Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 1. Волшебный берег: Повести и рассказы
Валентинка растерялась. Она смотрела то на одну, то на другую большими, немножко испуганными глазами. Чего они хотят? Что им надо?
Сначала все молчали. Девчонки подталкивали друг друга, хихикали и с любопытством разглядывали Валентинку.
Первой заговорила Таиска:
— Она городская! Всегда в городе жила! Там дома знаешь какие? Избу на избу поставь, и то мало!
Одна из девчонок, толстоногая Алёнка, подсела к Валентинке:
— У тебя куклы были?
— Были, — тихо ответила Валентинка. — У одной глаза закрывались.
— А ещё чего было?
— Посуда.
— А мы посуду из глины делаем, — вмешалась черноглазая Варя. — Всё: и чашки и чайники…
— У! Ты погляди только, какая у нас посуда! — затараторила Таиска. — Только у меня побилась вся, вся до крошечки! Вот у Вари…
— А у меня? А у меня плохая? — закричала Алёнка. — У меня даже с цветочками!
И девочки наперерыв начали рассказывать Валентинке, как летом они ходили в овраг за глиной (в этом овраге даже пещерки сделались!), как мочили эту глину, как мяли, как лепили из неё куклам посуду, а потом сушили на солнце. И тарелочки делали, и чугунки, и кринки! А Славка Вихрев даже самовар сделал. И печку из глины сделали, и даже топили её прямо по-настоящему, настоящими дровами: и огонь горел, и дым в трубу шёл!..
Но им бы не догадаться это сделать, если бы не Груша. Груша тогда в школу пошла, и там учительница им показала, как из глины грибы лепить. Груша принесла глиняный гриб домой и показала Таиске. Вот Таиске в голову и пришло: «Если можно гриб слепить, то, может, и ещё что-нибудь можно?» А Груша говорит: «Больше ничего нельзя. Раз учительница показала гриб, значит, и можно только гриб». А вот они пошли в овраг да и начали всё лепить!
— А меня возьмёте посуду делать? — спросила Валентинка. — А я сумею?
— Сумеешь, — ответила Таиска. — Романок и то чего-то слепил: не то санки, не то гуся.
— И вовсе танкетку! — сказал Романок. — Не разглядит ничего, а тоже!..
— А где этот овраг?
— А вот, за усадьбами. Только сейчас там сугробы!
— Весной пойдём, когда растает.
— А я знаю, где одна птичка живёт! — сказал Романок. — В малиннике. Как лето, так и опять там живёт. Гнёздышко и сейчас там висит…
— Птичка? — обрадовалась Валентинка. — И каждый год прилетает? В своё гнёздышко? Какая она — серенькая?
— Как зола. А грудка синенькая…
— Это варакушка.
— А ты почём знаешь? — удивилась Таиска. — Видела разве?
— Живую не видела, — ответила Валентинка, — а в книге видела. Такая маленькая, серая, с голубой грудкой… Ты мне её покажешь, Романок?
— А в этой книге и другие птицы были? — спросила Варя.
— Да. Там все птицы были, какие только есть на свете. Все нарисованы. Мама читала мне про них, а я глядела картинки. Там и колибри есть.
— Какие колибри?
— Такие. Маленькая птичка, с напёрсток. И вся будто драгоценными камнями усыпана, так и блестит!
— Такие не бывают, — сказала Алёнка.
— А вот и бывают! — крикнула Таиска. — Мало ли какие бывают! И не такие ещё — с горошину бывают!.. Правда, Валентинка?
— А где эта книга? — спросила Варя. — Ты её не принесла с собой?
— Нет.
— Эх ты, завязала бы в узелок и понесла!
— Я не знала…
— Что не знала?
— Я не знала, что всё так будет…
Таиска быстро оглянулась на мать и прошептала:
— А как всё было-то? Немцы твоих родных убили, да?
— Да.
— И мамку твою, да?
— Да.
Валентинка перестала улыбаться. Она тихо и безучастно положила в ящик куклу в жёлтом платье…
Ей сразу вспомнился страшный день, последний её день в городе… Город бомбят. Их дом стоит, окутанный дымом и пылью. Вместо окон тёмные дыры. На ступеньки выбегает мама с маленьким Толей на руках. Валентинка видит её как живую. Вот она — в синем платье, с чёрной развевающейся прядкой волос. Она испуганно кричит: «Валя! Валечка!..» Вдруг — удар. Бомба… Валентинка опомнилась среди каких-то разбитых брёвен — видно, её отбросило волной — и отсюда увидела чёрную яму, груды обломков и клочья синего платья под рухнувшими кирпичами… Она царапала эти кирпичи, раскидывала их, кричала, звала маму. Мама не откликнулась. Чужие женщины оттащили её от развалин и насильно увели куда-то. И потом дорога, деревни, снега, лес… И всё время мороз…
— Вы чего там затихли? — беспокойно спросила мать. — Что случилось?
Она вошла в горницу и сразу увидела помертвевшее лицо Валентинки.
— Об чём разговор был, ну? — обратилась она к девчонкам. — Вы что ей сказали?
— Мы ничего… — ответила Варя. — Мы только про книжку…
— А про немцев даже и не говорили, — добавил Романок. — Таиска только спросила: правда, что её мамку фашисты убили?
Мать рассердилась. Ух, как она рассердилась, даже покраснела вся! Она схватила Таиску за руку, нашлёпала и выгнала из горницы.
— Бессовестная! — кричала она на Таиску. — Жалости у тебя нету! Сердца у тебя нету! Или у тебя вместо головы пустой котелок на плечах?!
Таиска ревела, а девчонки, видя такую грозу, бросились в кухню, поспешно надели свои валенки и одна за другой шмыгнули за дверь.
— Иди сюда, дочка! — ласково сказала мать Валентинке. — Иди посиди со мной, послушай, что я расскажу тебе.
Валентинка молча уселась на скамеечку возле её ног. Мать рассказывала какую-то сказку. Валентинка не слышала её. Мама стояла у неё в глазах, стояла такая, какой она видела её в последний момент, испуганная, с развевающейся прядкой. И Толя, обхвативший её шею обеими руками…
«Мама! Мамочка! Мамочка!..» — повторяла про себя Валентинка, обращаясь не к этой живой, а к той, умершей. И вдруг посреди весёлой сказки она уткнулась в серый фартук женщины и громко заплакала.
Мать не утешала Валентинку. Она только гладила её тёмные волосы:
— Поплачь, поплачь, дочка! Поплачешь — сердце отойдёт…
Таиска, у которой давно высохли слёзы, с удивлением смотрела на Валентинку. Что это? Таиска ревела — так ведь её нашлёпали. А Валентинка чего ревёт? Ведь ей же сказку рассказывали!
— Большая, а плачет, — сказал Романок. — Я, когда был большой, никогда не плакал!
— Дурачок! — прошептала мать и улыбнулась сквозь слёзы.
МАТЬ УСТРАИВАЕТ НЕОБЫКНОВЕННУЮ БАНЮ
В субботу вечером, убрав скотину, мать вытащила из печки огромный чугун с горячей водой и сказала:
— Ребятишки, готовьтесь!
— Сейчас в печку полезем! — закричала Таиска. — Париться!.. Валентинка, в печку полезем!
Валентинка думала, что Таиска вышучивает её. Как это они вдруг полезут в печку?
— Чудная эта Валентинка, — сказала Груша, — ничего не понимает. А ещё городская!
Тем временем мать вытащила из печки все горшки и кринки, настелила всюду свежей соломы — и в самой печке, и на шестке, и на полу возле печки. Налила в таз горячей воды, сунула в него берёзовый веник и поставила в печку.
— Баня готова, — сказала она. — Кто первый?
— Я! — закричала Таиска, живо сбрасывая платье. — Я готова!
— Ну уж нет, — возразила Груша, — ты успеешь. Тут и постарше тебя есть!
Но пока-то Груша говорила, пока-то развязывала поясок, Таиска уже залезла в печку. Мать прикрыла её заслонкой, а Таиска плескалась там и выкрикивала что-то от избытка веселья.
— Лезь и ты, — сказала мать Валентинке. — Печка широкая, поместитесь.
— Я измажусь вся! — прошептала Валентинка.
— А ты осторожнее. Стенок не касайся.
Валентинка разделась, неловко полезла в печку и тут же задела плечом за устье, чёрное от сажи.
— Разукрасилась! — засмеялась мать.
— Лезь, лезь скорее! — кричала Таиска из печки. — Иди, я тебя веничком попарю!
Валентинка боялась лезть в печку. Но когда влезла, ей вдруг эта баня очень понравилась. Блаженное тепло охватило её. Крепко пахло веником и свежей соломой. Таиска окунула веник в мыльную воду и принялась легонько хлестать её по спине. Потом тёрли друг друга мыльной мочалкой. И всё это было очень приятно.
В печке было темно, только щёлочка вокруг заслонки светилась, как золотая дужка. Эта жаркая пахучая тьма, эта шелковистая влажная солома под боком, этот веник, одевающий тёплым дождём, — всё размаривало, разнеживало, отнимало охоту двигаться. Даже Таиска угомонилась и прилегла на солому.
Валентинке вспомнилась сказка про Ивашечку. Вот он так же сидел в печке, прятался от бабы-яги. И представилось ей, будто она и есть Ивашечка. Она притаилась и слушала, не летит ли на помеле баба-яга.
Но в печке долго не просидишь. Стало душно. Хотелось высунуться, глотнуть свежего воздуху.
— Мне жарко… — прошептала Валентинка.
— Мне тоже, — сказала Таиска. И закричала: — Мамка, открывай!
— Ага, запарились! — сказала мать и открыла заслонку.
