Братья Бондаренко - Сказки Гореловской рощи
— Угощайся, сосед.
Мышке и за неделю столько бы не съесть, а Суслик — чаф, чаф! — съел и сидит глядит, что дальше будет.
— Смутилась Мышка, всегда такой щебетуньей была, а тут чуть выговорила: Что ж ты у пустого-то стола сидеть будешь. Пойдем прямо к закрому.
Привела Суслика в кладовку. Потчует:
— Ешь, не стесняйся.
А чего Суслику стесняться? Он в гостях, он не воровать пришел. Он как сел, так пол закрома и съел. Встряхнулся. Покашлял в кулачок. Сказал:
— Як тебе в воскресенье еще зайду. И вообще теперь частенько заходить буду. Мне у тебя нравится.
— Заходи, я всегда рада тебя видеть, — чуть слышно пропищала Мышка, а ночью, когда спали все, собрала она свои пожитки и перебралась жить в Гореловскую рощу.
Прошлой осенью еще перебралась. Весной Мышонок у нее народился, маленький, слепенький. Но теперь он подрос, и Мышка везде его с собой водит, чтобы не пропал. И на сказки к кургану пришла с ним. Устроилась возле медвежат под березой.
Мышонок был доволен, что мать привела его к кургану. Бегал по пеньку, припрыгивал и хлопал в ладоши.
Среди ветвей березы прятался Филин. Сказок у него не было, и поэтому он точно знал — пирога ему не дадут. Но под общий шум и гам Филин надеялся унести Мышонка. Он глядел на него из листьев большими желтыми глазами и ждал удобного случая.
А Мышонок бегал по пеньку и пищал:
— Пик-пик, весело как! Пик-пик. Он был весь на виду, и взять его было пока нельзя.
МАЛЕНЬКИЕ СКАЗКИ БОЛЬШОГО МЕДВЕДЯ
Вскоре у Маняшина кургана собралась почти вся Гореловская роща. Были среди собравшихся и гости. Из Осинников прибежала белка Рыжее Ушко.
— У меня тоже есть рассказать что, — сказала она и пристроилась возле медведя Лаврентия. Давняя между ними дружба была. Сидели, перешептывались, орешки грызли.
Солнце опустилось уже за врытый в макушку кургана серый камень, и на белку с медведем легла от камня длинная густая тень. Позади них сидел заяц с Рыжими Усами и шептал: рассказывал самому себе сказки.
Из Марьевки прибежали пес Вертихвост и щенок Федотка. Это они раздобыли у бабушки Степаниды пирог с тыквой и поэтому сидели среди самых почетных гостей в первом ряду. Вертихвост сидел солидно, как и подобает сидеть псу в его возрасте, а Федотка волновался и . все подталкивал Вертихвоста, повизгивал :
— Где мы с тобой сидим, Вертихвост!
Вертихвост дернул его незаметно за ухо:
— Сиди спокойно, Федотка, не вертись.
Но спокойно сидеть Федотка не мог, волновался: будет ли Вертихвост сказки рассказывать. Ух и сказки, Федотка их в Марьевке с разинутым ртом слушал. Волновался и медведь Иван. Он пришел из Ясеневого леса. На посошок опирался, когда шел. Сдал за последние годы. Когда-то таким могучим был — ух ты! А теперь совсем одряхлел. Ложится иногда вечером в постель и думает: «Может, больше и не проснусь». А услышал, что в Гореловской роще можно за три сказки пирог с тыквой получить, поднялся и пошел.
Попыталась было остановить его медведица:
— Куда ты пойдешь такой? Ты стоишь еле. Упадешь где-нибудь дорогой и не встанешь Не упаду, — покашлял медведь Иван. — Я ведь спешить не буду. Пройду немного, посижу и дальше пойду. Сейчас утро, к вечеру доберусь, и ладно. Зато пирогом угощу тебя.
Медведь Спиридон поднял над головой колокольчик. Позвонил:
— Тише... Давайте начинать.
Медведь Иван вздрогнул и поднялся.
— Дозволь мне, Спиридоша.
— Говори, дедушка Иван.
С четвертого ряда громыхнул басом медведь Михайло :
— Это почему же ты ему первому слово даешь? Я тоже лапу поднял, разве ты не видишь?
Он боялся, как бы пирог не отдали медведю Ивану. Не за сказки, какие там у медведя Ивана могут быть сказки! За старость отдадут. И поэтому кричал медведь Михайло издали:
— Я выше него лапу поднял, мне и рассказывать первому.
Сосед его, медведь Тяжелая Лапа, поддакивал. Привставал, грузный, плечистый, гудел:
— Да, да, Михайло высоко лапу поднимал. Я. рядом сижу, видел.
Своих сказок у медведя Тяжелая Лапа не было, а пирога необыкновенного попробовать хотелось. Вот и думал он: может, дадут медведю Михайле, а Михайло вспомнит, кто его поддержал, и поделится с ним. Потому и кричал басовито:
— Михайле первому говорить. Его лапа выше была. Я рядом сижу, видел.
Медведь Иван закашлялся, посошком постучал:
— Не горячитесь вы. Я пока не рассказывать, спросить хочу: можно мне с одной сказкой выступить? Трех у меня нет.
Выступить с одной сказкой ему не разрешили, и медведь Иван, вздыхая, сел, а медведь Михайло поднялся и пошел на вершину кургана. Поглядел вокруг и покачал головой — сколько собралось, батюшки! Весь вечер собирались и все зря: сейчас опять по домам пойдут. Расскажет он, Михайло, три свои сказки и заберет пирог. И сразу не на что глядеть будет. Зря шли, ноги били.
И медведь Михайло поднял лапу:
— Я расскажу вам сказку о Зайчонке, маленьком, глупом Зайчонке. Очень он был смешной и глупый.
На пенечке под березой запрыгал и захлопал в ладоши Мышонок:
— Ха! Большой медведь будет рассказывать сказку о маленьком Зайчонке. Ха-ха. Медвежата тоже засмеялись было, но медведь Спиридон цыкнул на них, и они притихли. А медведь Михайло глядел на всех с макушки кургана и думал: «Сейчас моя первая сказка тронет их, вторая — заберет, а третья — поразит».
И начал рассказывать:
«Наигрался Зайчонок на полянке, напрыгался, поспать ему захотелось. Выбрал он себе елочку пораскидистее, лег под ней. Закрыл глаза и слышит — кричит откуда-то сверху перепелка ему Спать пора, спать пора.«Верно, — думает Зайчонок, — пора». И вдруг спохватился: откуда в роще перепелка взялась? Перепелки за рощей, в степи живут, в траве прячутся.
«Залетная какая-нибудь», — подумал Зайчонок высунулся из-под елочки. Смотрит: никакой перепелки нет. Сидит на сосне Сойка, от солнышка жмурится.
«Показалось, наверное», — решил Зайчонок и опять спрятался под елочку. Но только глаза закрыл, слышит, почти над головой у него Канюк кричать начал:
— Кий... Кий...
Вздрогнул Зайчонок, сжался в комочек и вздохнуть боится: приметит его Канюк — конец. Он с хомяками, сусликами, слепышами запросто слаживает, а с ним, Зайчонком, и подавно. Какая в нем еще сила, когда ему всего неделя от роду.
Подождал немножко — не слышно никого. «А может, и это тоже показалось?» — подумал Зайчонок и высунулся из-под елочки. Смотрит: никакого Канюка поблизости нет. Все та же Сойка на сосне сидит и жмурится.
— Сойка, — спросил ее Зайчонок, — куда Канюк улетел?
— А он и не был здесь. Спи, — сказала Сойка, и Зайчонок опять было полез под елочку, но сзади громко закричал Канюк:
— Кий... Кий...
Оглянулся Зайчонок, а это Сойка сидит и кричит канюком.
— Ты чего пугаешь меня? — спросил ее Зайчонок. — Это нехорошо — маленьких пугать.
— А я и не пугаю вовсе, — сказала Сойка. — Я просто забавляюсь. А ты чего не спишь? Спи... Спать пора, спать пора. Как, удивился Зайчонок,
— и перепелка тоже ты?
Покачал он головой и полез под елочку. Лежал под ней и посапывал в две дырочки. Над ним раздавался крик Канюка, но Зайчонок больше не боялся его. Он знал — это Сойка забавляется. А Сойку чего бояться? Она зайчат не обижает».
Этими словами закончил медведь Михайло свою первую сказку. Вокруг молчали. И вдруг в тишине раздался хриплый голос медведицы Авдотьи:
— Что он сказал, Матренушка?
И медведица Матрена прокричала ей в ответ:
— Он сказал, что Сойка умеет кричать, как перепелка.
— А разве этого никто не знал? — отозвалась Авдотья.
Медведь Лаврентий хохотнул в кулак: он сердился на Михайлу за отобранную газету и теперь нарочно смеялся над ним:
— Ну и сказка.
Глядя на медведя Лаврентия, засмеялись и другие. А медведь Тяжелая Лапа крикнул, привставая с места:
— Зря смеетесь, хорошая же сказка.
Сказка ему не больно нравилась, но своих у него не было и он думал: получит Михайло пирог и поделится с ним. Потому и кричал он, что сказка у Михайлы хорошая.
Медведь Михайло поднял лапу:
— А сейчас я расскажу вам сказку о маке. На лугу растет он. Я ходил вчера, видел.
Подождал, когда утихнут вокруг, и повел рассказ свой:
«На лугу возле гнезда Жаворонка проклюнулся из земли бледный желтенький росток.
— Посмотрел на него Жаворонок и сказал: Травка родилась.
И сел птенцов выводить. День сидит, два. Глянул как-то, а желтенький росток уже стебельком стал Растет травка, — сказал Жаворонок и поудобнее на гнездо уселся.
Неделю сидит, другую. Глянул как-то, а травка-то уже горит алым цветом.
И воскликнул Жаворонок:
— Вот это да! Родился травкой. Рос травкой. А раскрылся — маков цвет...»
