Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Чечек попробовала выдернуть руку, но Лида держала ее крепко:
— Подожди, дослушай… Ну, а я и другие подумали, что ты и так поймешь, и можно Анатолю Яковличу не говорить, — вот и не сказали. Ну, а Алешка считал, что для тебя будет лучше, если Анатолю Яковличу сказать, — ну, он и хотел…
— Чтобы для меня было лучше?
— Ну конечно! — подхватила Мая. — Что же ты думала, что он назло?
— Да, назло!
— Ой, Чечек! — задумчиво сказала Лида Королькова. — Что я думаю… что я думаю! Уж не рано ли мы приняли тебя в пионеры?
Чечек испуганно поглядела на подруг и опустила голову. Мая тотчас обняла ее за плечи:
— Ну, не говори так, Лида, не говори! Чечек подумает немного — и поймет. Мало ли, иногда человек живет, живет и чего-нибудь не понимает. А потом подумает — и поймет. А я вот тоже многого не понимаю. Думаю: почему так? В избе жить лучше, а наш дедушка все равно в аиле живет!.. И почему это: у меня отец алтаец, а волосы у меня белые? У мамы тоже волосы белые, потому что она русская. Но ведь у отца черные? Значит, надо, чтобы у меня половина волос была белая, а половина — черная. А почему же я вся белая?
Лида невольно усмехнулась:
— Да ну тебя, Майка!
А Чечек молчала всю дорогу и думала о чем-то. И подруги не мешали ей.
В ДОМИКЕ МАРФЫ ПЕТРОВНЫ
Прошел май. Прошли трудные, волнующие дни экзаменов.
В эти дни Костя не знал и не видел ничего, кроме книг, учебников, тетрадей, чертежей.
Ваня Петухов, которому Костя помогал готовиться к экзаменам, однажды сказал:
— А ты-то, Кандыков, что сидишь над учебниками не вставая? Ты и так сдашь!
— Как сдать… — ответил Костя. — Можно сдать по-разному. А я хочу — на пятерки.
Костя сдал на пятерки. И лишь на другой день после того, как в последний раз вышел из экзаменационного зала, он вдруг почувствовал, что жизнь хороша и разнообразна. Ему хотелось все: и побежать в сад проверить яблоньки, и взяться за арык, и послушать болтовню Чечек, расспросить о ее делах. Но отец сказал, что в колхозе нужны люди на посадку картошки, и Костя с удовольствием отправился в поле. А самой главной заботой его было — написать заявление и отправить в Барнаульский плодово-ягодный техникум.
Кроме всех этих забот, возникла еще одна: он вдруг, помимо своей воли, стал актером.
Однажды, возвращаясь с колхозного поля чуть-чуть усталый, он зашел в школьный сад. Нежная листва маленьких яблонь смутно зеленела в синеватых сумерках. Деревца стояли тихие, словно удивленные, что они живут, что у них под мягкой корой идут соки, что они, как и взрослые деревья, тоже сумели развернуть листья.
Костя медленно шел по саду и, задумчиво улыбаясь, думал: «Ухожу… И в классе уже кто-то другой будет сидеть на моей парте. И за моими яблоньками будет ухаживать кто-то другой. А меня здесь будто и не было… яблоньки мои и то меня забудут… Ну, это-то ничего. Лишь бы ребята их любили!»
В таком чуть-чуть грустном раздумье он вышел из сада на школьный двор. И тут же несколько голосов окликнуло его:
— А, вот как раз и он… Кандыков! Костя! Иди сюда!
На крыльце беленого домика, в котором жила Марфа Петровна, сидели ученики — и младшие, и старшие, и средние. И сама Марфа Петровна в своем белом, надвинутом на глаза платке сидела на верхней ступеньке. Настенька, Ольга Наева из шестого, Таня Чубукова, Алеша Репейников, Мамин Сияб — все кричали и звали Костю. И звонче всех кричала Чечек:
— Кенскин, иди сюда! Иди скорее! Бежи!
Тут же кто-то поправил ее:
— «Бежи»! Эх, ты, а еще в шестой класс перешла!
Произошел быстрый спор:
— Да, «бежи», потому что — «бежать».
— Нет, «беги», потому что — «бегать».
— Ну и пусть «бегать»! Вот еще! — И Чечек снова закричала: — Кенскин, бегай сюда!
Костя подошел, немножко удивленный:
— Что случилось? — и сразу посмотрел на Чечек: опять что-нибудь натворила?
Чечек поняла его взгляд и, мешая со смехом звонкие слова, зачастила:
— Нет, нет, Кенскин, я ничего! А ты у нас Петр Великий будешь! А Манжин будет арап! А Мая будет невеста! А я буду на пиру танцевать!
Костя растерялся:
— Я — Петр Великий? Манжин — арап?..
Все рассмеялись.
— Сядь, Кандыков, — улыбаясь, сказала Марфа Петровна. — Мы тебе сейчас все расскажем.
Оказалось, что драмкружок, перед тем как ученики уйдут из школы на лето, решил поставить прощальный спектакль. Но задумали ставить пьесу и снова вспомнили, что пьес-то у них нет. Старые, заигранные ставить не хотелось. Решили что-нибудь инсценировать. Так, на Новый год они ставили спектакль по книге Гайдара «Тимур и его команда». В марте разыграли сказку про бабку и деда: как бабка поехала в поле пахать, а старик взялся за домашние дела. Этот спектакль был такой веселый, что смех в зале ни на минуту не умолкал. Неизвестно, как сами артисты терпели, не смеялись. Но что же поставить теперь?
— Скоро Пушкинские дни, — сказала Марфа Петровна. — Может, что-нибудь у Пушкина взять?
Два вечера просидели за Пушкиным: читали вслух стихи, просматривали повести, сказки…
— Вот как нравится мне «Арап Петра Великого»! — сказала Настенька. — Я сегодня ночью прочитала. И прямо так нравится!
— А давайте возьмемся за «Арапа»! — предложила Марфа Петровна. — Петр Великий, ассамблеи, бояре…
Воображение вспыхнуло. Заговорили наперебой: что можно изобразить, как изобразить, кто кого будет играть. В тот же вечер сели писать пьесу. Оказалось, что сделать это нелегко: нужно разбить текст на действия, нужно переложить его на диалоги и монологи… Но труда не жалели — и через неделю пьеса была готова. Может, она получилась не так уж складно — но что за беда! Зато какие интересные слова можно было произносить со сцены и какие необыкновенные костюмы можно было придумать!..
Но когда взялись разучивать роли, Таня Чубукова испугалась:
— Что это мы! Что мы задумали! Да у нас же ничего нет: ни декораций, ни костюмов — ничего… И причесок нет! А откуда мы кринолины возьмем? Ведь тогда кринолины носили.
— Э, не беда! — возразила Марфа Петровна. Она в своем воображении уже видела этот спектакль, он уже пленил ее, в ее уме уже звучали раздумчивые реплики Ибрагима, и твердый голос Петра, и неясные речи плачущей невесты. — Не беда! Сейчас ничего нет, а возьмемся да все сделаем — вот и все будет! Ну, посмотрим: что нам для декораций нужно? Так… Столы. Кресла… Можно на стулья подушки положить да накрыть чем-нибудь — вот и кресла! Кто возьмется?
— Ну, это просто! — отозвалась Ольга Наева. — Это хоть и я могу.
— Ладно, ты делай кресла. Теперь люстру надо. Люстру обязательно! Ну, кто сделает люстру?
Все молчали, поглядывая друг на друга.
— Ну, кто же?
— А мы же не знаем, какая бывает люстра… — робко сказала Мая.
— Ну что такое «не знаем»? Не знаете, так узнаете. Раз охотников нет, то сделай это ты, Настенька.
Настенька слабо замахала рукой, словно отгоняя пчелу:
— Нет, нет, Марфа Петровна, я не сумею. Я даже не знаю, как и взяться! Ведь я никогда ни одной люстры даже не видела!
Но Марфа Петровна не слушала:
— Сделаешь, сделаешь. Отыщи картинку да посмотри, если не видела.
Настенька, совсем растерянная, побежала в библиотеку. Она надеялась, что хоть в какой-нибудь книге найдет картинку с люстрой.
С этого вечера в домике Марфы Петровны словно улей гудел. Марфа Петровна привезла из Элекманара большой кусок марли. Девочки кроили эту марлю, красили, крахмалили, шили бальные платья для ассамблеи. Белые, розовые и голубые, воздушные, словно облака, куски материи пышно лежали на столах, топорщились на лавках, развевались среди комнаты — примеривались, притачивались. Наряжали невесту. Мая стояла среди комнаты, поеживаясь голыми плечами. Девочки из старших классов — Ольга Наева и Таня Чубукова — улаживали на ней белый лиф.
— Сборок побольше, сборок побольше! — говорила Марфа Петровна. — А вокруг шеи надо еще воланчик сделать. А вот сюда — цветок… Надюша, дай цветок покрасивее!
Надюша, румяная, чернокосая, сидела у окошка, словно Весна, окруженная легким ворохом красных и белых цветов. Цветы возникали у нее в руках очень легко и быстро — густые розы, зубчатые гвоздики, пушистые астры. Красные и белые цветы, потому что у Надюши была только красная и белая бумага. Маленькие острые обрезки пестрели у нее под ногами.
— Розу, — спросила Надюша, — или астру?
Марфа Петровна приложила к жестким оборочкам красную розу, потом белую розу, потом красную гвоздику… Мая не смела шевелиться, но изо всех сил косилась в зеркальце, висевшее на стене: как это будет?
— Нет, нет! — сказала Марфа Петровна. — Красные цветы невесте — грубо!
— Если бы розовые… — прошептала Эркелей.
— А что, нужны розовые? — подхватила Лида Королькова. — Давайте сюда, краска осталась!
