Зоя Воскресенская - Сердце матери
- Да, Анечка, ты права. Конечно, Володя послал мне письмо в Казань, а за это время переменил квартиру и письма моего не получил. Как это я раньше не додумалась. Иди-ка поставь самовар, а я почитаю, уж больно книжка интересная попалась. - Мария Александровна протерла очки, раскрыла книжку.
Аня пошла хлопотать по хозяйству. Сама она волновалась за судьбу брата не меньше матери. Владимир Ильич в последнем письме к матери писал, что "комнатой не очень доволен - во-первых, из-за придирчивости хозяйки; во-вторых, оказалось, что соседняя комната отделяется тоненькой перегородкой, так что все слышно и приходится иногда убегать от балалайки, которой над ухом забавляется сосед... Останусь ли я тут еще на месяц или нет, - пока не знаю..."
Мария Александровна все поняла буквально. Сетовала на Володину хозяйку - чем может досаждать ей такой деликатный, во всем аккуратный и скромный квартирант, негодовала на соседа-балалаечника.
Для Ани же это было условное сообщение. И "придирчивая хозяйка" и "сосед-балалаечник" означали, что полицейская слежка за Владимиром идет отчаянная и долго ли он продержится на свободе, неизвестно. И вот после этого письма уже больше двух недель никаких известий.
Третий год живет Владимир Ильич в Петербурге. О том, какую огромную работу он ведет там по собиранию, просвещению и организации революционных сил, знает только сестра Аня. Мария Александровна догадывается. Не зовет же он мать к себе в гости. Иногда сам появляется в Москве на короткое время и здесь постоянно чем-то занят. Летом пять месяцев был за границей. Приехал оттуда полный впечатлений, деятельный и чем-то озабоченный. Славно они провели тогда несколько вечеров на даче под Москвой. Всем Володя привез подарки: Мите - астрономический атлас, Маняше - французские книги, а ей, матери, - кружевную наколку на волосы.
Чего она, право, нагоняет на себя страх? Надо пойти выпить ландышевых капель.
Звонок в дверь.
Кто это мог быть? Митя - в университете, Маняша - в гимназии, Марк Тимофеевич - на работе. Рано им еще. Наверно, почтальон.
- Аня, Анечка, скорей открой дверь!
Анна Ильинична побежала вниз по лестнице. Отодвинула задвижку, распахнула дверь и радостно ахнула:
- Надежда Константиновна! Какими судьбами? Почему не предупредили - мы бы вас встретили.
Надя приложила палец к губам.
- Владимир Ильич арестован, - только и успела шепнуть она.
Мария Александровна стоит на площадке лестницы, смотрит вниз.
- Кто это там, Аня?
- Надежда Константиновна к нам в гости припожаловала, - и, целуя Надю в щеку, шепчет: - Не говорите маме.
- Какая неожиданная радость! - откликается Мария Александровна. Добро пожаловать! - И, видя, что в руках Нади только ридикюль, спрашивает: - Что это вы так налегке, где же ваш чемодан?
- Приехала на один день. Сегодня же вечером обратно в Петербург. И, кстати, куплю здесь чемодан желтый, с красивыми застежками, - это она говорит уже для Ани.
- Неужто в Петербурге чемоданов нет? - недоверчиво смотрит на Надю Мария Александровна. - Раздевайтесь. Рассказывайте. Как здоровье вашей матушки? Как там Володя? Давно ли его видели?
- Последний раз видела восьмого декабря, - отвечает Надя.
И это правда. Руководители петербургских социал-демократов собрались вечером восьмого декабря, чтобы смонтировать и окончательно отредактировать первый номер первой рабочей газеты в России. В ту же ночь Владимир Ильич и многие товарищи из руководства социал-демократической организации в Петербурге были арестованы.
- Как Володя выглядит? Он не болен? - допытывалась мать.
- Нет, нет. Выглядел отлично и совершенно здоров. - Наде трудно было под пытливым взглядом Марии Александровны. - Где у вас можно помыть руки? Проводите меня, пожалуйста, - попросила она Анну Ильиничну.
На кухне Надя моет руки и шепчет Ане, стоящей рядом с полотенцем в руках:
- Владимир Ильич сидит в "предварилке" на Шпалерной... Получила от него шифрованное письмо. Позавчера был первый допрос. Следователь потребовал предъявить чемодан, с которым он вернулся из-за границы. Он дал показания, что чемодан оставил в Москве у матери. Желтый чемодан с какими-то замысловатыми застежками... Его надо немедленно купить. Полиция может к вам явиться с минуты на минуту. Если чемодан не будет предъявлен, Владимир Ильич будет считаться арестованным. Все дело, пишет он, в этом чемодане... Надо срочно ехать в магазин.
- Нет-нет, - шепчет Аня. - Выпейте чаю. И маму подготовим. Она должна узнать это от нас, а не от полиции.
Мария Александровна ждала их за столом.
- Что же вы, Надежда Константиновна, на один день приехали? Я думала, вы у нас погостите.
- Я приехала по делам. По поручению Владимира Ильича, - отвечает Надя. - Я должна купить для него желтый чемодан, с которым он приехал из-за границы. На всякий случай. Он считает, что им может заинтересоваться полиция, а чемодан он кому-то отдал.
Мария Александровна горько усмехнулась:
- Он его не отдал, а разрезал на куски и сжег в печке. В этом чемодане было двойное дно, в котором он привез нелегальную литературу. Прости, Анечка, но я нечаянно услышала твой разговор с Володей на даче.
Этот чемодан волновал Владимира Ильича с момента переезда границы. Таможенный чиновник вынул все вещи из чемодана, перевернул его вверх дном и щелкнул по нему пальцем.
"Ну, думаю, влетел", - рассказывал сестре Владимир Ильич.
Таможенник не спеша аккуратно уложил все вещи в том же порядке и сказал: "Вы свободны". Владимир Ильич решил, что полиция предпочла проследить его связи и "взять" не одного его.
...Аня наливала чай. От взора матери не укрылось, что носик чайника мелко-мелко бьется о край чашки и что их гостья уж очень сосредоточенно рассматривает узор на скатерти.
- Володя арестован, - не столько вопросительно, сколько утвердительно прозвучал голос матери, заставляя Надю поднять глаза.
Аня выскочила из-за стола. Она не могла сдержать слезы.
Тревожное томление матери обернулось бедой. А в беде она всегда сильна, сильнее всех ее близких.
- Он не арестован, он временно задержан, - выдавливает наконец из себя Надя. - Все дело в этом злосчастном чемодане. Мы его купим, вы его предъявите полиции, и все обойдется.
- Все обойдется, - машинально повторяет мать, "Все обойдется", говорила она, когда внезапно занемог Илья Николаевич. "Все обойдется", твердила она детям, когда получила сообщение об аресте Саши... "Все обойдется", - когда заболела Оля.
Мария Александровна вынула из-под пояса часы Ильи Николаевича, глянула на них, щелкнула крышкой, засунула обратно.
Наде показалось, что это щелкнуло сердце матери, закрылось на замок.
- Аня, вам надо спешить. Чай вы допьете после. Немедленно идите в магазин и без чемодана не возвращайтесь. Пойдите на Кузнецкий мост, там найдете что нужно. А я поеду в банк за деньгами. Надо действовать... Нанять адвоката... Попытаться взять Володю на поруки под залог... Все обойдется, все обойдется...
"ВЕСЬМА ВАЖНО"
Солнце над Петербургом поднималось ясное, яркое, и с первыми лучами его возникли и поползли по улицам тени. На Шпалерной мрачная тень тюрьмы покрыла и толпу женщин у кованых ворот, и девчонок, чертивших мелком на панели "классы", и мальчишек, пускавших в канавке свои первые кораблики из спичечных коробок.
Женщины, молодые и старые, в шляпках и платочках, все с узелками в руках, выстраивались в очередь. Скоро откроется окошко в толстой тюремной стене, и чиновник начнет принимать передачи для заключенных.
Мария Александровна примкнула к очереди. Впереди нее стояли три девушки. Одна - пышноволосая, с красивым русским лицом, другая - тоненькая, бледная, настоящая петербургская курсистка, и третья - брюнетка с искрометными глазами, - все разные, но что-то очень хорошее, чистое объединяло их, и лица у всех трех радостные, воодушевленные.
Распахнулась дверца в стене. Тюремщик из глубины лениво буркнул:
- Подавайте, кто там!
Женщины протягивали пакеты, бутылки с молоком, называли фамилии заключенных и молча расходились, одолеваемые тяжелыми думами.
- Кому? - задал обычный вопрос чиновник пышноволосой девушке.
- Кржижановскому Глебу Максимилиановичу.
- Кем приходитесь?
- Невеста я. - Девушка протянула узелок.
- Старкову Василию Васильевичу, от невесты...
- Ванееву Анатолию Алексеевичу, от невесты...
Мария Александровна поняла теперь, почему и в этом горестном месте у девушек светятся счастьем глаза, и ей стало немножко грустно, что нет такой славкой девушки, которая бы сказала: "Ульянову Владимиру Ильичу, от невесты".
- Следующий, - прервал мысли матери возглас чиновника.
Мария Александровна подала бутылку с молоком и пакет с сухарями.
- Ульянову Владимиру Ильичу, от матери, - сказала она и отошла от окна.
В тени, у тюремной стены, заметила девичью фигурку в длинной черной юбке, в узком жакете с пышными рукавами. Из-под маленькой неказистой шляпки на мать глядели приветливые глаза.
