Жан Лафонтен - Басни
Незримая, меж них установясь,
Его соединяет с телом,
Кто властен разрешить в определеньи смелом?
Владеет хорошо орудием рука;
Но в свой черед кому была она послушной?
И чьим велением несутся облака
И движутся миры стезею их воздушной?
Небесный дух, быть может, их ведет.
Такой же дух и в нас живет,
Пружины тайные приводит он в движенье.
Пути невидимы, мы видим лишь явленье;
Возможно их постичь - на лоне Божества.
И если правду всю сказать нелицемерно,
То сам Декарт, учения глава,
Знал то же, что и мы. Одно я знаю верно:
Дух этот чужд разумнейшим зверям,
Лишь в человеке он себе возводит храм.
И все ж растения, хотя оно и дышит,
Неизмеримо выше зверь.
Что скажет тот, кто мой рассказ услышит,
Который здесь я приведу теперь?
Две Крысы, бедствуя, искали пропитанья.
Они нашли Яйцо, и радость велика
Была у них: не целого ж быка
Двум крысам надобно! Но против ожиданья
У них Лиса явилась на пути.
Как от нее Яйцо спасти?
В передних лапах унести
Его вдвоем? Насколько можно,
Катить или тащить до места осторожно?
Все это значило б на риск большой идти.
Необходимостью исхода
Был создан план такого рода:
Пока Лиса могла бы их настичь,
С добычею укрыться бы умели
Они в норе своей. И вот для этой цели
Одна из крыс легла навзничь
И лапами яичко обхватила,
Другая ж, несмотря на кой-какой толчок,
(По счастью, путь был недалек),
Домой за хвост подругу дотащила.
Ведь после этого - лишь только наобум
Возможно отрицать и у животных ум.
По мненью моему, рассудком звери эти
Одарены настолько же, как дети;
А дети мыслят все уже на утре дней.
И, в силу этой же причины,
Я нечто выше и сложней
Признал бы у зверей, чем тайные пружины.
Уму их далеко до разума людей,
Но в них материя, являясь утонченной,
Мне кажется из света извлеченной:
Она - живей и подвижней огня;
Огонь возник, от дерева рождаясь,
И в свой черед гореньем очищаясь,
Прообразом души он служит для меня.
Я дал бы всем животным несомненно
Способность чувствовать, судить несовершенно
(Никак не более), и умничать совсем
Я воспретил бы обезьянам всем.
Что до людей - все были б мною
Наделены они душой двойною:
И душу первую я дал бы мудрецам,
Животным, детям и глупцам,
Всем без различия живущим в этом мире;
Вторая - более возвышенно чиста,
С душою ангелов носилась бы в эфире:
Им родственной душа была бы та,
И на свое начало не взирая,
Бессмертие стяжала бы она.
Но дщерь Небес - душа вторая,
В года младенчества пуглива и нежна,
Мерцающим лучом была б во мраке этом,
И разум вспыхнул бы с годами ярким светом,
Пока бы наконец не удалось ему
Материи рассеять тьму,
Которая по век и с силой неизменной
Царила бы в другой душе, несовершенной.
О. Чюмина.
Это произведение Лафонтена все направлено против учения Декарта об автоматичности животных. Предполагали, что оно написано по просьбе г-жи де ла Саблиер. Но, страстный наблюдатель животных, баснописец не нуждался в просьбах, чтобы быть против этой односторонности картезианизма. Источник самого рассказа о двух крысах и яйце неизвестен. В середине стихотворенья Лафонтен говорит о польском короле Яне Собесском, победителе турок, которого он встречал в салоне г-жи де ла Саблиер, когда тот был в Париже.
190. Человек и Змея
(L'Homme et la Couleuvre)
Раз Человек Змею увидел.
"Ах, гадина!- сказал он. -Ну, постой!
Чтоб никого ты больше не обидел,
По чести я разделаюсь с тобой".
И после этих слов творенье злое
(Змея, не человек, хоть толкование иное
Легко возможно допустить),
Змея дала себя схватить;
В мешок положена, завязана потуже
И к казни злой присуждена к тому же.
За дело ли? - вопрос. Но, чтобы оправдаться,
Счел нужным Человек сказать такую речь:
"Не смея даже колебаться,
Я должен жизнь твою на пользу всем пресечь.
Ты - символ всех неблагодарных,
Всех подлых, злобных и коварных!
Умри ж!" -Змея ему в ответ:
"Когда бы люди осуждали
Неблагодарных, то едва ли
Из них самих увидел бы кто свет.
Во имя правды, пользы, чести,
Потехи ради иль из мести
Тобою я осуждена
На смерть-и умереть должна;
Но перед смертью откровенно
Скажу тебе: из века в век
Неблагодарным неизменно
Не змеи были - человек!"
Смутился Человек от этих резких слов
И отвечал Змее: "Хоть речь твоя лукава
И хоть казнить тебя принадлежит мне право,
Но доказать тебе готов
Я ложь твою. Пусть нас другой рассудит:
Как скажет, так оно и будет!"
Корова тут случилась на пути;
Зовет ее он подойти,
И весь свой разговор от слова и до слова
Передает. - Не стоило и звать меня
Для этих пустяков! - ответила Корова.
- Скрывать тут нечего: вполне права Змея.
Я, например? Из года в год подряд
Семью хозяина питала.
Сыр, масло, молоко, своих телят,
Все ей одной я отдавала;
Поправила здоровье самому,
Когда он ослабел с годами;
Он набивал свою суму
Моими только лишь трудами.
Но вот пришли преклонные года,
Я жизни и сама не рада;
Взгляни, загнал меня куда
Хозяин. Вот его награда!..
Травы нет и следа; чтоб не могла гулять,
Меня решил он привязать.
Понятно, будь моим хозяином Змея,
Не знала б в старости такой обиды я.
Прощайте! я свое вам высказала мненье.
Смутился Человек и говорит 3мее:
"Корова не в своем уме.
Вот Бык нам разрешит сомненье!"
- Пусть Бык! - Змея в ответ, и позвали Быка.
Бык подошел; склонив рога,
Суть дела выслушал и медленно ответил:
-Неблагодарностью давно себя отметил
Род человеческий. Нам послано в удел
Свой век влачить в труде, заботе;
С утра и до ночи в работе,
Не знаем часа мы без дел.
И что ж? в награду нам всегда одни удары!
Когда же делались мы стары,
Чтоб умолить своих богов,
Нас резали без дальних слов!
Так Бык сказал. И, негодуя,
В досаде Человек вскричал:
"Пусть замолчит тупой нахал,
Его судьею не беру я!
Пусть Дерево рассудит нас".
Змея сказала: "В добрый час!"
Но Дерево, что сказано уж было,
Лишь только снова подтвердило.
- Я,-молвило оно,-от солнечных лучей,
От ветра и дождя убежищем служило;
Все любовалися красой моих ветвей,
И круглый год я пользу приносило;
Весною я - украшено цветами,
А осенью - отягчено плодами;
Я летом тень даю, зимой бы согревало;
Когда б без топора меня лишь подрезать,
Я б вновь на пользу вырастало.
Но грубый Человек не хочет рассуждать:
За наши все благодеянья
Он рубит нас без состраданья!
Тут Человек, озлобленный без меры
Глубокой правдой резких слов,
Воскликнул: "Все они глупцы и лицемеры!
Я слишком добр, что слушал болтунов!"
И тотчас же мешком о стену так хватил,
Что голову Змее разбил.
Так все вельможи поступают:
Им правда колет глаз. Они воображают,
Что все: и небо, и земля,
И люди созданы для них и короля.
И если кто заметит им не так,
Тот негодяй или дурак.
Согласен я. Но как же поступать?
Коль говорить у вас желанье,
То надо говорить на расстояньи,
А еще лучше - помолчать.
А. Зарин.
Заимствована у Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140).
191. Черепаха и две Утки
(La Tortue et les deux Canards)
Жила-была на свете Черепаха.
Взгрустнулось ей в норе, и вот она без страха
Решилась бросить дом, на Божий мир взглянуть...
Всегда милей - чужие страны;
Все колченогие сильней стремятся в путь.
Свои мечтания и планы
Она поведала двум Уткам. Те не прочь
Ей в путешествии помочь:
"Сударыня! пред вами - путь широкий.
По воздуху мы вас доставим в край далекий,
В Америку свacai - не надо и карет!
Увидите вы новый свет,
Республику, народ; полезно просвещенье,
Полезно чуждый быт и нравы изучать.
Так сделал и Улисс..." Некстати, без сомненья,
Улисса было приплетать,
Но дело слажено. Пошли приготовленья;
Чтоб странницу нести по воздуху с собой,
Тростинку Утки в рот вложили ей: "Сожмите
Зубами и в пути не выпускать, смотрите!"
И, преподав урок такой,
Тут Утки с двух сторон за трость и поднялися,
И Черепаха понеслась.
Повсюду крики раздалися:
Откуда у нее такая прыть взялась?
Совсем как птица,
Несется в обществе таком
И со своим еще домком!
- Ну и диковинка! - кричали вna кругом.
Смотрите-ка, царица
Всех черепах
Несется в облаках!..
Черепаха и две Утки
-А что ж? конечно, я царица, и нимало
Смешного в этом нет...
Ах, лучше свой полет
Она бы молча продолжала!
Раскрыла рот
