Святослав Сахарнов - Сказочные повести. Выпуск седьмой
Конечно, Таня пригласила не только его, но и Ниночку, и Лекаря-Аптекаря, и косолапенькую Лору, которая научилась теперь ходить легко, как снегурочка, или, во всяком случае, не так тяжело, как медведь.
Дети говорили о своих делах, а взрослые — о своих. И все было так, как будто на свете нет и никогда не бывало сказок.
И вдруг Солнечные Зайчики побежали по комнате — веселые, разноцветные, с коротенькими розовыми хвостами.
Одни спрятались среди стаканов на столе, другие, кувыркаясь и прыгая, побежали вдоль стен. А один, самый маленький, уселся на носу Лекаря-Аптекаря, отогнув разноцветные ушки.
Это Петька откупорил бутылку с Солнечными Зайчиками — разумеется, просто из озорства, потому что у всех и так было превосходное настроение.
Но, может быть, Солнечные Зайчики выскочили не из бутылки? Может быть, по улице пронесли зеркало? Или в доме напротив распахнули все окна?
Так или иначе, все кончается хорошо. А ведь это самое главное — не правда ли? — особенно если все начинается плохо.
Вениамин Каверин
Легкие шаги
1
Шум приближавшегося поезда послышался издалека, круглый столб расширяющегося света несся перед ним, и вдруг стали видны станция, с которой свисал снег, лениво заглядывая в освещенные окна, ларек «Пиво — воды», знакомый извозчик из Дома Отдыха Престарелых Грачей, который стоял у ларька, держа кружку с пивом, и даже вылезающая из кружки, лопающаяся пена. Поезд налетел, пролетел, оставив всех в темноте, в тишине. Но прежде чем он пролетел, Петька ясно увидел какую-то девочку, перемахнувшую по воздуху через рельсы перед самым фонарем электрички. Он ахнул. И возчик тоже сказал: «Ух ты!» Но когда улеглись поднятые поездом снежные вихри, на той стороне не оказалось никого, кроме двух баб, закутанных так, что их можно было принять за двигающиеся мешки с картошкой.
Теперь до Немухина было недалеко, и Петька прибавил шагу. О девочке он подумал научно: «Обман чувств». Он любил обо всем думать научно. Но это не было обманом чувств, потому что через несколько минут он увидел ее на углу Нескорой и Малинового переулка. Она стояла, поглядывая по сторонам, точно размышляя, куда бы ей еще слетать, — такой у нее был воздушный вид. На ней было короткое ситцевое платье с большим бантом на спине, а за плечами что-то вроде накидочки. Она была без пальто, и это показалось Петьке интересным, но тоже не вообще, а с научной точки зрения.
— Хрю-хрю, — сказал он.
Девочка обернулась. Пожалуй, надо было поздороваться, но он поздоровался в уме, а вслух сказал:
— А пальто где? В школе забыла?
— Извините, — сказала девочка и присела. — Я еще не знаю, что такое «пальто».
Она, конечно, шутила. Любила же Петькина тетка говорить: «Я не знаю, что такое насморк».
— А где ты живешь?
— Нигде.
— А конкретно?
— Извините, — сказала девочка. — Я еще не знаю, что такое «конкретно».
— Между тем пора бы и знать, — рассудительно заметил Петька. — Тебе сколько лет?
— Второй день.
Петька засмеялся. Девочка была беленькая, а ресницы — черные, и каждый раз, когда она взмахивала ими, у Петьки — ух! — куда-то с размаху ухало сердце.
— Теперь я вас хочу спросить, — сказала девочка. — Скажите, пожалуйста, что это за штука?
Она показала на луну.
— Тоже не знаешь?
— Нет.
— Эта штука называется «луна», — сказал Петька. — Ты, случайно, с нее не свалилась?
Девочка покачала головой.
— Нет, я из снега, — серьезно объяснила она. — Вчера ребята слепили снежную бабу. Мимо проходил какой-то старик с бородой. Он посмотрел на меня… то есть не на меня, а на снежную бабу, и сказал сердито: «Ну нет, и без тебя на дворе довольно бабья».
Она рассказывала спокойно, неторопливо, и Петька заметил, что, когда он говорит, изо рта идет пар, а у девочки не идет.
— Мальчишки ушли, а он меня переделал. На голове у меня было дырявое ведро — он его сбросил, в руках швабра — он ее вынул. Он пробормотал: «В этом деле я не специалист», — когда делал прическу. «А теперь устроим ей ножки», — когда устраивал ножки. Я не слышала, потому что меня еще не было, но, наверно, я уже отчасти была, потому что я все-таки слышала. С глазами не получалось! — сказала она с огорчением. — А потом получилось.
Вот.
Она взмахнула ресницами, и у Петьки — ух! — куда-то ухнуло сердце.
— Потом он сказал: «А ходить ты будешь легко, потому что я не люблю девочек, которые ходят, как утки». В общем, я получилась у него так хорошо, что открыть глаза и заговорить — это было не так уж и трудно.
— И ты заговорила?
— Не сразу. Сперва вздохнула.
— Что же ты сказала?
— Не помню. Кажется. «Добрый вечер!».
— А он?
— Он? «Ах ты, моя душенька!» — и ушел.
— Странная история, — сказал Петька.
Они были теперь недалеко от Немухина. Впрочем, Петька — то далеко, то близко. У него были длинные ноги, и он, задумавшись, уходил от девочки, а потом спохватывался и возвращался.
2По Нескорой всегда плелись нехотя, вразвалку. Такая уж была улица, располагавшая к лени. Немухинский горсовет переименовал ее было в Какпулясовсехногпроносященскую, но из этого ничего не вышло — все сразу начинали плестись, едва сворачивали в нее с Малинового переулка. Но Петька, устроив девочку в дровяном сарае, где было так холодно, что даже дрова покряхтывали, и, чтобы согреться, толкали друг друга боками, действительно пролетел эту улицу как пуля. Дело в том, что на этой улице жил старый Трубочный Мастер. Самыми ценными считаются обкуренные трубки, поэтому в его маленьком домике всегда стоял дым — тот самый, о котором почему-то говорят «дым коромыслом». В этом дыму с трудом можно было различить хозяина, который сидел в кресле, скрестив короткие ножки.
Он очень боялся, что врачи запретят ему курить. На дощечке у ворот вместо «Внимание! Злая собака» было написано: «Внимание!
Врачам и даже членам Академии медицинских наук вход запрещен».
Всех он спрашивал: «Простите, а вы, случайно, не врач?» Когда Петька влетел к нему, запыхавшись, он тоже начал было: «Простите, а вы, случайно…»
— Дяденька, необыкновенный случай! — закричал Петька. — Морозоустойчивая девчонка!
И он рассказал Трубочному Мастеру о девочке, которая не знает, что такое «пальто», что такое «луна» и что такое «конкретно».
— Любопытно. Возможно, что это просто Снегурочка. Подождем до весны.
— Почему до весны?
— Потому что весной Снегурочки тают.
— Дяденька, — помолчав, сказал Петька, — а нельзя ли, чтобы она все-таки как-нибудь…
— Ну, знаешь, — сказал Трубочный Мастер, — это уж слишком. Ты же сам говоришь, что она из снега.
— Да, дяденька, но все-таки как-нибудь… Ведь есть же на свете, например, вечный лед. Он ведь не тает?
— Лед — нет. А Снегурочки — да.
Старый Мастер, набив в трубку табаку, умял его коротким желтым пальцем, закурил и стал думать. Пуф-пуф! Большие важные кольца дыма стали медленно подниматься в воздух, а за ними — пуф-пуф — покатились мохнатые голубые клубочки. Это значило, что вопрос сложный. Когда Старый Мастер обдумывал несложный вопрос, он просто пускал дым из ноздрей.
— Не знаю, не знаю, — наконец сказал он. — Разве что послать ее в Институт Вечного Льда? Я немного знаком с директором. Он, кстати, сам из бывших Дедов-Морозов.
И он написал: «Уважаемый Павел Георгиевич! Поручаю Вашему вниманию прилагаемую к сему девочку без пальто. По-видимому, морозоустойчива. Есть опасение, что растает к весне. Не хотелось бы». Он отдал записку Петьке.
— Спасибо, дяденька.
Но Мастер уже забыл о нем. Он открыл окно, дым повалил наружу, и соседи, как всегда, испугались, что в поселке пожар, а потом, как всегда, успокоились, вспомнив о Старом Мастере Трубок.
3Директор Института Вечного Льда был плотный румяный человек с седеющей бородой и бесформенным носом между розовых щек. О нем говорили: «Хорош, но со странностями». И действительно, странности были. Летом он чувствовал себя не в своей тарелке, а зимой — в своей. Летом был зол и нетерпелив, а зимой — свеж и болтлив. В отпуск он уходил в январе и всегда удивлялся, что его сотрудники предпочитают отдыхать летом. Фамилия его была Тулупов.
— Как-никак это все-таки чудо, — прочитав записочку, сказал он Петьке. — А чудеса надо изучать, потому что это — воздух науки.
И он приказал поместить девочку в холодильник номер один.
Это был самый обыкновенный холодильник — только очень большой. Там, где было написано «Мясо», лежало много мяса, а где «Фрукты» — очень много фруктов и овощей. Над дверью, когда она открывалась, зажигался большой голубой шар, а на стенках внутреннего шкафа был такой толстый иней, что Снегурочка могла бы писать на нем, если бы она умела писать. Для удобства кто-то предложил называть ее И. О. (исполняющая обязанности) Снегурочки, но директор сказал, что это вздор, и девочку стали называть просто Настей.
