Гец Рихтер - О кораблях и людях, о далеких странах
Он опускается рядом с Руди, хлопнув руками по столу.
- Т-то-только, ч-ч-чт-чтобы не блевать в кубрике! - заикается Тетье.
- Отставить разговорчики!.. - Холлер, с трудом поднявшись, плетется к дверям.
Нейгауз выходит на палубу, а Холлер исчезает в галыоне и там продолжает свою речь.
- Вот насосался-то! - говорит Георг.
- Да он и не соображает, что говорит, - замечает Иохен. - На "Руфиди", когда мы Новый год справляли, так там тоже один...
- Он говорит так, как должен говорить, - вставляет Иогансен. - Нацисты, когда выпьют, все такие.
Руди с ужасом смотрит на боцмана.
- Нацист он - это верно, - соглашается Фите.
- Да бросьте вы про политику! - вмешивается толстяк Иохен, листая подаренную "за усердную службу" книгу. - Я всегда говорил: подальше от политики! И никогда не жалел...
- Во-во! И книжечку тебе за это преподнесли! А что в ней напечатано? Сказки небось? Ты бы нам почитал свои сказочки! - предлагает Фите.
Иохен, ошеломленный, оглядывается, затем, улыбаясь, говорит:
- А я что, выбирал ее, что ли? Эту книжку теперь всем дарят. Зятю моему ее даже перед свадьбой в магистрате выдали...
- Именно тебе нужно читать эту книгу! - говорит вдруг Иогансен. - Читать до тех пор, пока ты все не поймешь. Тогда будешь знать: кто такие нацисты и чего они хотят.
Фите толкает Иогансена в бок и головой указывает на гальюн. Оттуда доносится только шарканье ног. Потом ктото насвистывает.
- А ну их! - отмахивается Иогансен и снова обращается к Иохену: - Небось дома-то флаг нацистский у тебя хранится? И ты его вывешиваешь, как и все соседи...
- Да я дома-то почти не бываю! Подумаешь, флаг!
- А говорил, что подальше от политики держишься?
- Да чего ты привязался? Давай поговорим о чем-нибудь другом.
- Покажи-ка мне твою книжечку! - Боцман быстро пробегает взглядом оглавление и раскрывает книгу в самом конце. - А ну, гляди-ка сюда! И читай! Может быть, поймешь, что тебе подарили! - Лицо боцмана резко бледнеет.
- Написано, что, мол, нужно обеспечить Германию жизненным пространством...
- Дальше, дальше, - командует Гейн Иогансен, показывая, где нужно читать...
- Это оправдает, дескать, перед богом и будущими поколениями...
- Что оправдает?
- Кровь, посеянную в землю, - нехотя отвечает толстяк.
- Быстро договорился! - вмешивается Фите. - Кровь, посеянная в землю! Ты понимаешь, что это значит, Иохен?
Толстяк огрызается:
- Что это сегодня все ко мне привязались?
- А еще дальше говорится о том, - продолжает боцман, глядите сами!.. О том, что-де не следует жалеть о жертвах, которые понесут сыновья немецкой нации, те, что отправятся сегодня в поход...
- "Сегодня отправятся в поход"... - повторяет Иогансен и, глядя на плотника Тетье, спрашивает: - А сколько твоим ребятам лет?
- Г-г-гейн!.. Т-ты к чему это?
Резко открывается дверь. В кубрик заглядывает Нейгауз. С палубы доносится нестройный пьяный хор: Ах, в Сахаре, ах, в Сахаре, Вот в Сахаре - хорошо!
Нейгауз снова захлопывает дверь.
- Да это все старо, что тут написано! - говорит Клаус. - Разве сейчас кто-нибудь говорит о войне? До войны сейчас, как никогда, далеко!
- То, что здесь написано, не устарело! - Руди видит, как дрожат у боцмана руки. - Это целая программа; здесь обо всем сказано. И о том, что границы государств создаются людьми, и, значит, обязанность людей изменять их силой... И о том, что земля для немецкого народа не упадет, как манна с неба. Она будет... читайте: "Силой завоевана германским мечом"!
"Неужели это написано в "Моей борьбе"?" - изумленно думает Руди.
По правде сказать, он никогда не читал книги Гитлера "Моя борьба", хотя и не раз делал вид, что отлично ее знает.
Руди поворачивается к боцману:
- Но...
- Что "но"? - Глаза Георга нервно блестят. - "Но, но"! До тебя никогда ничего не доходит!
Фите просовывает свою огромную лапищу между двумя разгоряченными головами:
- Полегче, полегче, ребята!
Руди грызет ногти, вероятно, впервые в жизни. Он уже не знает, о чем хотел спросить. Он даже не поймет, что заставляет его противоречить. Они с Георгом так часто спорят.
Руди зол на себя: почему он так мало знает?! Ведь он никогда не ленился в школе, и в последнем учебном году получил даже пятерку по истории.
В кубрике стало тихо. На палубе горланят:
...И в лучших семьях бывают скандалы.
Скандалы... Ска-а-а-анда-а-алы...
- Ну и перепились же они! - говорит толстяк Иохен, которому не по себе от этой тишины.
Иогансен все листает книгу. Под лампочкой жужжат москиты.
- Ч-ч-ч-читай уж до конца! - произносит плотник дрожащими губами. Все удивленно смотрят на него. А он, как бы извиняясь, говорит: - Н-н-надо же н-нам к-кончить с этим когда-нибудь!
Гейн читает о том, что самая первая территория, о которой можно говорить, как о новой земле для Германии, - это Россия.
- Ч-ч-читай дальше! - просит Тетье. - Теперь я хочу все знать.
- Нет, вы только поймите, что это значит! Думаете, русские вам скажут: пожалуйста, приходите и забирайте столько земли, сколько вам хочется?
- В России ведь большевики! - говорит Ян Рикыерс. - Там все скоро само рухнет.
- И-порядки, должно быть, там, - добавляет толстяк Иохен. - Иной раз такое прочтешь!
- Да что ты знаешь о России? Ты ведь не знаешь даже, какие порядки в Германии!
- Не кричи так громко! - успокаивает боцмана Фите.
- А почему об этом не говорить громко? Об этом надо кричать! Нет, вы подумайте, ребята, неужели вам безразлично, что дома у вас творится? Что они с нами делают! На что пойдут эти три тысячи тонн железной руды и медь, которые мы везем? Думали вы об этом? Почему они нам такое жалованье платят? Думали? Неужели вы не понимаете, к чему дело идет? Солдаты им нужны, поняли? Солдаты!
Боцман снова раскрывает книгу.
- "Германскому народу землю может... обеспечить только меч!" Слышали? А за какой землей ходят с мечом? За чужой землей! А кого заставят взять в руки винтовку?
- Мне в будущем году сорок семь стукнет, - тихо говорит толстяк Иохен.
- П-пр-проклятье! Н-н-надо же сделать что-нибудь! Н-надо же что-нибудь п-п-против этого сделать!
- Неужели будет война? - удивленно спрашивает Руди.
- В Испании они уже пробуют, тренируются, - отвечает Георг.
- Н-н-ннадо делать что-нибудь против этого! - снова требует плотник.
- Эх, были бы у нас колонии, - разочарованно говорит Иохен. - Дела бы сразу пошли на поправку! Э-эх! В мирное-то времечко, до мировой войны, мне за один грош во какой кусок колбасы отпускали! Золотое времечко!
- Забыл, чем это кончилось? Войну-то забыл? Эх ты!
Фите встает и говорит:
- Пошли на палубу свежим воздухом подышать! Может, там Иохен лучше соображать начнет.
- Рождество, - тихо произносит Руди, - как хорошо всегда было в эти дни дома! - Руки сжимают железные поручни, словно собираются сломать их. - А орут-то как? Хоть уши затыкай!
Георг молчит. Руди долго смотрит на черное небо, низко нависшее над берегами и над рекой. Сыро, звезд не видно. Должно быть, небо заволокли тучи, тяжелые грозовые тучи, такие тяжелые, как толстое шерстяное одеяло, под которым не находишь себе места от жары.
- Дома мы забирались на подоконник и следили за снежинками, как они с неба падают. Снизу они были совсем серые. А ведь на самом-то деле они белые?
У мостика и на причале светло. Там пьют и поют. По палубе шатаются, обнявшись, матросы. Один из них прислоняется к борту, стонет.
- И это рождество? - снова говорит Руди. - Вот у нас дома...
- Да, да, да! У вас дома! У нас дома тоже никто никогда не напивался. А здесь матросы пьют. И мы с тобой уже не дети больше. Тогда нам все казалось таким красивым, заманчивым! Потому что нам сказки рассказывали...
Недалеко от люка номер один, прямо под тем местом, где стоят оба юнги, тихо беседуют несколько матросов, но разобрать, о чем они говорят, не удается. Далекая молния рассекает небосвод. На мгновение виден весь корабль, причалы, река и темные горы вдали. Немного погодя где-то над лесами заворчал и гром. Руди вытирает пот.
- Хотя бы по-настоящему это себе представить еще раз! вздыхает он. - Но у меня ничего не получается.
Кругом орут, сквернословят... Иногда у нас на рождество и снега не было, но все равно был настоящий праздник.
Пекли пряники, делали друг другу подарки. Э-эх!
Группа у дверей матросского кубрика все еще перешептывается. До Руди долетают обрывки фраз, но он, по правде говоря, и не слышит их. Мысли его далеко - дома.
На причале... это, должно быть, Холлер стоит. Слышно, как он кого-то уговаривает. До Руди доносится и голос Пиуса, толстого кочегара. Но ночь такая темная, что в трех шагах ничего не видно. Тут Руди замечает, что лампочка над входом в матросский кубрик погасла.
- Я иногда думаю, что ты все еще в сказки веришь, - говорит Георг. - Правда, мне иногда так кажется.
Руди покашливает.
- Ну? - и добавляет: - Ерунда какая! Я же не маленький. Только... Дома все совсем по-другому была
