Владимир Малюгин - Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре
И тут на него свалилась новая беда. Семья Гайдара распалась. Маленький Тимуренок остался с матерью.
Гайдар тяжело переживал уход жены, тосковал, и друзья посоветовали ему уехать подальше, чтобы утихла боль от измены близкого человека. И он поехал далеко-далеко — на самый Дальний Восток.
Как раз в Хабаровске, в газете «Тихоокеанская звезда», в то время собралось несколько человек, которые раньше работали в Архангельске в «Правде Севера». Вскоре сюда приехал и Гайдар — и сразу же принялся за дело.
В редакции работал Витя Королев — шестнадцатилетний паренек, и как только Витя узнал, что приехал „живой писатель, да еще автор «Школы»“, он сразу же стал добровольным адъютантом Гайдара.
Витя был влюблен в Аркадия Петровича и потому всех тех, кто не читал повесть «Школа», считал если не личными своими врагами, то, во всяком случае, людьми ужасно отсталыми.
Гайдар крепко подружился с Витей, рассказывал ему о Тимуре. Где бы ни привелось быть Гайдару — в лесах на границе Маньчжурии, на берегах озера Ханка, покрытого зеркальным льдом, во Владивостоке и на Сучане, в штормовом море и на перевале Сихотэ-Алинь — всюду перед глазами стоял ярко освещенный Северный вокзал, транссибирский поезд «Москва — Владивосток». Потом гудок. И сквозь толстое стекло на перроне самый хороший товарищ — Тимур, его маленький командир. Тимур улыбается и поднимает руку, отдавая прощальный салют…
Да, он часто вспоминал своего дорогого Тимуренка, Лилю. Вспоминалась Пермь, голубой дом, Лиля — девчонка в ярком сарафане, потом веселая свадьба с песнями в редакции «Звезда». Потом Архангельск — северный город с удивительным свечением весенних зорь, когда закаты, не затухая, сливаются с восходами. И Севастополь. И голос Тимура: «Папка! Ну что ты все молчишь? То говорил, а то молчишь? Ну, папочка…»
«На минуту вспомнил я этот Севастополь — и не хочу больше. Как хорошо, что все это уже прошло и все прошло», — записывал он в дневник, который вел теперь регулярно.
Он очень ждал писем от них, и они приходили. Вот письмо от Лили и в нем фотографии Тимура.
«Милый, родной маленький командир, — записывал Гайдар в дневник. — Он бережет мои «военные секретные письма» и крепко меня помнит».
Получил Аркадий и письмо от сестры Талки: «Я принесла твое письмо Тимуру уже поздно, — сообщала сестра, — когда он спал, и мы не стали будить его. Твое письмо к Тимуру прочла Лиля, и когда она читала его, то из глаз ее катились почему-то слезы. Очень странно».
«Эх, сестренка! Ничего странного нет, — продолжал он записывать в дневнике. — Жили все-таки долго, и есть о чем вспомнить. А в общем — дело прошлое».
В Хабаровске Гайдар задумывает новую повесть. Она уже вся в голове, и через месяц ее можно бы окончить. Гайдар засел за работу. Главным героем повести был октябренок Алька. «Интересно, — размышлял Гайдар, — как будет понимать и читать Тимур мою повесть? Ведь Алька — это он сам».
Книга писалась быстро и уверенно; норма — шесть страниц в день. Повесть была видна как на ладони, и только первоначальное название — «Мальчиш-Кибальчиш» — Гайдар изменил: пусть она будет называться «Военной тайной».
Но беспокойна и хлопотлива жизнь разъездного корреспондента газеты. Писать новую повесть не хватало времени: командировки, командировки, командировки…
Гайдар увидел на берегу Амура леса строящейся электростанции, трубы Дальсельмаша, побывал на ударной новостройке — Нефтестрое. Он писал о людях, которые дадут Хабаровску бензин, керосин, лигроин. Да и нельзя не писать об этих замечательных людях! Только, конечно, надо писать не так, как рисуют ударников на плакатах. А такие плакаты Гайдар видел, и не раз. Вскинув на плечо увесистый молот, выпятив грудь колесом, шагает на плакате здоровенный дядя.
«Куда он, собственно, шагает? — размышлял Гайдар. — Ведь если он идет на завод, то зачем молот тащит из дому. Если же он идет с работы домой, то непонятно, как пропустили его через проходную будку с инструментом.
Нет, рабочие — это не железобетонные манекены. В жизни это самые обыкновенные люди, земные, простые и вместе с тем необыкновенные. Это ведь только в плохих стихах да плакатах получается, что раз человек ударник, то он обязательно «бьет молотом» да шагает «железным шагом», а уж такие вопросы, как, например, обед в столовой, барак, правильный учет и своевременная выдача зарплаты, — это его, ударника, будто бы совершенно не интересует. Как бы не так!»
Всякий раз Гайдар возвращался из командировки бодрым, веселым, полным впечатлений и замыслов. И первым, кто встречал его, был Витя — он скучал по Гайдару, наверно, не меньше, чем маленький Тимур в далекой Москве…
Вскоре Витю постигло первое в жизни горе: его любимый Гайдар заболел, и надолго. Больше месяца Витя ходил в больницу, и, если его не пускали, он как-нибудь ухитрялся передать подарок от себя или от друзей Гайдара. С Аркадием Петровичем случилась старая беда: серебряные молоточки опять больно колотили где-то в мозгу, и опять неприятно дергались губы.
Гайдар был бледен и молчалив. Увидев Витю, он слабо улыбнулся и тихо, задумчиво сказал:
— Нет худа без добра!..
Сейчас ему уже не нужно было «сдавать в газету строчки», он продолжал работать над новой книгой. Вот уже три общие ученические тетради исписаны прямым почерком — каждая буковка отдельно — это черновик повести «Военная тайна».
В одной из тетрадей вперемежку с текстом Гайдар записал:
«День опять солнечный. Падают первые листья. Много работаю и гуляю для отдыха в тихом, заросшем травой саду. Норма у меня — в день шесть страниц, но иногда даю встречный и делаю семь. В общем, книга будет написана. Сегодня 15 августа. Вспомнил прошлый год, это время. Я жил в Крыму и заканчивал «Дальние страны».
Крымские впечатления, жизнь в пионерском лагере Артек не прошли бесследно. На Дальнем Востоке, на краю советской земли, Гайдар писал повесть о славном пионерском отряде имени Павлика Морозова, о вожатой Натке Шагаловой, мальчугане Альке и его сказке о храбром Мальчише-Кибальчише. Горько и тяжело дописывать последние главы о том, как от руки бандита погиб славный Алька, как Натка, увидев мертвого Альку, отступила назад, подошла снова и, заглянув Альке в лицо, вдруг ясно услышала далекую песенку о том, как уплыл голубой кораблик…
Рука плохо держала перо, и буквы прыгали по бумаге, когда Гайдар писал о том, как на скале, на каменной площадке, высоко над синим морем, вырыли остатками динамита могилу, как светлым солнечным утром весь лагерь пришел провожать Альку и как клялись пионеры, а потом поставили над могилой большой красный флаг…
Не впервой Гайдару лежать в лечебницах для нервнобольных, но эту, хабаровскую, сквернейшую из всех, — он вспомнит ее спокойно: здесь была так неожиданно написана повесть «Военная тайна»…
Гайдар отложил перо. Потом снова взял его и нарисовал внизу пятиконечную звездочку с расходящимися от нее лучами. Это его эмблема, значит, все идет хорошо и все будет хорошо.
Гайдар продолжал работать. Книга «лечила» его горькую болезнь, он скоро поправился, и его стали отпускать в город, к друзьям. И хорошо, что в город. И не только потому, что соскучился. Питание в больнице отвратительное: дают только хлеб да вареную ячменную крупу.
«Ну да ничего, — думал Гайдар, — вот выпишусь, тогда шарахну статьей по тамошним нравам и порядкам! А то стена у больницы высокая — не всем все видно».
Наконец-то 30 августа можно сделать последнюю больничную запись в дневнике:
«Сегодня выписываюсь из больницы. День хрустально-осенний — первые уже сухие листья. Итак, год прошел. С огромным облегчением думаю об этом. Это был тяжелый и странный год. Но в общем ничего особенного не случилось, жизнь идет своим чередом, и в конце концов теперь видно, что не такое уж непоправимое было у меня горе».
Гайдар едет в Москву.
Москва жила своей прежней шумной, суматошной жизнью. Но теперь Гайдар Москвы уже не боялся. Боль улеглась. Он побывал у Тимура в Ивнах, в Курской области, где тот жил с матерью. А потом опять Москва. Встреча с приятелями, вечеринки, суматоха.
Однажды Гайдар возвращался из издательства и шел к своим приятелям. Было душно, и он присел на скамейку в садике у Большого театра.
«Что же, у каждого свои заботы, свои семьи, свой дом. А что есть у меня? — с иронией подумал Гайдар. — В сущности, у меня есть только — три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок, папаха — и больше ничего и никого — ни дома, ни места. И это в то время, когда я вовсе не бедный и вовсе уж никак не отверженный и никому не нужный. Просто — как-то так выходит».
Жизнь шла своим чередом. Новая повесть «Военная тайна» уже печаталась в типографии.
