Рик Янси - Печать Соломона
Я включил радио. Вообще-то, я ожидал, что на всех станциях говорят о первой фазе последней войны, но на разговорных каналах мололи какую-то чепуху о жутких погодных условиях, из-за которых всё и везде перестало работать. А музыкальные продолжали вещать в своем духе, как оркестр на «Титанике». Я поймал Пи-би-си из Чикаго[30], где какой-то тип из правительства бубнил о том, что «метеорологический кризис» показал, насколько мы далеки от понимания глобальных атмосферных явлений. Я даже расхохотался.
– В чем дело? – удивился Оп-девять. – Что здесь смешного?
– Ну хоть натура ваша осталась целой и невредимой, – сказал я и выключил радио.
– Как, ты говоришь, меня звали?
– Я не говорил, потому что не знаю. Ваше кодовое имя было Оперативник-девять.
– А почему у меня было кодовое имя?
– Потому что вы агент, не соблюдающий правил.
– И что это значит?
– Если коротко – то, что начхать на правила.
– Какие правила?
– Да на все. – Мне было странно оказаться в роли осведомленного лица. – Вы работаете на суперсекретное агентство. Оно называется АМПНА. Сейчас мы охотимся за беглым агентом, которого зовут Майк Арнольд. Майк украл Печати Соломона из хранилища АМПНА. А потом попытался меня убить. Наверно, потому, что узнал о том, что моя кровь – единственное, что может хоть как-то навредить демонам. Но он потерял кольцо, то есть в итоге это я его потерял. Кольцом завладел король Пеймон. И теперь этот Пеймон хочет заполучить Чашу, чтобы их больше уже никогда туда не упекли. Поэтому мы с вами поехали в Чикаго, чтобы найти Майка и отобрать у него Печать. Малую, не Великую. Но демоны добрались туда первыми и поджидали нас в доме Майка. Вы оставили меня в машине и пошли в дом. Там, я думаю, Абалам подловил вас и заставил посмотреть ему в глаза.
– А мне не следовало?
– О, ни в коем случае.
– Я помню только огненный вихрь, а в середине – кромешная тьма, – покачал головой Оп-девять. – Но больше ничего.
На следующем съезде я покинул шоссе, чтобы заправиться и отлить. Там было три заправки, но работала только одна. Очень нервный продавец – он постоянно теребил «штангу» в нижней губе – сообщил мне, что закроется, как только приедет его девушка, и что ему плевать, если его за это уволят, а потом поинтересовался, что у меня с лицом. Я заправился, купил кое-что перекусить, расплатился кредиткой компании и, вернувшись в машину, бросил пакет с едой на колени Оп-девять.
– Что это? – спросил он.
– Корн-дог.
– Почему корн-дог?
– На удачу.
Оп-девять разорвал желтую оберточную бумагу, откусил маленький кусочек и очень медленно его прожевал.
– Корн-доги приносят удачу? Это я тоже забыл?
– Я съел один в прошлый раз, когда спасал мир. Хотя нет, теперь припоминаю, что два.
Оп-девять покосился на меня:
– Ты агент этой АМПНА?
– Нет, я просто большеголовый пацан, это у меня хобби такое – спасать мир.
– Ты шутишь.
– Учусь смеяться перед лицом отчаяния.
Я вернулся на федеральную трассу, и несколько минут мы ехали молча. Стрелка спидометра добралась до двухсот пятидесяти. Инструктор по вождению рассказывал мне о «десенсибилизации к ускорению». Это когда привыкаешь к скорости и у тебя возникает обманчивое чувство безопасности. Но оно вряд ли грозило мне в нынешнем положении.
– Значит, мы продолжаем охоту на этого Майка Арнольда? – спросил Оп-девять.
– Именно.
– Чтобы забрать у него… как ты выразился? Святую Чашу?
– Все верно.
– Чтобы что с нею сделать?
– Ну, у меня осталось примерно тридцать часов до встречи с Абаламом и его ребятами у двери дьявола.
– У двери дьявола?
– Да, где бы она ни была.
– И там мы посадим их обратно в Чашу?
– Не выйдет. Без Великой Печати – ни у кого. А Великая Печать у них.
– Тогда зачем отдавать им эту Чашу?
– Чтобы они не уничтожили мир.
– А как же их остановить, когда она окажется у них?
– Наверно, никак.
Оп-девять помолчал минуты две и заявил:
– На мой взгляд, эта миссия не имеет смысла.
– Послушайте, я делаю все, что могу. Сейчас у меня нет выбора. Я должен достать Чашу. Если я ее не достану, у нас не будет ни единого шанса.
– А если достанешь, ни одного не прибавится.
– И мы увязли в середке.
– Где?
– Между безумием и отчаянием. Там, где, говорил мой отец, часто улыбается фортуна.
И тут я увидел это. Впереди возникла серая стена то ли дыма, то ли тумана. Я немного отпустил педаль газа, но мы все равно врезались в нее на скорости двухсот с лишним миль. Фары пробивали туман фута на два, не больше.
– Это довольно опасно, – заметил Оп-девять.
Я скрипнул зубами, но промолчал и только крепче вцепился в руль обеими руками.
– Альфред, мы должны сбавить скорость.
– Не сбавлю, – процедил я.
Без видимых ориентиров почти не чувствовалось, что мы движемся. Оп-девять, конечно, был прав. Если я врежусь во что-нибудь на такой скорости, от нас не останется мокрого места. Но какой у меня был выбор?
Страх начал сменяться яростью. Чего они добиваются? Нужна им Чаша или нет? У меня заболели челюсти, а пальцы на руле свело судорогой.
– Альфред, я настаиваю…
И я сорвался:
– Послушай, приятель, ты не в том положении, чтобы на чем-то настаивать! Из-за тебя и тебе подобных я побывал в настоящем аду. И думаю, что неплохо справляюсь, если учесть, что помогать мне никто не собирается, а я медленно схожу с ума оттого, что у меня мозги плавятся, я весь в фурункулах и прекрасно понимаю, что, когда дойдет до дела, никакой надежды не будет. Вот как тебя достают, понятно? Дразнят морковкой. Показывают, как она близко, соблазняют, а потом резко убирают прямо из-под носа. И так раз за разом, пока ты не сдашься.
Оп-девять секунду пристально смотрел на меня.
– В средневековом представлении ад – это место, где души грешников корчатся в нескончаемой агонии, а демоны тычут в них тлеющими головнями.
– Точно! Ты уловил самую суть! – К этому моменту я уже взмок и мои язвы горели от соленого пота. Мне хотелось выпрыгнуть из кожи. – Тлеющими головнями, будь я проклят!
– А еще есть греческий миф о Тантале, – продолжил Оп-девять. – Он попадает в Аид, где испытывает муки голода и жажды, в то время как над ним свисают недосягаемые грозди винограда.
– Чертовски точно! – воскликнул я. – Горящие головешки в очко, зуд, при котором не почесаться, и виноград, который не достать!
– Возможно, Альфред, тебя терзают потому, что уже слишком поздно. Время упущено, а им приятно мучить тебя надеждой.
– Но я еще не умер, – выдохнул я, а потом заорал во все горло: – Я еще жив! Слышите меня? Вам ясно? Так что давайте! Да-вай-те!
Не стоило мне это говорить.
45
Я посмотрел на свои руки и увидел, что покрывшиеся коркой язвы запульсировали в унисон с сердцем. Одна, на костяшке, зудела особенно сильно, и я начал ее расчесывать. Наверное, хотел бросить вызов: полюбуйтесь, я и чесаться могу! Едва мой ноготь прикоснулся к язве, корочка лопнула, и потекла прозрачная жидкость. Сердце подпрыгнуло к самому горлу, но не от вида открывшейся язвы. Из маленькой гнойной ямки вынырнул серый червячок с черной головкой. Он извивался и тянулся вверх, как будто пробудился ото сна. Секунду я в ужасе смотрел на него, а потом отцепил руку от руля и сунул ее под нос Оп-девять:
– Что это такое?
– По-моему, личинка.
Во рту появился привкус попкорна. Я резко повернул к себе зеркало заднего вида и, с трудом подавляя рвотные позывы, прикоснулся к щеке.
Язвы открылись, и в ноздри ударил мерзкий запах – тот самый, что я учуял в отеле. Вонь разложения. Я гнил изнутри.
Я завопил и ударил по тормозам.
– Альфред! – крикнул Оп-девять.
Суперкар занесло, задние колеса вылетели на траву, и только поэтому мы не перевернулись.
Как только машина остановилась, я ударил по кнопке, открывающей двери, и вывалился на сырую обочину. Вокруг клубился туман, суперкар был похож на привидение в белом саване. Я стоял на карачках и блевал.
Потом кто-то потянул меня за плечо.
Я прижался к груди Оп-девять. Меня душили слезы, проклятия застревали в горле. Я хлестал себя по щекам, пока Оп-девять не схватил меня за запястья.
– Альфред… – проговорил он мне в ухо. – Альфред, скажи, что мне делать. Просто скажи, что я должен сделать.
На совещании Оп-девять говорил, что нас поглотят. «Они поглотят нас».
Я посмотрел ему в лицо. Самое доброе и самое некрасивое лицо из всех, что я видел в жизни.
– Домой, – каркнул я. – Отвезите меня домой.
46
Оп-девять помог мне дойти до машины. Это оказалось нелегко, потому что он был слаб, а я тяжел, и никто из нас не хотел ехать по той дороге. Я грузно опустился на пассажирское сиденье. Оп-девять сел за руль, а я сунул под себя руки, чтобы хоть как-то удержаться от желания расчесывать зудящие язвы.
Спидометр показал сорок пять миль в час.
– Быстрее, – пробормотал я.
