ВЛАДИМИР СИНЕНКО - ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ
— Женька, выручай наших! Явится инспектор — будет поздно.
Ткнув одетым в белые халаты Авилову и Корнееву по лопате, Пальчевскому — метлу, а остальным комитетчикам вручив кастрюли, Смирнова отодвинула засов на дверях черного хода. За дверьми стояли городовые.
— Назад, назад, говорят вам! Никого не велено выпускать.
— Да вы ошалели! — завопила фельдшерица. — Мне надо кормить больных. Вот шваркну тряпкой по рожам, сразу перестанете нарушать больничный распорядок! — И повернулась к «служителям».— Чего рты разинули? Разгребайте снег и марш на кухню за завтраком.
На шум явился пристав. Стоит ли попусту затевать скандал? Скоро прибудет врачебный инспектор, и Артема все равно арестуют. Он цыкнул на подчиненных:
— Отставить! Служители пусть займутся своим делом, задерживать лишь посторонних и подозрительных.
Старательно расчищая от ночного снега дорожки, «служители» щурились на первые лучи зимнего солнышка. Ветер утих, мороз небольшой, небо очистилось от туч. Отличная погодка!
Дорожки от лечебного корпуса разбегались к конторе, кухне, в глубь парка и к воротам. По этим дорожкам от полицейских, расчищая снег, все дальше и дальше уходили комитетчики.
В девять утра Женя Смирнова вывела на прогулку своих подопечных из общих палат первого этажа. Полицейские и филер, знавший в лицо Артема, внимательно разглядывали шествие душевнобольных. Зрелище тягостное, удручающее. Никто и отдаленно не напоминал неуловимого революционера. А тем более этот издерганный мужчина с походкой паралитика... Левую ногу волочит, весь трясется и что-то бормочет. Тупой взгляд, лицо перекошено, нижняя челюсть отвисла. Болезнь совсем разрушила человека!
Артему противно изображать сумасшедшего. Но что делать? Партия ждет от него не «отдыха» в тюрьме, а подпольной работы.
Женя уводила своих больных в парк. У приземистого здания, где очищались сточные воды Сабурки, прежде чем попасть в чистоструйную Немышлю, Артем попрощался с фельдшерицей:
— Я еще приду, Женя... Непременно приду. Так скажи и товарищам. Это не конец!
БУНТ УМАЛИШЕННЫХ
Перейти по льду Немышлю, пересечь железную дорогу и скрыться в комнатушке на Корсиковской, где весной процветала коммуна рабочих парней, —дело десяти минут.
Хозяин домика не удивился больничной одежде Артема. Молча дал переодеться. Жив, невредим — вот и славу богу.
Но сам Федор не радовался. Тревожила судьба товарищей, — он еще не знал, что они тоже ушли. Злился на себя. И как он забыл в комнате Даши пальто, а в нем отличный паспорт на имя умершего в больнице некоего Ивана Лихонина? Такому документу цены нет! Но потеря его не главная беда. Успела ли Базлова спрятать его пальто до прихода полиции?
А тем временем Тутышкин, Даша и Женя Смирнова не скрывали радости. Спасены все вожаки харьковского подполья! Только Саша Васильев, схваченный в вестибюле больницы, теперь сидел там же под охраной и лихорадочно обдумывал план побега.
К полудню в лечебницу прибыл врачебный инспектор господин Советов и сразу позвонил из конторы Базловой:
— Пропустите в свое отделение полицию.
Вместе с городовыми и жандармским унтером в платный пансион вошли старший фельдшер Грабовский и агент охранки в штатском. Взяв Базлову за руку, фельдшер доверительно шепнул ей:
— Где Артем? Я незаметно выведу и спрячу его.
Зная насквозь этого лизоблюда Якобия, та сухо отрезала:
— Откуда быть здесь Артему? Не верите — ищите. Полиция вторглась в комнату Базловой, и шпик сразу обнаружил мужское пальто, а в нем паспорт.
— Его пальто, Артемово! Но паспорт... Кто такой Иван Лихонин? — обернулся он к Даше.
— Муж, — произнесла та твердо. — Его пальто и вид.
— Поздравляю вас, госпожа Базлова, с законным-с! — гнусно ухмыльнулся Грабовский. — Только нехорошо-с, что коллег не пригласили на свадьбу! Как же так? Тайны, сплошные тайны... А?
Даша молча пожала плечами.
Грабовский, шпик и полицейские гурьбой вошли в ближайшую палату, но вскоре в панике выскочили оттуда. За ними мчались разъяренные сумасшедшие, швыряя табуретки, посуду, доски с коек. Полицейских били чем попало, рвали на них волосы и одежду. Растерзанные стражи порядка скатились по лестнице в вестибюль.
Суматоха спасла арестованного Сашу Васильева. Выбежав во двор, он теперь мчался по аллее. Стражники открыли по нему стрельбу. Но Васильев перемахнул через забор и скрылся в саду купца Дудукалова.
Ротмистр Аплечеев так живописал события на Сабуровой даче:
... Нелегальный. «Артем» скрывался во время обыска в больнице, как я указывал, но надлежащих мер к изъятию его оттуда принято не было. Распоряжавшийся обыском жандармский офицер послал по палатам сумасшедших данного мною в его распоряжение полицейского филера для опознания «Артема», но без надлежащей охраны, последствием чего было то, что, как только агент появился в одной из палат, ему нанесли несколько ударов и заставили бежать...
Аплечеев догадывался, что Базлова натравила больных на полицию. Но как доказать?
...опознание «Артема» среди больных было невозможным, и сделанная в этом направлении попытка грозила бунтом всех больных, набрасывавшихся на агента отделения. «Артем» остался, таким образом, не арестованным...
Преувеличив угрозу всеобщего бунта больных, Аплечеев с облегчением вздохнул. Вообще-то даже хорошо, что больные основательно вздрючили городовых! Не признаваться же, что полиция глупо проворонила Артема еще до обыска помещения?
Жандармский ротмистр верил: Артем непременно вернется на Сабурову дачу. Не из тех он, что бросают начатое.
Охранник угадал. Федор пренебрег опасностью.
За несколько дней до Нового года он постучал в дверь отделения Базловой. Та открыла дверь и обмерла:
— Артем?! Входи скорее! За нами день и ночь следят.
— Ничего, — успокоил ее Артем. — Я на время уеду из города. Но вы должны знать, где теперь явка, с кем связаться. Запоминай... — И, раза три повторив тайные адреса, он стал прощаться.
Подойдя к окну, Даша пальцем протерла в заиндевелом стекле пятачок и долго рассматривала зимний парк. Внезапно отпрянула, испуганная и бледная. Такой ее Федор никогда не видал.
— Конная стража! — воскликнула Базлова. — Теперь не уйти.
— Ничего, — сказал Федор. — Колотись, бейся, а все надейся!
Подымаясь на второй этаж больницы, пристав первой части Сизов был уверен в удаче. Наконец-то! Именно ему судьба предначертала ваять главаря харьковских большевиков.
Базлова открыла дверь, и пристав сунул ей бумагу на повальный обыск всей лечебницы и арест Артема Тимофеева.
— Нуте-с, дорогая! — почти добродушно ворковал Сизов. — Где он? Нам доподлинно известно: преступник вошел к вам ровно тридцать пять минут назад. Отпираться бесполезно! — И, наслаждаясь своей осведомленностью, деловито добавил:—В которой палате? Или снова почивал в вашей комнате?
Базлова произнесла запинаясь:
— Ах, вы о мастере? В туалете испортилась «эврика»... Пришлось вызвать слесаря. Но, кажется, он уже закончил ремонт...
Сбирая сапогами половики, городовые торопливо и шумно двинулись по длинному коридору за фельдшерицей и своим начальником.
Вдруг дверь ближайшей палаты распахнулась, и два дюжих молодца вынесли оттуда на носилках покрытое простыней тело.
— Посторонитесь, господа... — мрачно бросил передний служитель. — Не зацепить бы вас ненароком: больно узок коридор. — И обернулся ко второму: —Заноси, заноси покруче!
Чины полиции прижались к стенке, а пристав скинул шапку и перекрестился:
— Мда-а... Все там будем.— И к Даше: —Часто у вас такое?
— Не очень, однако случается... Недоглядели — повесился. Никак не успокоим больных после первого обыска, а вы с новым...
Сконфуженно кашлянув в руку, пристав туже натянул перчатки. Может, приподнять простыню и глянуть на самоубийцу? Но представив себе лицо удавленника, раздумал.
Городовые затопали по коридору дальше, а служители спустились со своей ношей по широкой лестнице и потащили ее через парк в больничную церковь. Шли мимо городовых и служащих Сабурки, высыпавших во двор. Низший персонал больницы ждал, пока выведут арестованного, — люди хотели в последний раз увидеть Артема. На носилки, мерно покачивавшиеся в такт ходьбы служителей, они даже не обратили внимания. Такое здесь бывает...
А служители с «усопшим» уже в часовне. Переложив тело в гроб на высоком постаменте, они накрыли его крышкой и удалились. Потом вернулись с молотком и гвоздями — заколотить гроб. Церковь не отпевает самоубийц. Утром его зароют на пустыре за кладбищенской оградой и даже креста не поставят.
Гроб с покойником трясся на постаменте, ходил ходуном, крышка на нем подпрыгивала, как на вскипевшем чайнике.
Служитель помоложе хватил по крышке молотком и воскликнул:
— Да воскреснет Артемий, да расточатся враги его!
