Владимир Малюгин - Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре
Бугаев обыскал долговязого, забрал пистолет. Оглядев женщину — она была без оружия, очевидно, переводчица, — Гайдар неожиданно улыбнулся:
— Фрау, нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок? Это Грибоедов. Не знакомы?
Женщина замотала головой и быстро заговорила что-то по-немецки, потом по-русски.
— Ферштеен нихт, фрау? Плохо, фрау. Ставлю вам двойку по российской словесности. А теперь тикайте назад, цурюккомен назад, откуда пришли. И чтобы не оборачиваться! Ферштеен? Кругом марш, шнелль!
Переводчица сообразила, что отделалась легким испугом и жизни ее ничто не угрожает, и стала истово благодарить, путая немецкие слова с русскими.
— Ауф видерзеен, фрау! И поскорее. А то передумаем!
Переводчица с поднятыми вверх руками пошла по дороге, все еще не веря своему избавлению.
— А что с этим долговязым делать? — спросил Бугаев.
Гайдар ответил не сразу. Раскурил трубку, выпустил струю дыма.
— В Москве бывали?
— Приходилось…
— Такси видели?
— Ну видел, — недоуменно протянул Бугаев, не понимая, к чему это клонит его товарищ.
— А сами, небось, порядком устали. Не так ли?..
— Конечно, устал, но ведь и вы…
— Так вот, товарищ Бугаев, учтите, что в Москве, кроме пассажирского такси, существует грузотакси. Но поскольку по соседству нет Курского вокзала и вышеназванное грузовое такси нанять не представляется возможным, используем местные ресурсы. — И Гайдар указал на пленного. — Нагружайте на него продукты. Ничего, довезет. Он упитанный… Такси чистой арийской породы.
Бугаев расхохотался.
— И то верно! И даже справедливо: кормить-то его все равно придется. Хоть на хлеб честно заработает, этот, как вы сказали, — тут Бугаев не выдержал и прыснул от смеха, — …этот …грузотакси. Эх и чудак ты, земляк! С тобой не пропадешь!
А Гайдар то ли серьезно, то ли в шутку (пойми его!), еще раз внимательно оглядев с ног до головы пленного, сказал:
— Эх, жаль краски нет. А то бы поперек мундира «шашечки» изобразили, оформили бы по всем правилам этого вида транспорта. Ну да ладно. Сойдет!
До партизанской базы добрались без всяких приключений. Командир отряда товарищ Горелов остался доволен операцией. И «язык» оказался целым, и партизаны были сыты.
Партизаны часто приходили в деревню Леплява и собирались в хате у партизана Степанца. Здесь в свободные от боев часы Гайдар подолгу что-то записывал в школьные тетрадки. Сам не зная почему, он любил писать на школьных тетрадках и всякий раз, начиная новую повесть, рисовал на обложке пятиконечную звезду — этот волшебный талисман, который помогал ему в работе.
Гайдар набрасывал вчерне свою новую повесть. Ему хотелось написать книгу о юных партизанах, а их он встретил немало и в отряде Горелова, и на дорогах войны. Это они разбрасывали в оккупированных фашистами районах на дорогах дощечки с гвоздями, чтобы прокалывать шины фашистским автомобилям, доставляли донесения партизанам и выполняли много других боевых заданий.
У Степанца четверо детей — Николай, Виталий и две девочки. Николаю было двенадцать, а Виталию — девять.
Витя однажды спросил Гайдара:
— Дядя Аркадий! А что это ты все пишешь и пишешь? Что у тебя там, в тетрадке?
— Книжку для вас пишу, — ответил Гайдар.
— И что же в этой книжке будет?
— А вот про вас все и будет. И про вашу хату, где мы собираемся, и про вашу семью. Как мамка твоя нам борщ готовила, как партизанам белье стирала, как ходила про фашистов узнавать — где они, как ты листовки наши раскидывал и как фашистов сестренки боялись.
Витя помолчал, потом поглядел в глаза Гайдару прямо-прямо.
— Дядя Аркадий, а я вовсе фашистов и не боюсь…
— Так, стало быть, ты храбрый партизан?
— Угу, — ответил Витя.
— Ну, значит, быть тебе героем!
Но свободных часов, когда можно заняться повестью, становилось все меньше и меньше.
Все чаще приходилось скрываться в лесу. Гайдар не унывал, таская свой пулемет по топким болотам, и часто напевал «Партизанскую песню», когда-то давно им самим сочиненную:
В дыму, в боях прошли мы,
Товарищи-друзья,
Кубанские долины,
Кавказские края…
Песня была еще о гражданской войне, но партизаны из отряда и сам командир товарищ Горелов на привалах у костров дружно подпевали веселому и смелому человеку Гайдару, который вполголоса выводил, чистя свой пулемет:
Дороженька очень крутая,
Свет месяца голубой.
Прощай, сторона родная,
Мы в новый торопимся бой…
Лес, в котором скрывались партизаны, был глухой, болотистый. Дубы, сосны, ольхи, осина, изредка попадались березки — такие же, как в стороне нижегородской да рязанской.
Милые желтые березки, с вами теплее и грустнее на душе! Эти березки словно воспоминание о детстве, юности. В лесу росли и дикие груши. Перед тем как идти в Лепляву, Гайдар каждый раз набирал полные карманы груш. Не ахти какой подарок, но все же Коле с Витькой и девчонкам будет приятно.
Гайдар крепко полюбил детишек Андрияна Степанца. Где-то сейчас его дорогой Тимуренок-Гайдаренок, и где Женя, и где другие его маленькие друзья?
Он часто заходил в землянку командира отряда. А сегодня в отряде случилось «ЧП» — как ни крутил Горелов ручку настройки приемника, все напрасно: Москва молчала.
А это очень плохо, когда молчит радио, да еще за сотни километров от Большой земли. Только из Москвы партизаны узнавали о положении на фронте. Значит, опять сегодня в окрестные села не поступят переписанные от руки сводки Совинформбюро. Полицаи уже давно болтают, что Москва взята немцами и что Гитлер на днях будет праздновать свою победу в Кремле. Люди должны узнать правду. Но как это сделаешь, если молчит видавший виды батарейный радиоприемник. Без питания он не заговорит, а где взять батарейки?
— Вот яки наши дела, товарищ писатель, — громко сказал Горелов. — Дюже плохи дела.
Гайдар с утра засел в землянке командира. Фашисты отряд не беспокоили, бойцы только что вернулись из разведки, отдыхали. Гайдар устроился на чурбане и, положив на колени полевую сумку, что-то торопливо писал на школьной тетрадке в клеточку.
Услышав голос командира, Гайдар сказал:
— Радио — дело мудреное. Понимать в нем я, товарищ командир, мало что понимаю. Но что-то надо придумать…
— А что именно?
— Попробуем, пошукаем… Разрешите, товарищ командир, отправиться в Лепляву? Есть там у меня хлопцы знакомые. Помогут.
Горелов ответил не сразу. До войны он был секретарем Гельмязевского райкома партии и потому хорошо знал окрестные села. А Леплява от партизанской базы — рукой подать. Время от времени в Лепляву наезжали фашисты из Гельмязева — там у них располагалась военная комендатура. Да и местных полицаев — как поганок после дождя.
«А эти, — думал Горелов, — пострашнее иных немцев. Выродки… Ждали, двадцать четыре года ждали, сволочи…»
— Ну, так як же? — спросил Гайдар, — сам того не замечая, он теперь часто употреблял украинские слова. — Разрешите?
— Что ж, без радио как без оружия, — вздохнул Горелов. — Идите Аркадий Петрович. Только втроем. Возьмите Бугаева и еще хлопца из здешних. Дорогу покажет. Ничего не поделаешь! Доброго вам пути!
«Вот оно еще как бывает, — думал Горелов: мысль о предателях не давала ему покоя, — речи они, сволочи, правильные произносили на собраниях, клялись в верности, а на поверку что вышло?.. Срам и позор вам, товарищ партийный секретарь! В твоем районе оказались предатели, и ты за это в ответе!.. А рядом с тобой, в землянке, в глухом приднепровском лесу, только что сидел знаменитый на всю страну писатель, большой человек. С первых дней войны в самое пекло, под Киев, приехал, а потом и в наш отряд попал, и кем? Пулеметчиком… А его-то собратья некоторые, поди, где-нибудь сейчас за Свердловском живут. Дело ихнее, конечно. Все-таки писатели, беречь надо. А вот я, лично я, сберегу ли своего пулеметчика?.. За батарейками послал писателя…»
А тем временем Гайдар с Бугаевым и чернявым хлопцем-партизаном, жителем Леплявы, которого прикомандировал к ним Горелов, вышли из леса. Издалека видны были редкие огоньки в хатках. Хлопец объяснил:
— Це тильки у полицаев. Запретили немцы зажигать лампы в хатах. Да и де ж керосин? Нема керосина.
Когда вошли в село, Гайдар остановился у сельмага и направился в хату напротив.
— Ждите меня здесь!
Бугаев остался на улице, на всякий случай, а чернявый хлопец вошел в хату вслед за Гайдаром.
В селе было тихо. В небе ярко горели звезды. Где-то там, за Днепром, взлетела и рассыпалась зеленая ракета. Тишина.
«Что это земляк долго не выходит? Уж не случилось ли чего? — с тревогой думал Бугаев. — Пора бы уж!»
Скрипнула дверь, из хаты вышел на смену хлопец и стал в дозор.
Бугаев вошел в помещение.
Окна были завешены старыми газетами, на столе тускло мерцала самодельная коптилка, бросая неяркий свет на стол, покрытый холщовой скатертью, и лица четырех мальчуганов лет двенадцати. Они внимательно слушали Гайдара. А разговор у них шел, видно, серьезный.
