Ольга Клюкина - Эсфирь, а по-персидски - звезда
- Я молод, и мне не нужен гарем со старухами, - отрезал Артаксеркс. Даже если так поступал Дарий, я не собираюсь возиться с чужими женами, они не нужны мне.
В словах матери была спрятана доля правды, которую Артаксеркс упорно не желал для себя признавать, и потому они ещё больше раздражали его, поднимали из утробы волны гнева...Рядом с матерью ему всегда было не по себе, как с опасным, притаившемся зверем, и он сам становился таким же хищником, готовым к защите и нападению.
- Говоришь, ты молод? Но когда Дарий стал царем, ему тоже было двадцать семь лет, немногим больше, чем тебе сейчас, нет, дело совсем не в этом, Артаксекркс, - сказала Аместрида, дотянулась до чаши с виной и выпила его с жадностью, словно воду. Потом царица помотала головой, как человек, желающий очнуться от глубокого сна, и снова повернула к сыну темное, мрачное лицо.
-...Просто, Дарий с самого первого дня поступал так, как подобает царю, а не по своей прихоти. Твоя царица тоже Астинь совсем не подходила для престола и я не раз говорила тебе, что от такой бледной и слабосильной жены, как она, нам не дождаться настоящих наследников трона - но ты не послушался меня и сделал по своему, объявил её зачем-то своей супругой. Но эта Эсфирь - без рода и без племени, - она ещё хуже, Артаксеркс, откажись от нее, пока не поздно. Я видела её всего один раз, но мне достаточно, чтобы сказать: не такой должна быть царица персидского царства, нет, совсем не такой...
- А какой же? - сквозь зубы выдавил Артаксеркс.
- Сильной и могущественной - как Атосса, мать Ксеркса - вот кто всегда служил для меня примером, - улыбнулась Аместрида. - Много было у Дария жен и наложниц, но Атосса всегда занимала во дворце особое положение - в её руках была такая сила и власть, что эту женщину боялись даже князья и царские евнухи. Только такие, как Атосса, способны родить мужей, которые потом будут править целым миром - не случайно в её время ахменидская держава достигла наивысшего могущества, потому что царица должна быть сделана из камня и железа, а не походить на...цветочек, у которого лепестки держатся лишь до первого ветра, а стоит только посильнее дунуть...
- Что ты знаешь о моей Эсфирь? - грозно посмотрел царь на мать, но она, в отличие от его подданых, вовсе не смутилась от вида царя.
- Все! Мне хватило одно взгляда, чтобы все про неё понять. Стоит только дунуть и - фу, фу!
И Аместрида, запрокинув голову, засмеялась пьяным смехом, хотя на сердце у неё было вовсе не весело, а, скорее, муторно и тяжело. Ей и впрямь было достаточно всего один раз заглянуть в открытые, доверчивые глаза Эсфирь, чтобы понять: это - не царица и даже не девушка из знатного персидского рода, что умеет с малолетства надменно держать голову, и при этом прятать глаза, чтобыникто не смог проникнуть в её тайные помыслы. Какая-то сирота, привезенная во дворец невесть кем и непонятно откуда, пригожая лицом и станом - мало ли на земле можно найти подобных девиц? Но это же вовсе не означает, что все они должны становиться царицами персидского трона! На то и существуют у царей и вельмож гаремы для любовных утех, где таких девиц можно держать сотнями...
Артаксеркс смотрел на хохочущую мать и едва не ткнул в Аместриду золотым жезлом, чтобы слуги утащили её из тронного зала.
Пусть смеется и сколько угодно дует в воздух - сейчас он выслушает её и долго, очень долго потом не увидит, но при этом не снизойдет до объяснений и глупых сцен. Про себя Артакеркс твердо знал, что настоящий царь - потомок Ахменидов - вовсе не обязан тащить за собой старые, отжившие привычки, насильственные браки, отцовские гаремы, и склоки прежних владык, если на то не было его царственной воли.
- Я как-то говорила тебе, что давно подобрала для тебя подходящую супругу, - проговорила Аместрида, отсмеявшись, и не обращая внимания на молчание Артаксеркса. - Мало того, я воспитала её для тебя, она ждет только позови.
Ирана?
Теперь уже рассмеялся Артаксеркс, и хищным оскалом своих передних зубов он сейчас как никогда был похож на свою мать.
- Но...она похожа на крокодила! Я не могу удержаться от смеха, как только вспомню её лицо!
- Она - дочь полководца Мардония и знает все, что должна знать царица, к тому же в ней течет царственная кровь Ахменидов! - строго сказала Аместрида. - Ты не хуже других знаешь, что в свое время Мардоний был настолько возвеличен, что Дарий отдал за него свою дочь, Артазосту, поэтому в жилах всех трех дочерей Мардония теперь течет царская кровь, к тому же смешанная с кровью военачальника, одержавшего множество побед над непокорными народами. А это как раз то, что тебе нужно, Артаксеркс, то, что всем нам нужно...
- Тебе нужно, - усмехнулся Артаксеркс. - Моя детская привязанность к Мардонию никак не коснулась его дочерей. Я уже выбрал себе супругу - её имя Эсфирь.
- Я знаю, ты очень упрям, Артаксеркс, но у тебя ещё есть время подумать. Если тебе не нравится старшая из дочерей, ты можешь выбрать Статиру, а пройдет несколько лет, и самая младшая, Дамаспия сможет стать твоей женой, она уже сейчас хороша собой, не в пример сестрам, чересчур похожим на отца...
Аместрида уже забыла о своей гордости и теперь говорила умоляющим голосом, сложив на груди руки, и по этим морщинистым рукам хорошо было видно, какая царица на самом деле стала старой, непонятливой, отжившей свой царский век.
- Нет, - сказал Артаесеркс. - Я уже объявил о свадебном пире с Эсфирь и не отменю своего слова. Будет так, как я решил.
На следующее утро Аместрида рано покинула Сузы, даже не попрощавшись с сыном и ни разу больше не взглянув на его будущую супругу.
Тот, кто встречал по пути её повозку, говорили, что за последнее время вдовствующая царица что-то уж слишком заметно постарела и у неё гораздо сильнее, чем прежде, стала трястись голова.
Но дело в том, что даже по дороге, Аместрида продолжала мысленно спорить с Артаксерксом, качала головой и тихо приговаривала: все равно не будет этого, не будет, не должно быть...
3.
...никак не может быть.
Больше всего Артаксеркса поразило, что Фемистокл прибыл во дворец переодетым в женское платье. Знаменитый грек приехал в Сузы в закрытой повозке под видом гречанки, которую якобы везли в гарем какого-то знатного перса.
И это упорно не укладывалось у царя в голове: нет, такого просто не могло быть!
Ведь это был тот самый знаменитый афинянин Фемистокл, именем которого издан указ, чтобы все серебро, добытое на серебряных рудниках Лавриона, было пущено на строительство военного флота для защиты от персов. Именно ему удалось создать мощный заслон от врагов на море, построив сто восемьдесят боевых кораблей, Афины при нем сделались самой большой морской державой. Причем иногда Фемистокл сам командовал своим флотом и самолично одержал победу в большом сражении у мыса Артемисий.
Но это ещё не все! Именно под началом Фемистокла выступили греки в знаменитом сражении при Саламине и одержали полную победу, потопив множество кораблей армии Ксеркса. Никто другой, как хитроумный Фемистокл, задумал собрать на острове Делосе представителей из Афин, с Самоса, Хиоса, Десбоса и других островов, чтобы создать общую кассу для денежных взносов для борбы с персами - и все островтяне сделали по его слову, согласившись платить ежегодную дань в честь грядущих побед. Мало того, Фемистокл распорядился сделать так, что даже те островтяне, которые прежде были вынуждены выступать на стороне Ксеркса, а теперь были освобождены от персидского владычества, все равно вносили в общую кассу столько же, сколько прежде отдавали Ксерксу в качестве податей. Получается, что он сумел всех облажить налогами и податями и при этом выдать себя за освободителя.
И теперь этот великий ум, прославленный из греков, красовался в женском хитоне с подведенными глазами и губами - немыслимо, невозможно, чудовищно!
Примерно год назад Артаксеркс получил от Фемистокла необычное послание, из которого кое-что узнал о его судьбе. Оказалось, что в последнее время Фемистокл настолько сильно поссорился с Киммоном, главным своим сподвижником, что был изгнан из Афин и вскоре бежал в Ионию. Там он и познакомился с каким-то знатным персом, который и помог греку в составлении письма Артаксерксу на понятном царю языке.
При воспоминании об этом наивном послании, царя и теперь поневоле одолевал то гнев, то снова приступы смеха. В красивых, витиеватых выражениях Фемистокл признавался, что причинил дому царя гораздо больше бед, нежели любой другой из эллинов, но делал он это лишь потому, что вынужден был защищать свою страну от персидских завоевателей, и на его месте точно также поступил бы всякий благородный человек. Вместе с тем, Фемистокл напомнил, что именно он в свое время помог Ксерксу благополучно спастись из Греции, когда тот бежал, перекинув армию на Мардония, то есть, никто другой из эллинов не сделал для дома царя столько высшего блага. Следовательно, чашу весов добра и зла можно вполне считать уравновешенной и они вполне могут стать друзьями, - к такому выводу пришел в конце ученый грек. Фемистокл написал также, что он оказался гонимым соотечественниками за симпатию к персам и в изящных выражениях пообещал в будущем Артаксерксу множество таких услуг, которые не сможет сделать никто другой. В заключение письма высказывалась просьба о возможности пожить некоторое время во воладениях царя, чтобы изучить персидский язык, и затем явиться к нему для личных переговоров.
