Алексей Толстой - Сказки
Бабушка - искать-поискать, да, знать, кикимора под яр ушла в омут зеленый. Вот слез-то что было!
Тоскует бабушка день и ночь. И говорит ей Моря:
- Не плачь, бабушка, я сестрицу отыщу.
- Куда тебе, ягодка, сама только пропадешь.
- Отыщу да отыщу, - твердит Моря. И раз, когда звезды высыпали над яром, Моря выбежала крадучись из избы и пошла куда глаза глядят.
Идет, попрыгивает с ноги на ногу и видит - стоит над яром дуб, а ветки у дуба ходуном ходят. Подошла ближе, а из дуба торчит борода и горят два зеленых глаза...
- Помоги мне, девочка, - кряхтит дуб, - никак не могу нынче в лешего обратиться, опояшь меня пояском.
Сняла с себя Моря поясок, опоясала дуб. Запыхтело под корой, завозилось, и встал перед Морей старый леший.
- Спасибо, девка, теперь проси чего хочешь.
- Научи, дедушка, где сестрицу отыскать, ее злая кикимора унесла.
Начал леший чесать затылок... А как начесался - придумал.
Вскинул Морю на плечи и побежал под яр, вперед пятками.
- Садись за куст, жди, - сказал леший и на берегу омута обратился в корягу, а Моря спряталась за его ветки.
Долго ли так, коротко ли, замутился зеленый омут, поднялась над водой косматая голова, фыркнула, поплыла и вылезла на берег кикимора. На каждой руке ее по пяти большеголовых младенцев - игошей - и еще один за пазухой.
Села кикимора на корягу, кормит игошей волчьими ягодами. Младенцы едят, ничего, - не давятся.
- Теперь твоя очередь, - густым голосом сказала кикимора и вынула из-за пазухи ребеночка.
- Дуничка! - едва не закричала Моря.
Смотрит на звезды, улыбается Дуничка, сосет лохматую кикиморину грудь.
А леший высунул сучок корявый да за ногу кикимору и схватил...
Хотела кинуться кикимора в воду - никак не может.
Игоши рассыпались по траве, ревут поросячьими голосами, дрыгаются. Вот пакость!
Моря схватила Дуничку - и давай бог ноги.
- Пусти - я девчонку догоню, - взмолилась к лешему кикимора.
Стучит сердце. Как ветер летит Моря. Дуничка ее ручками за шею держит...
Уже избушка видна... Добежать бы... А сзади - погоня: вырвалась кикимора, мчится вдогонку, визжит, на сажень кверху подсигивает...
- Бабушка! - закричала Моря.
Вот-вот схватит ее кикимора. И запел петух: "Кукареку, уползай, ночь, пропади, нечисть!"
Осунулась кикимора, остановилась и разлилась туманом, подхватил ее утренний ветер, унес за овраг.
Бабушка подбежала. Обняла Морю, взяла Дуничку на руки. Вот радости-то было.
А из яра хлопал деревянными ладошами, хохотал старый дед-леший. Смешливый был старичок.
ДИКИЙ КУР
В лесу по талому снегу идет мужик, а за мужиком крадется дикий кур.
"Ну, - думает кур, - ухвачу я его".
Мужик спотыкается, за пазухой булькает склянка с вином.
- Теперь, - говорит мужик, - самое время выпить, верно?
- Верно! - отвечает ему кур за орешником...
- Кто это еще разговаривает? - спросил мужик и остановился.
- Я.
- Кто я?
- Кур.
- Дикий?
- Дикий...
- К чему же ты в лесу?
Кур опешил:
- Ну, это мое дело, почему я в лесу, а ты чего шляешься, меня беспокоишь?
- Я сам по себе, иду дорогой...
- А погляди-ка под ноги.
Глянул мужик, - вместо дороги - ничего нет, а из ничего нет торчит хвост петушиный и лапа - кур глаза отвел.
- Так, - сказал мужик, - значит, приходится мне пропасть.
Сел и начал разуваться, снял полушубок. Кур подскочил, кричит:
- Как же я тебя, дурака, загублю? Очень ты покорный.
- Покорный, - засмеялся мужик, - страсть, что хочешь делай.
Кур убежал, пошептался с кем-то, прибегает и говорит:
- Давай разговляться, подставляй шапку, - повернулся к мужику и снес в шапку яйцо.
- Отлично, - сказал мужик, - давно бы так.
Стали яйцо делить. Мужик говорит:
- Ты бери нутро, - голодно, чай, тебе в лесу-то, а я шелуху пожую.
Ухватил кур яйцо и разом сглотнул.
- Теперь, - говорит кур, - давай вино пить.
- Вино у меня на донышке, пей один.
Кур выпил вино, а мужик снеговой водицы хлебнул.
Охмелел кур, песню завел - орет без толку... Сигать стал с ноги на ногу, шум поднял по лесу, трескотню.
- Пляши и ты, мужик...
Завертел его кур, поддает крылом, под крылом сосной пахнет.
И очутился мужик у себя в хлеву на теплом назме... Пришла баба от заутрени...
- Это ты так, мужик, за вином ходил...
- Ни-ни, - говорит мужик, - маковой росинки во рту не было, кур дикий меня путал.
- Хорошо, - говорит баба и пошла за кочергой. Принесла кочергу да вдруг и спрашивает: - Ну-ка повернись, что это под тобой?
Посмотрела, а под мужиком лежат червонцы.
- Откуда это у тебя?
Стал мужик думать.
- Вот это что, - говорит, - кур это меня шелухой кормил... Дай бог ему здоровья...
И поклонились мужик да баба лесу и сказали дикому куру - спасибо.
ПОЛЕВИК
На току, где рожь молотят, - ворох; ворох покрыт пологом, на пологу роса. А под пологом девки спят...
Пахнет мышами, и на небе стоит месяц. По току шагает длинный Полевик, весь соломенный, ноги тонкие...
- Ну, ну, - ворчит Полевик, - рожь не домолотили, а спят.
Подошел к вороху, потянул за полог:
- Эй, вы, разоспались, заря скоро!
Девки из-под полога высовывают головы, шепчут:
- Кто это, девоньки, или приснилось? Никак светает скоро.
Дрожат с холоду, просыпаются. На хуторе за прудом кричат петухи.
К молотилке шагает Полевик; под молотилкой, накрывшись полушубками, спят парни.
Постаскал с них Полевик полушубки:
- Вставайте, рожь не домолочена.
Парни глаза протирают...
- Свежо, ребята, ай вставать пора...
На току ворошится народ, натягивают полушубки да кацавейки, ищут: кто вилы, кто грабли...
Холодеет месяц. А Полевик уж в поле шагает.
- Голо, голо, - ворчит Полевик, - скучно.
Ляжет он с тоски в канаву, придет зима, занесет его снегом.
ИВАН-ЦАРЕВИЧ И АЛАЯ АЛИЦА
Скучно стало Ивану-царевичу, взял он у матушки благословение и пошел на охоту. А идти ему старым лесом.
Настала зимняя ночь. В лесу то светло, то темно; по спелому снегу мороз потрескивает.
Откуда ни возьмись выскочил заяц; наложил Иванцаревич стрелу, а заяц обернулся клубком и покатился. Иван-царевич за ним следом побежал.
Летит клубок, хрустит снежок, и расступились сосны, открылась поляна, на поляне стоит белый терем, на двенадцати башнях - двенадцать голов медвежьих... Сверху месяц горит, переливаются стрельчатые окна.
Клубок докатился, лунь-птицей обернулся: сел на воротах. Испугался Иван-царевич, - вещую птицу застрелить хотел, - снял шапку.
- Прости глупость мою, лунь-птица, невдомек мне, когда ты зайцем бежал.
- Меня Алая-Алица, ясная красавица, жижова пленница, за тобой послала, - отвечает ему лунь-птица, - давно стережет ее старый жиж.
- Войди, Иван-царевич, - жалобно прозвенел из терема голос.
По ледяному мосту пробежал, распахнул ворота Иван-царевич - оскалились медвежьи головы. Вышиб ногой дверь в светлицу: видит - на нетопленной печурке сидит жиж, голова у него медная, глазами ворочает.
- Ты зачем объявился? Или две головы на плечах? - зарычал жиж.
Прицелился Иван-царевич и вогнал золотую стрелу между глаз старому жижу.
Упал жиж, дым повалил у него изо рта, вылетело красное пламя и поело терем. Иван-царевич побежал в светлицу. У окна, серебряными цепями прикована, сидит Алая-Алица, плачет... Разрубил цепи, взял Иван-царевич на руки царевну и выскочил с ней в окошко.
Рухнул зимний терем и облаком поднялся к синему небу. Сбежал снег с поляны, на земле поднялись, зацвели цветы. Распустились по деревьям клейкие листья.
Откуда ни возьмись прибежали тоненькие, синие еще от зимнего недоеда, русалки-мавки, закачались на деревьях; пришел журавль на одной ноге; закуковала кукушка; лешие захлопали в деревянные ладоши; позык аукался.
Шум, гам, пение птичье... И по синему небу раскатился, загрохотал апрельский гром.
И узнали все на свете, что Иван-царевич справляет свадьбу с Алой-Алицей, весенней царевной.
СОЛОМЕННЫЙ ЖЕНИХ
Внизу овина, где зажигают теплины, в углу темного подлаза лежит, засунув морду в земляную нору, черный кот.
Не кот это, а овинник. Лежит, хвостом не вильнет - пригрелся. А на воле - студено.
Прибежали в овин девушки, ногами потопали.
- Идемте в подлаз греться.
Полегли в подлазе, где дымом пахнет, близко друг к дружке, и завели такие разговоры, что - стар овинник, а чихнул и землей себе глаза запорошил.
- Что это, подружки, никак чихнуло? - спрашивают девушки.
Овинник рассердился, что глаза ему запорошило, протер их лапой и говорит:
- Ну-ка, иди сюда, которая нехорошие слова говорила!
Каждая девушка на себя подумала, и ни одна ни с места.
- Ну, что же, - говорит овинник, - или мне самому вылезать?
И стал из норы пятиться... Тут одна догадливая да бедная, сирота Василиса, взяла ржаной сноп, прикрыла его платком и поставила впереди всех.
