ВЛАДИМИР СИНЕНКО - ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ
Артем, Одишария и с десяток дружинников приблизились к залегшим за пулеметами охотцам, но ротный предупредил смельчаков:
— Назад, краснофлажники! Каждый получит по пуле.
— За что, ваше благородие? — спросил Федор, не сбавляя шага. — Пропустите шествие через центр — и мы мирно разойдемся.
— Как бы не так, — ухмыльнулся капитан, ища глазами полковника, который уже пробирался к нему. — Ужо познакомлю ваши шкуры с пулеметами. — И крикнул расчетам: — Приготовиться!
— Не пугайте, ваше благородие, — сказал Корнеев. — Сами с усами, и солдат у нас поболе!
— Со свиным рылом в калашный ряд? — презрительно усмехнулся офицер и кивнул на станковые «максимы». — Что ваши ружья и револьверишки против этих штучек? А ну, вшивая команда, отойди!
— Наши гостинцы не хуже, — подбросил Дима Бассалыго на ладони бомбу.
Вытащив из кармана такую же, Степан Россохатский добавил:
— Отведаете апельсинов! Чур, не кривиться — кисловаты.
— Вдрызг разнесут, — доверительно пояснил Васильев, придвигаясь поближе к пулеметам.
Пулеметчики завороженно уставились на бомбы.
Дело принимало плохой оборот. Офицер предупредил:
— Если через десять минут демонстрация не разойдется...
— А мы даем вам пять минут сроку, — перебил Федор. — Если не пропустите нас или примените оружие... — И, осмотрев крыши ближайших домов, добавил: — Тогда наши товарищи забросают вас бомбами более страшными, чем модные скорострелки.
— Помирать, так с музыкой, — подтвердил Россохатский и подошел почти вплотную к пулеметам.
Офицер и пулеметчики с опаской поглядели вверх. На крышах стояли дружинники. Деповский слесарь Володя Наседкин уже раскручивал над головой что-то, словно пращу. Артем лихо свистнул, и этот предмет вырвался из рук Володи. Кувыркаясь в воздухе, он летел в самую гущу карателей. У охотцев сжалось сердце, многие закрыли глаза.
Артем призывно махнул демонстрантам, а сам с горсткой дружинников, перепрыгивая через пулеметы, разорвал строй охотцев.
Противники смешались. Рабочие обнимали сконфуженных пехотинцев:
— Молодцы, солдатушки! Так-то лучше, чем палить в нас.
Те виновато улыбались. Разве рабочие поймут их? В казармах строгая дисциплина, присяга. Кому охота попасть под военный суд? Прикажут — хоть зажмурься, да стреляй... А ослушаешься — самого казнят!
Но взрыв, которого боялись солдаты, так и не последовал. Сверху на них плавно спускались тысячи листовок, и охотцы поспешно рассовывали бумажки по карманам. Оказывается, Володя Наседкин раскрутил над головой и швырнул вниз не бомбу, а пачку с прокламациями, и они разлетелись во все стороны еще в воздухе.
Широко расставив руки, словно ловя курицу, генерал Нечаев бросился с крыльца к солдатам своей дивизии:
— Нехорошо, ребятушки, нехорошо... Зачем покинули казармы и явились сюда с фабричными? Ведь присягали за веру, царя и отечество!
— А мы, ваше превосходительство, родине не изменяем, — сухо отозвался Клочко. — Только царю не желаем служить!
— Прочитайте-ка. — Вольноопределяющийся Мешков протянул генералу список солдатских требований.
Нечаев уставился в бумажку, а затем взмолился:
— Помилуйте, ребятушки! Хорошие харчи и вещевое довольствие, наконец, мыло — это еще понятно... Но такое: «Отказываемся от борьбы с так называемым «внутренним врагом» и не поднимем оружия на своих братьев — рабочих и крестьян». И это пишут царские солдаты?! Тут целая программа...
— Зам-мечательные слова! Це-це-це! — закрыв глаза, причмокнул Одишария. — Пр-равильно говоришь — программа. Выполнишь? Ведь солдат нынче просит, а завтра сам возьмет. Ай, нехорошо будет!
Взволнованный Нечаев даже не заметил, что ему «тыкают».
— Разве политика — воинское дело? Избави бог! А вот мыло и новые сапоги прикажу выдать. И приварок улучшим...
— Прежде обещайте, что солдат не накажут за сегодняшнее шествие с рабочими, — сурово потребовал Артем.
— Да кто вы такой? — опомнился Нечаев. — Военные не обсуждают со штатскими свои дела. — И он снова обратился к солдатам: — Марш, ребятушки, в казармы, там разберемся!
— Не выйдет, генерал, — строго произнес Федор. — Сегодня им приказывает революция. За мной!
Старобельцы, богодуховцы и лебединцы гордо пронесли красное знамя мимо генерала и офицеров. Глядя на сияющие лица демонстрантов, охотцы не выдержали и, сняв шапки, закричали:
— Ур-р-р-а-а!
Офицеры, трясясь от злости, поспешили увести их на вокзал, в теплушки эшелона. Не вышли из них каратели!
Миновав Павловскую и Николаевскую площади, демонстрация спустилась к мосту через реку и разлилась по Скобелевской площади.
Начался грандиозный митинг, длившийся часа три.
Вечером Аплечеев отослал в Петербург очередное донесение:
Картина была подавляющая, и торжество революционеров неописуемое. Взбунтовавшиеся солдаты с музыкой и толпой тысячи в три со своими революционными флагами прошли между расступившихся колонн Охотского полка... Как оплеванные, стояли казаки, драгуны и охотцы со своими пулеметами...
И генерал-губернатор жаловался командующему военным округом:
События, имевшие место 23 ноября, совершенно убедили меня, что надеяться на Старобельский, Лебединский и Богодуховский полки в решительную минуту нельзя, — по моему глубокому убеждению, они либо не откроют огня по команде, либо будут стрелять вверх.
Артем и его товарищи тоже в это страстно верили. Солдаты с ними! Сломить бы еще сопротивление меньшевиков. Эти путаники по- прежнему колебались.
Время накатывалось грозное, любой промах грозил обернуться бедой. Впереди борьба — нелегкая и кровавая.
«НАСТАЛ ЧАС ПОСЛЕДНЕЙ БИТВЫ...»
Лабиринты под Сабуровой дачей темны и пустынны. Вез плана легко заблудиться. Но Сергеев расхаживал здесь уверенно, как дома. Все обследовал, все изучил.
В круглых камерах, соединяющих друг с другом туннели из котельной, хранилось оружие и печатный станок.
Сегодня в этих катакомбах собрался штаб вооруженного восстания. Наконец и меньшевики под давлением рабочих высказались «за». Самых осторожных подстегнуло восстание в Москве. Поговаривали даже, будто в первопрестольной провозглашена республика.
В узких галереях с низкими сводами, несмотря на зиму, тепло. Лампы коптят в спертом воздухе, насыщенном запахом плесени. Но люди словно не замечают этого.
— Настал час последней битвы... Мы или они!
Настроение у всех праздничное, лица светлы и торжественны.
Заседание штаба ведет Артем. Утвердив план вооруженного выступления, он дает каждому поручение. Место сбора и главный очаг восстания — завод Гельферих-Саде на Конной площади. Уточняются маршруты колонн. Тут возвести баррикады, там поставить заслоны против казаков. Занять полицейское управление и почту. Железнодорожникам захватить вокзал и выслать сюда крупный отряд.
Закрывая заседание, Артем напомнил всем:
— Возьмите у товарища Мечниковой наше обращение «Ко всем гражданам». Расклеить ночью по городу, сбросить с галерок театров. Остались считанные часы... Все предусмотрели?
Не предусмотрели только присутствия на этом тайном заседании вражеского лазутчика. Унтер-офицер Фетисов, продажная душа, представлял в штабе восстания 19-ую артиллерийскую бригаду. Выскользнув во двор больницы, провокатор вышел на Конюшенную, у ближайшей кузницы нанял извозчика и через час докладывал коменданту города.
Ему поверили не сразу. Но вот в руках коменданта прокламация, написанная Артемом. Увидев дату: «Харьков, 12 декабря 1905 г.», комендант изменился в лице. Слова листовки прыгали перед глазами:
Революция пришла... Великая и могучая... С треском и шумом рушится старое, мерзкое здание... Граждане! Настал час последней битвы... С царем или с народом — так ставит история вопрос... Выбирайте же! Выбирайте сейчас же, не медля. Спешите!
А под листовкой петитом: «Федеративный Совет харьковских комитетов РСДРП».
Комендант резко крутнул ручку телефона и снял трубку:
— Барышня? Срочно генерал-губернатора...
В эту ночь не сомкнули глаз ни революционеры, ни их враги.
Покуда командиры частей и охранка принимали контрмеры против повстанцев, те уже приступили к делу.
Близилась полночь. Спектакль в Драматическом театре кончился, и в партер полетели прокламации с призывом поддержать восстание. Покинув зал, студенты-дружинники с оружием под шинелями спешили по заснеженным улицам на Гельферих-Саде. Дорогой клеили воззвания на заборы, афишные тумбы и двери домов.
Вместе с дружинами у проходной завода появились Артем, Авилов, Пальчевский, Кожемякин и Россохатский. Николай ловко перерезал телефонный провод, а Володя стукнул в дверь с заиндевевшим окошечком:
— Депеша из Питера! Примите и распишитесь.
Звякнула щеколда. Ворваться в проходную и связать сонных сторожей — дело минутное.
