— Све-ета?! — ага, вот и дядя Серёжа. — Да откуда ты?
— Там, в деннике, — Боргез. Покормите его…
Торопливые шаги — дядя Серёжа побежал проверить, правду ли я говорю. Звякнула задвижка на дверях. Удивленные ругательства. Снова шаги. В кормовой глухое постукивание ведра, затем опять шаги, шелест овса, который сыплется в кормушку…
Дядя Серёжа вернулся ко мне:
— Это как же тебе в голову пришло такое, а?! Вот задаст Борисыч тебе!
Я поглубже засунула руки в карманы. Правая натолкнулась на мокрые жёсткие бумажки. А, это деньги…
— Не говорите Владимиру Борисычу.
— Дык всё равно ж увидит!
— Увидит утром. Не говорите, — повинуясь не мысли, а неприятно щекотному душевному ощущению, я протянула конюху деньги.
— Не скажу и так, нужны мне твои гроши! Вот прямо разбогатею с твоих грошей, — дядя Серёжа взял холодные бумажки и засунул небрежно их в карман ватника.
И будто бы так и было надо, я ни капельки не удивилась. Это раньше глазам бы не поверила: дядя Серёжа берёт деньги! От меня, от любого из нас — всё равно. Он же всегда говорил, что нам «заместо деда»! Только было это давно, было это в другом мире… Да в том мире мне самой показалось бы стыдным давать за молчание взятку — ведь это была самая настоящая взятка! Сейчас — другое дело. Сейчас может быть всё.
Куда потом направился дядя Серёжа, не знаю. Я пошла домой.
Свет в окнах не горел, но меня, оказалось, ждали.
Когда я тихонько отперла дверь, навстречу вышла не только бесшумная Дженни, родная сестра убийцы-Акташа. Ко мне из большой комнаты выбежали все наши!
— Рыжая!
— О, Светка!
— Ты откуда?!
— А мы тут сидим, ничего не знаем… Ветром провода порвало, телефон не работает, только-только электричество включили!
— Пошли в большую комнату!
— Ага, мы там все собрались!
— А мы думали, ты сбежала…
— Ой, да ты вся мокрая!
Мне от этих знакомых родных голосов стало так хорошо, так тепло… Или нет, это в доме просто было тепло, уже начали топить. Сразу же захотелось спать, но я встряхнулась — спать — это потом.
— Люди, я сейчас вам расскажу… Я такое узнала!
— Потом расскажешь, сначала переоденься! — это Аня. — С тебя же вода течёт!
— Хорошо…
Первый раз в жизни мне стало приятно, что Аня командует мной. Это же здорово, когда командуют, потому что заботятся о тебе. Просто так заботятся, не потому, что если я заболею, некому будет работать моих лошадей…
Комната наша показалась мне маленькой и чужой, как будто я вернулась в неё после долгой отлучки. Машка молча и ловко стала помогать мне раздеться. У ног моих, как только я остановилась, сразу натекли лужицы мутноватой воды. Аня передала Димке тяжёлые набухшие кроссовки:
— Набей старыми газетами и поставь сушиться в прихожей!
Оказалось, на мне вымокло совершенно всё, даже лифчик и трусики. Я стояла голая босиком на пёстром тряпичном коврике между кроватями, Машка полезла в шкаф за сухими вещами, Аня привалилась к двери спиной, потому что Арсен возмущался в коридоре — мол, не любит разговаривать, когда не видит, с кем говорит, а стесняться его не надо — что он, голых баб не видал?
— Знаешь, тут было та-акое! Мы пришли из школы — Андрей всё рассказал, ну, мы и подумали что ты за Борькой поехала, — рассказывала Верка. — А потом приехали конюха покупателя. Точнее, не покупателя, а той фирмы, которая должна была доставить Боргеза в Киев, а оттуда — в Польшу. Оказалось, Борька от них сбежал! Вот молодец! А потом приехал Костик, бегал тут, орал, мы просто в шоке были, что он твоего жеребца продал! Машка ему всю рожу разбила, пока её не поймали… И Владимир Борисыч приезжал! Прикинь, он уже вернулся из Киева!
Верка говорила и сильно растирала меня бело-розовым махровым полотенцем. Машка протянула мне сухие трусики, я, прыгая то на одной ноге, то на другой, натянула их, тут же Аня скомандовала:
— Ну давай, руки в рукава!
На меня надели тёплую шерстяную рубашку и я, пока Верка вытирала мне волосы, непослушными пальцами застёгивала пуговички. Про Боргеза я думала молчать, но не выдержала:
— Знаете, а Борька уже на конюшне!
— Пр-равда?! — Верка опустила полотенце. — Ты?! Ты! Его! Украла?! Как? Говори!
В коридоре заволновался Арсен:
— Э! Рассказывать — всем! Светка, молчи! Мы с Димоном тоже хотим слушать!
Всё было так обыкновенно и уютно, как будто я просто гуляла под дождём и промокла. На одну секунду пришла в голову мысль ничего не говорить, оставить всё, как есть… Не то, чтобы замкнуться в гордом молчании, а рассказать лишь о том, как мы с Боргезом, смелые и быстрые, удрали от злых покупателей-похитителей. Но эта мысль мелькнула и исчезла.
Потому что каждый человек имеет право знать правду о своих родителях.
Потому что если я промолчу, то решу за всех, что для них лучше, а что — хуже. Чем тогда я буду отличаться от Него, который тоже всегда решал за нас?
В большой комнате горела свеча. Облитый потёками белого стеарина подсвечник стоял прямо на полу. После отъезда тёти Оли наши сидели при свече, хоть уже починили оборванные провода — так было секретней — и думали, куда я девалась, и строили разные предположения…
И вот я забралсь в тётиолино кресло, наши расселись кто где и смотрят на меня.
Раньше я в такой ситуации не смогла бы и слова сказать.
Теперь — смогла.
* * *— Ты уверена, что правильно всё поняла? — это Аня.
Кажется, она ничуточки не удивилась. Кажется, ей не больно.
Я начала дрожать, хотя холодно в доме не было, и, чтобы скрыть эту противную дрожь, подтянула колени к подбородку и крепко обняла их руками.
Молчание.
Тишина.
Верка вскочила на ноги, заходила туда-сюда по комнате. Она всегда бегает, когда волнуется или думает о важном.
А у меня в голове не было ни единой мысли. Только было очень больно. От предательства душа болит, как кожа от ожога.
Вдруг Димка сказал:
— Я — хочу к маме!
И заплакал.
Он же всегда говорил, что его похитили. А мы не верили ему…
Машка обняла Димку так, словно хотела спрятать ото всех. И смотрела на нас, остальных, как смотрят на людей больные лошади.
— Света, так ты — уверена? — Аня хотела знать правду. Или, наоборот, не знать её.
— Уверена. Я не сочиняю. Рассказала, что слышала.
— А мне этот папаша на фиг не нужен! — звенящим голосом заявил Арсен. — Тоже, вспомнил! И правильно, что Акташка его завалил! Я ему за это… два кило мяса куплю!
Кажется, он тоже заплакал. Точно не различить, свечка горела неровно, пламя клонилось от сквозняка, трепетало, когда мимо проходила нервно мечущаяся по комнате Верка. Тени плясали по стенам и лицам, меняя их почти неузнаваемо.
Вдруг Аня тихо сказала:
— Он хотел для нас как лучше…
— Что?! — Верка остановилась так резко, словно её схватили за волосы. — Ты чё, одурела?! ЭТО — лучше? Ты понимаешь, мы же получаемся — жи-вот-ны-е! Дура! Жирдяйка тупая!
Аня обижаться не стала:
— Понимаешь, зато у нас всегда будет профессия, мы будем заниматься именно тем, что у нас получается лучше всего…
— А я не хочу всю жизнь готовить лошадей! Я хочу быть нормальным человеком! Если б не этот козёл паршивый, у меня родители были бы! Нормальные родители! Жила бы в нормальном доме, как все…
Вот странно, оказывается Верка, которая считала, что была в прошлой жизни диким перекати-полем, ужасно хотела быть домашней… Никогда бы такого не подумала…
Дрожь не прекращалась, но спать расхотелось. Я смотрела на наших, каждому по очереди — в лицо, и мне казалось, что я старше их всех. Я и в самом деле была старше — на час Времени Знания. Мне хотелось защитить наших от глухой, непроглядной темноты предательства, но я сама увязла в ней и не знала, что делать…
Свеча догорела, фитилёк покривился и упал в лужицу стеарина, затрещал там и погас. В его последнем свете было видно, как Арсен поднялся со своего места и пошёл к шкафу. Как всегда. Следить за свечами было его делом. Осенью и зимой в крымских сёлах часто отключают электричество.
