Вильям Козлов - Президент не уходит в отставку
— Все-таки, о чем ты думаешь? — спросил Гарик. — Разрешаешь гамлетовский вопрос: быть или не быть? — Они стояли в потоке машин у красного светофора. Над ними громоздко навис железный кузов самосвала. Шофер, по сравнению с ними, казалось, сидел где-то в облаках.
— Ты угадал, — улыбнулся Сорока, пытаясь прогнать мрачные мысли. — Я думаю о смерти.
— Я бы на твоем месте господа бога благодарил, что остался жив, сказал Гарик. — Сережа нашел в кустах твой шлем… Ты его видел?
— Я знаю, он раскололся в трех местах.
— Не мучай ты себя, — сказал Гарик. — Как говорится, чему быть, того не миновать.
Они остановились у Московского универмага и, закрыв машину, пошли через арку в продовольственный магазин. Это Алена их туда снарядила за покупками. Нужно было купить стиральный порошок «Вок» — он продавался только здесь, — двухконфорочный керогаз, сковородку…
— У меня в запасе червонец… Возьмем пару бутылок шампанского? предложил Гарик. — У Алены через месяц день рождения…
На Дворцовой набережной — они возвращались из магазина на улицу Восстания — Сорока вдруг схватил Гарика за руку:
— Остановись!
Гарик взглянул на него и послушно прижался к тротуару. Сорока выскочил из машины и бросился в обратную сторону. Было заметно, что он още немного прихрамывает. Догнав тоненькую девушку с каштановыми волосами и не обращая внимания на прохожих, Сорока, жестикулируя, что-то говорил, а девушка с сосредоточенным лицом слушала. И вид у нее был такой, будто она пыталась что-то вспомнить. Наверное, все-таки вспомнила, потому что улыбнулась, кивнула и, взяв Сороку под руку, пошла по тротуару.
Гарик наблюдал за ними в зеркало заднего обзора. Давно он не видел приятеля таким оживленным. Разгладились горькие складки возле уголков губ, оживились серые глаза. Они прошли мимо машины, и Сорока даже не взглянул на нее. Девушка была невысокого роста, стройная. И улыбка у нее белозубая, красивая.
Видя, что они уходят в сторону Летнего сада, Гарик догнал их и посигналил. Сорока рассмеялся, что-то сказал своей знакомой, и они остановились. Девушка с любопытством посмотрела на высунувшегося в приоткрытую дверцу Гарика.
— Может быть, вы сядете в машину? — сказал он.
Сорока распахнул дверцу, откинул переднее сиденье, и девушка забралась в машину. В кабине сразу запахло хорошими духами.
— Ты не забыл? Нам еще нужно в один магазин, — напомнил Гарик, с любопытством разглядывая девушку.
— Познакомься, это Нина, — сказал Сорока. Он сразу понял, что девушка произвела должное впечатление на Гарика.
Гарик был недоволен: у них еще столько дел, а Сорока, сидя рядом с девушкой, болтал о всякой всячине. Сорока — человек, из которого обычно слова приходится клещами вытаскивать, а тут будто его прорвало, так и заливается соловьем! Невозможно слово вставить… Это, пожалуй, больше всего и раздражало Гарика — получалось, будто он лишний в машине, шофер такси, на которого бесцеремонные пассажиры не обращают никакого внимания… Из разговора он понял, что они всего один раз виделись, причем глазастая Нина приняла Сороку за жулика и привела в милицию…
Поглядывая на нее в зеркальце, Гарик все больше убеждался, что она ничего… Да что ничего — красива! Лицо чистое, овальное с прямым носиком, черные брови узкие, а в крупных глазах, когда она смеется, мелькают блики. Ну и Сорока, вот тебе и тихоня!..
Гарик понемногу тоже включился в разговор и уже больше не вспоминал о том, что нужно в продуктовый. Они проехали всю набережную, нырнули под Литейный мост, свернули на проспект Чернышевского, а потом выскочили на улицу Воинова. Они были рядом с домом, в котором жила Алена, но Сорока ничего не сказал, и Гарик поехал дальше. По улице Воинова было приятно ехать, здесь асфальт ровный, без выбоин. И потом регулировщики в стеклянных будках-аквариумах все время включали зеленый свет.
Погода была солнечная, теплая — почему бы не покататься по городу? А водить машину Гарик любил. Последний год в Москве его приемный отец Вячеслав без опаски давал ему ключи, и Гарик свободно разъезжал по городу. В столице труднее водить — столько разных улиц и переулков, не считая тупичков, а в Ленинграде проще — здесь почти все улицы пересекаются под прямым углом.
— Экзамены сдали? — поинтересовался Сорока.
— Какие экзамены? — удивилась Нина. — Я работаю.
Сорока смутился: он почему-то решил, что она студентка.
— Где же вы работаете, если не секрет? — ввернул Гарик.
— О, это большой секрет! — улыбнулась Нина. — Но вам, так и быть, скажу: я работаю в Апраксином дворе, в комиссионном магазине.
— Ценное знакомство! — воскликнул Гарик. — Вы меня, пожалуйста, запомните как следует, я к вам обязательно зайду.
— Вам, конечно, нужны фирменные джинсы или что-нибудь в этом роде?
— Джинсовую рубашку хорошо бы, — сказал Гарик. — Из грубого материала, с кнопками. И чтобы с заграничной этикетной.
— Сейчас спекулянты к отечественным изделиям пришивают заграничную бирку и продают в несколько раз дороже.
— Вас-то не проведешь! — заметил Гарик.
— На этих джинсах сейчас все помешались, — сказала Нина. — Фирменные не сдают нам на комиссию — продают с рук. Мы ведь не можем их оценить дороже, чем они идут по прейскуранту. А деляги продают их за бешеные деньги.
— Скоро все, как детдомовцы, будут ходить в одинаковой форме, — заметил Сорока.
Он, случалось, заглядывал в комиссионку и даже как-то купил недорогой транзисторный приемник. Там в отделе культтоваров всегда толпа любопытных. Стоят и смотрят на разнообразную заграничную технику: приемники, магнитофоны, проигрыватели. Здесь же неподалеку, у окна, модные ребята в замшевых и кожаных пиджаках с оглядкой торговали пластинками, кассетами, заграничными часами. Слышались реплики: «А-а, „Сейка“! Квадратный вариант с двумя календарями… Можно схватить и штиф… Морда у них красивая, а машина — тьфу! Уж если брать, то лучше „Омегу“. У другого окна толковали о новейших заграничных магнитофонах с „Долби-системой“, о проигрывателях, о сверхдефицитных „пластах“. Слышались имена Реброва, Челентано, Поля Мориа, Рейя Конниффа, Джеймса Ласта…
И вот в этой комиссионке работает Нина…
— Я туда иногда захожу, — наконец сказал Сорока. — Вы за прилавком не стоите?
— Бывает, подменяю продавцов, — ответила Нина. — Вообще-то я закончила торговый техникум и работаю заведующей трикотажным отделом. На втором этаже.
— И вам нравится… эта работа? — поинтересовался Сорока.
— А чем моя работа хуже любой другой? — быстро взглянула на него Нина.
Улыбка исчезла с ее лица, глаза смотрели настороженно. Точь-в-точь, как тогда на Кондратьевском, не хватало только рядом Найды на поводке…
— Я люблю свою работу, — подчеркнула она. — Я в курсе европейской моды, разбираюсь в мужской и женской одежде… — Она бросила взгляд на Гарика. — На ваших джинсах американская наклейка, а на самом деле они японского произвожства.
— Какие японские? — возмутился Гарик, очень гордившийся своими джинсами, купленными у знакомого студента-венгра. — „Леэр“! Знаменитая американская фирма, которая шьет для ковбоев.
— Не расстраивайтесь, это только специалистам понятно, что джинсы не американские. Японцы купили в Штатах лицензию, поэтому и ставят на джинсах американское клеймо…
— Я почему-то думал, вы студентка, — сказал Сорока. — А папа ваш профессор.
Она отвернулась от него, посмотрела по сторонам — они выехали к мосту Александра Невского.
— Куда вы меня везете?
— А вам куда надо? — спросил Гарик, въезжая на мост. Впереди, заслонив перспективу, тяжело полз переполненный троллейбус, а слева грохотал трамвай. Часы пик. В это время весь транспорт в городе переполнен.
— К „Гиганту“, — сказал Сорока, взглянув на девушку.
Гарик развернулся за площадью. Когда они остановились перед светофором, Нина кивнула на комиссионный магазин:
— Здесь моя подруга работает. Мы вместе учились.
— Такая же красивая? — игриво спросил Гарик.
— Зеленый, — мрачно заметил Сорока.
— Может, зайдем? — сказал Гарик. — Познакомимся с подругой…
Сорока хмыкнул в ответ и отвернулся, а Нина холодно спросила:
— Вы ездите по городу и подбираете на улицах девушек?
— Не всех, — рассмеялся Гарик, — только красивых!
— Я горжусь, — сказала Нина и замолчала, глядя в окно.
Сорока так и не понял: обиделась она или притворяется? Еще полчаса назад Гарик сидел и боялся рот раскрыть, лишь бросал восхищенные взгляды на девушку. А стоило ей сказать, что работает в комиссионке, сразу перешел на фамильярный тон, стал говорить пошлости; но, заметив, что Нина нахмурилась и замолчала, он, желая сгладить возникшую неловкость, с воодушевлением стал рассказывать, что завтра чуть свет они уезжают на великолепное озеро…
