Николай Гарин-Михайловский - Инженеры (Семейная хроника - 4)
Выйдя от Борисова, он отправился на свою квартиру к Данилову.
Ящики из управления уже стояли в комнате, и тут же стояли рейки треноги.
Заглянул Данилов в одной рубахе и повел Карташева к себе в комнату.
- Хотите идти купаться? - спросил он.
- Хорошо, - согласился Карташев.
Данилов натянул летние штаны, надел пиджак, на голову широкую соломенную шляпу, на босую ногу туфли, простыню накинул на плечи, как шарф, и сказал:
- Ну, идем...
И так шли они по городу, обращая внимание прохожих.
Кто знал, что этот толстый неряха в туфлях на босую ногу - Данилов, останавливался и долго еще смотрел ему вслед.
В купальне Данилов долго сидел в воде, и фыркал, и полоскался, как бегемот.
Карташев одевался и думал, как бы ему отделаться от него.
Выйдя из воды, Данилов спросил Карташева:
- Ну, вы куда теперь?
- Надо свое начальство разыскать. Мы послезавтра хотим ехать.
- Пора, пора... ну идите, не по дороге: я отсюда в управление.
На даче Марья Андреевна встретила его с упреком:
- Это очень мило. Мы его ждем с обедом, не едим...
- Но, ради бога!..
- Да ели, ели, - успокоил его младший Сикорский и спросил, принял ли он все в управлении?
- Все, кроме тех чертежей, которые у них еще в работе. В этих списках обозначено.
Карташев показал списки, свою книжку.
Сикорский посмотрел, кивнул головой и сказал:
- Это, значит, в порядке. Завтра утром надо ехать на ярмарку покупать лошадей, тарантасы и завтра же нагрузить на них весь наш скарб, и с Ереминым и еще одним десятником, которого я взял, отправить в Заим, оставив себе только тарантас и мою тройку, и послезавтра налегке, чтобы к вечеру быть в Заиме, выедем.
Выбранное резиденцией третьей дистанции село Заим ясно встало в глазах Карташева.
Ужинали, гуляли по саду, пели, играли, разговаривали.
В половине одиннадцатого Сикорский сказал:
- Ну, а теперь спать. В пять утра я буду вас ждать на ярмарке.
А Петр Матвеевич, у которого уже слипались глаза, сказал:
- Слава богу, кажется, начинает водворяться порядок.
Когда Карташев приехал на свою квартиру, он увидел спину Данилова, наклоненную над столом.
Быстро раздевшись, он лег, потушил свечку и сейчас же заснул, попросив разбудить себя в четыре часа.
Извозчик у него был уже договорен, все тот же молодой парень из России.
Апатичный Семен в четыре часа уже будил Карташева, а немного погодя принес ему чай, масло и хлеб.
Умываясь, Карташев заглянул в коридор и, увидев в кабинете опять неподвижную спину Данилова, подумал:
"Что ж он, так не вставая и сидит за работой? А на вид лентяй, какого и не выдумаешь".
Когда он уходил, Данилов, тяжело повернувшись, спросил его:
- Куда?
- Лошадей покупать.
- А вы понимаете в них?
- Немного, но там будет и Сикорский, и Еремин, и Тимофей, и мой извозчик.
Карташев заехал за Ереминым и Тимофеем и с ними проехал на ярмарку.
Она представляла бесконечное количество конных рядов, и только где-то в стороне стояли балаганы с наваленными перед ними кадками, колесами, лопатами и другими деревянными изделиями, да высокие молдаванские каруцы с углем и разным лесом. Были пряники с сусальным золотом и лошадки из картона, крашеные и полированные, с их особым запахом кислого клея, но все это уже не интересовало Карташева.
Маленький Сикорский вынырнул из-за одной из телег и крикнул ему:
- Идите сюда!
Он уже облюбовал тройку для себя и теперь отчаянно торговался с цыганами.
Глазки Сикорского сверкали лукаво, щурился он так же, как и цыгане, хлопал их по ладоням и твердо выкрикивал свою цену.
Черный цыган, сняв свой картуз и вытирая платком пот, говорил:
- Ай, ай, барин, уж не цыган ли ты сам?
Сикорский весело хохотал и уходил, а цыган, после долгого раздумья, кричал:
- Ну, бог с тобой, красненькую прибавь и бери!
Но Сикорский, не поворачиваясь, кричал ему свою прежнюю цену.
И с отчаянием опять кричал цыган:
- Бери!
Сикорский возвращался и говорил:
- Нет, после мы еще запряжем, а вы, господа, смотрите лошадей.
И Еремин, и Тимофей, и извозчик осматривали лошадей еще раз. Смотрели в зубы, наступали им на копыта, сжимали им ноздри, водили перед глазами соломинкой, выворачивали губы, щупали под челюстями и осматривали все пятна на спине, запускали руки под ноги. Потом запрягли.
Купили тройку, купили трех рабочих лошадей, купили тарантас, телеги.
Карташев совершенно случайно нашел и для себя то, что искал.
На маленькой, красиво сделанной тележке, запряженной молодой гнедой кобылой, сидел пожилой мещанин.
- Купите, барин, - сказал он проходившему Карташеву, - всю справу продаю.
Карташев остановился.
- Продаю без обмана; я не цыганин и не барышник. Лошадка выросла у меня в доме, и думал: никогда не расстанусь. Да вот пришлось. Купите, будете благодарить и вспоминать меня. Присаживайтесь, попробуйте.
Когда Карташев сел, хозяин сказал:
- Берите сами и вожжи и поезжайте, куда хотите.
Карташев взял вожжи, выехал в улицу и поехал. Он поворачивал и направо и налево, пробовал и кнутом ударить, пускал полным ходом и поехал опять шагом.
Лошадка словно чувствовала, что выдержала экзамен, и весело-задорно вздергивала головой.
- Послушная лошадка, говорю вам, и умна, как человек: воспитанная скотинка, руками своими воспитал. Бросьте вожжи, уходите куда хотите, сутки простоит и не шелохнется. Вот, постойте, смотрите.
Хозяин слез, зашел вперед лошади и сказал:
- Машка, за мной.
И умное животное, вытянув шею, осторожно ступая, шло вслед за своим хозяином.
Карташеву очень понравились и лошадь и тележка.
Лошадка действительно была красивая, стройная, с тонкими ножками и блестящей нежной гнедой шерстью.
- Какая цена?
- Без запросу полтораста рублей.
- А дешевле?
- Нет, пожалуйста, не торгуйтесь. От нужды ведь только продаю. Раньше ни за какую бы цену не отдал.
- Хорошо, я беру.
И Карташев торопливо, пока не подошла компания, отдал деньги и, сев в тележку, поехал разыскивать своих.
Он радостно думал:
"С такой лошадью и кучера мне не надо. Уложу нивелир, рейку на тележку и буду ездить".
- Смотрите, смотрите, - закричал Сикорский, увидев Карташева, - это что? Купили?
- Купил.
Все стали внимательно осматривать покупку.
Лошадь, правда, оказалась молодая, неиспорченная, но цену нашли дорогой.
- Семьдесят пять рублей цена, ну, через силу восемьдесят пять, - сказал извозчик.
Сикорский из-под полуопущенных век насмешливо смотрел на Карташева. Рот его был полуоткрыт по обыкновению, уши как будто еще больше оттопырились, и, качая головой, он говорил:
- Эх, вы... Ну что позвать бы было нас!
Но Карташев был доволен.
Его поддержал и проходивший мимо бывший хозяин:
- Не сумлевайтесь, сударь, - будете благодарить. Это не цыганское отродье.
- Ну, ты! - закричал на него высокий черный цыганище и так сверкнул своими громадными, иссиня-белыми белками, что бывший хозяин махнул на него и, торопливо уходя, бросил:
- Бог с тобой, бог с тобой...
- Я на этой лошадке и назад поеду. Садись, Тимофей, со мной.
Карташев подкатил к даче и весело побежал звать дам смотреть его покупку. Марья Андреевна очень внимательно и деловито осматривала лошадь, а Елизавета Андреевна стояла и радостно повторяла:
- Прелестная лошадка и тележка хорошенькая!
- Хотите попробовать?.. - предложил ей Карташев.
Елизавета Андреевна посмотрела на сестру.
- Поезжай, только не долго ездите, через час обед. Какая хорошенькая лошадка!
Елизавета Андреевна и Карташев уехали, а Марья Андреевна, прикрыв рукой глаза, долго еще смотрела им вслед.
Возвращаясь назад, правила уже сама Елизавета Андреевна, а Карташев то смотрел на нее, то на лошадку, то на окружающие дачи, Днестр, небо и чувствовал непередаваемую радость жизни.
- Теперь, - сказал он, высаживая Елизавету Андреевну, - когда я буду одиноко разъезжать по линии, со мной будет всегда прелестная маленькая волшебница Лизочка.
Елизавета Андреевна только покраснела, махнула рукой и быстро скрылась в саду.
Собиралась гроза, в небе неспокойно двигались облака, и на горизонте собирались уже целые баталионы из темных грозных туч. А между ними, как в амбразурах, еще нежнее, еще безмятежнее просвечивалось небо. В воздухе сразу посвежело.
- И куда вы едете на дождь! - говорила Марья Андреевна.
- Надо, надо, - решительно отвечал, попрощавшись и направляясь к тарантасу, Сикорский.
- Промокнете.
- Не сахарный.
- Господи! - удержала за руку Марья Андреевна Карташева, - неужели вы уезжаете? Я так привыкла к вам, как будто мы уже сто лет жили вместе.
- Слышите, слышите? - говорил ее муж, - нет, уж лучше уезжайте...
- Не забывайте же нас.
Карташев, сидя уже в тарантасе, кланялся и смотрел на Марью Андреевну и ее сестру. Елизавета Андреевна стояла грустная и молчала.
