Марк Ефетов - Последний снаряд
ОЛЬГА ОЛЕГОВНА
Володя и Наташка стояли, тесно прижавшись к матери. Этой ночью они услышали войну, а сейчас увидели. Наташка захныкала и вдруг заревела. Её никто не успокаивал, на неё никто не кричал, не цыкал, не требовал замолчать. Она рыдала громко - и вдруг замолчала...
В это мгновение Галина Фёдоровна, как бы очнувшись от сна, рванулась вперёд, увлекая за собой детей, и сказала:
- Пошли!
Было страшнее, чем ночью во время бомбёжки. Страх этот не покидал Володю всю обратную дорогу, и ему всё время виделась тёмная громада дымящихся камней, что-то тяжко-серое, почти чёрное, сумрачное среди ясного солнечного дня.
Обратно шли молча и торопливо. Наташка, не успевая за большими шагами взрослых, переходила в бег. Она сначала похныкивала, потом же, снова почувствовав, что сейчас не до неё, замолчала.
А вот и маленький дом Ратиковых. Утром ещё по двум сторонам подъезда были две маленькие витрины - молочной и булочной. Теперь же на тротуаре высилась куча мусора и битого стекла, а вместо магазинных окон - пирамида мешков с песком, прикрытых снаружи листами фанеры.
От этого дом сразу как бы ослеп.
- Володя, ты не заметил, разве эти окна ночью разбило? - спросила Галина Фёдоровна.
- Не помню, мама.
- Разбили! - сказала Ната. - Я помню.
Войдя в подъезд, Володя прежде всего открыл почтовый ящик, пошарил в нём рукой и сказал:
- Ничего, мама. Письма с фронта медленно идут. Вот и Мишка ничего не знает о своём папе.
Миша, школьный товарищ Володи, в один с ним день проводил своего отца на фронт.
- Ты плохо искал.
Галина Фёдоровна опустилась на колени перед ящиком - для её роста он висел слишком низко, - отодвинула дверку-дощечку и заглянула внутрь.
- А это что?! - Она держала в одной руке бумажку, а другой вытирала глаза. - Прочти, Вова, это не письмо, а какая-то повестка-извещение. Прочти же: у меня всё расплывается перед глазами.
В подъезде было сумеречно: единственное окно из подъезда на улицу тоже, как витрины магазинов, за это утро, видимо, забили фанерой и тут же закрыли стеклянный фонарь на крыше, который в солнечные дни золотистыми шарфами освещал лестницу. Володя прищурился и стал читать бумажку, напечатанную на машинке, с вписанными кое-где словами от руки:
- "Гр. Ратиковой Г. Ф. Настоящим доводим до вашего сведения..." Натка, опять ты ревёшь! Тише! Я и так ничего разобрать не могу. Мама, ты не волнуйся - это же не письмо оттуда, а что-то здешнее, московское...
- Читай, читай, Володечка!
- Читаю: "...вашего сведения, что ваше дежурство по противовоздушной обороне на крыше в ночь с пятницы на субботу с восьми вечера до восьми утра. Вам надлежит зайти в домоуправление за инструкцией по тушению зажигательных бомб". Всё... Натка, да перестань же реветь!
- Бомба, - сказала Натка и замолчала.
Они вошли во двор и чуть только переступили порог в прихожую, как за одной из двух дверей услышали громкий голос:
- Получили? Поздравляю!
Затем приоткрылась дверь, и в ней показалась голова женщины. Всё в ней было ладно и как-то аккуратно, как на картинке. Волнистая причёска цвета спелой пшеницы, глаза как васильки, брови и ресницы чётко очерченные, а щёки и лоб красные, точно она только что из парилки в бане. В приоткрытой двери виднелся ещё её цветастый, пёстрый воротник какого-то платья или закрытого халатика, и в розовых ушах поблёскивали маленькие серёжки.
Галина Фёдоровна ничего не ответила соседке, но та вышла в прихожую и резко сказала, как бы выкрикнув:
- А я торчать пугалом на крыше не собираюсь.
Последние слова она бросила в закрытую дверь Ратиковых.
- Володя, молчи! - сердитым шёпотом произнесла Галина Фёдоровна. Слышишь, не смей связываться! Натка, раздеваться! Вовка, ты куда?! Слышал, что я сказала?! Ты ещё не дорос со взрослыми ссориться. Сейчас же отойди от двери!
- Сна не взрослая, а...
- Молчи! - оборвала его мама.
Уже не первый день Галина Фёдоровна всеми силами сдерживала Володю, который готов был сцепиться с соседкой Ольгой Олеговной. Это началось с первых же минут, когда воскресным полднем по радио объявили о войне. Тогда вся семья была в сборе, и сюда же, в комнату Ратиковых, к радиоприёмнику прибежала Ольга Олеговна. Когда прозвучало жестокое слово "война", Галина Фёдоровна одной рукой взяла мужа за локоть, прижалась плечом к его плечу, а другой обняла детей:
- Матвей, что же будет?
- Выдюжим, - сказал Матвей Тимофеевич. - Выдюжим!
Дети молчали. Они никогда не видели войны, не знали и не очень понимали, что это. А Ольга Олеговна сказала:
- Сахар запасать надо! - и тут же выбежала из комнаты, а затем Ратиковы услышали, как хлопнула входная дверь в передней.
Эти её слова о сахаре крепко запали в душу Володе. Он и раньше недолюбливал эту женщину за то, что она, угостив Наташку конфеткой, тут же просила маму дать ей что-нибудь - соль или чай, крупы или масла. Да она, Галина Фёдоровна, и так отдала бы ей всё, что у неё было. Так нет же: соседка обязательно считала нужным перед этим умаслить чем-то. Володя про себя называл её подлизой. Он уже понимал, что делает она это потому, что сама никому стакана воды не даст просто так.
В квартиру этого маленького дома Ратиковы въехали по ордеру незадолго до войны. Раньше Ольга Олеговна занимала обе комнаты, а Ратиковы жили в подвале трёхэтажного дома. И хотя теперь одну из двух одинаковых комнат этой квартиры занимали четверо, а в другой была только одна Ольга Олеговна, она считала себя обиженной. В кухне и в прихожей соседка Ратиковых заняла все стенки и углы своими вещами и чем могла досаждала Галине Фёдоровне. Но такой уж был характер всей ратиковской семьи, что трудно было вызвать их на ссору. Да Ратиковы и виделись-то с ней редко. Утром, когда старшие уходили на работу, а Володя по дороге в школу отводил сестрёнку в ясли, Ольга Олеговна ещё спала. Вечером, когда соседка возвращалась из кино или, как она говорила, "с вечерухи", Ратиковы чаще всего спали.
Володя никак не мог взять в толк и всё приставал к отцу:
- Тётя Оля не работает?
- Не знаю, - говорил Матвей Тимофеевич.
- А когда работает? Она целый день в халатике, а вечером ходит в кино или на вечеруху. Сама рассказывает. Значит, не работает. Да?
- Значит, да.
- А деньги?
- Что - деньги? Ой, Володька, какой ты приставучий!
- Нет, папа, скажи, откуда она деньги берёт? У неё же получки не бывает?
- Наверно, не бывает.
- Ну, откуда?
Матвей Тимофеевич сердился:
- А тебе что за дело? Дача у неё. Дачу сдаёт. Может, от мужа деньги остались. Мал ты ещё других судить. Во как!
- Нет, не так. Сам говорил, что она трутень. А что такое трутень?
- Пчела такая.
- А почему говорят: пчёлка трудовая?
- Значит, пчёлки бывают трудовые и бывают нетрудовые. Трутень нетрудовой. О таких людях говорят: "Лучше каши не доложь - на работу не тревожь". Во как!
Нет, детям Ольга Олеговна ничем не досаждала. Ната, бывало, ластилась к ней, а Володе поначалу даже понравились красивые жёлтые волосы соседки, запах духов и её белые-белые зубы. И не только внешность Ольги Олеговны показалась приятной. Она любила острить и так, бывало, шутила, что Володя хохотал, аж захлёбываясь. А иногда он её шутки не понимал. Как-то соседка спросила его:
- Володя, какая колбаса самая лучшая?
Он ответил не задумываясь:
- Полукопчёная.
- А ещё какая?
- Никакая. Это самая лучшая. Я её только два раза ел. Нарежешь, а она блестит как полированная.
- Неверно говоришь, Володя, - сказала Ольга Олеговна. - Самая лучшая колбаса - чулок с деньгами...
- Чулок - это не колбаса. - Володя тогда даже обиделся: что это его разыгрывают? А потом до него дошло: соседка так сказала, потому что набивает деньги в чулок, как начиняют мясом колбасу.
Он уже стал во многом разбираться, Володя. Теперь шутки и остроты Ольги Олеговны его не смешили, а чаще раздражали. Чем становился он старше, тем больше росла в нём нелюбовь к ней.
ТРУДНЫЙ УРОК
Каждое утро и каждый вечер Советское Информбюро сообщало о положении на фронтах Великой Отечественной войны. А положение это было очень тяжёлым: нанося врагу огромные потери, наши части отходили с боями на восток по выжженной и окровавленной земле.
Против оборонявших Москву советских войск Гитлер бросил миллионную армию. Он считал, что с ходу, как ураганным ветром, сметёт нашу оборону и захватит Москву. Потому и название этой операции Гитлер дал "Тайфун".
Ураган "Тайфун" нёсся с запада на восток, но с самых первых километров его останавливало яростное сопротивление советских людей - и в Брестской крепости, и под Смоленском, и под Ельней и, наконец, на ближних подступах к Москве.
Нет, не смог "Тайфун", как хотелось Гитлеру, смести всё на своём пути и ворваться в Москву. Хотя врагам легче было воевать в первые месяцы после того, как они коварно напали на нас. И дело было не только в их численности, но и в том, что фашисты "с ходу" вступили с нами в бой. Перед этим гитлеровские войска прошли по всей Европе, и военная машина фашистов была, как говорится, на полном ходу. Ведь в вагоне, который вёз Матвея Ратикова на фронт, он был обучен и подготовлен к войне лучше других. А были в эшелоне и такие, что не знали, как надо вести себя во время бомбёжки, как надо окапываться, маскироваться на местности, и многое другое было им неведомо в трудной и опасной науке войны.
