Валерий Квилория - 22 шага против времени
Бал начали менуэтом. Лера отошёл от плавно танцующих пар подальше и устроился близ лестницы, которая вела из залы вниз к швейцарской.
Шурки всё не было. Вот и менуэт завершился. Справедливо опасаясь, что его могут пригласить на какой-нибудь совершенно незнакомый ему танец, Лера решился пойти к картёжникам. Но не успел и шага сделать по направлению к игровой комнате, как в швейцарскую вошёл Шурка. Одет он был, как настоящий великосветский лев, в белый мундир с галунами и позументами, расшитый золотом и серебром.
– Весьма похоже на парадный мундир конногвардейца, – тотчас заметили знатоки.
– Позвольте, – возразили им, – а шитьё золотом и серебром? Это, скорее, гусарская форма.
Отстегнув шпагу, Шурка отдал её швейцару и, пропустив вперёд барышню в сверкающем бриллиантами платье, взошёл вслед за нею по ступенькам в зал. Только тут все присутствующие увидели, что юный князь прибыл не один, а в обществе незнакомой красавицы. Лера присмотрелся и от удивления едва не присвистнул. Рядом с Шуркой шла Варя. Но какая! Настоящая принцесса!
Глядя на столь необычное для уездного города явление, до того шумный зал дворянского собрания притих. И только из игровой комнаты доносились обрывки фраз.
– Понтируйте, – говорил один голос.
– Ва-банк[160], – отвечал другой. – Карта фоска[161]!
Но и они вскоре смолкли. Первым опомнился предводитель дворянства.
– Сегодня, князь, ваш час, – поклонился он Шурке. И ваш… – посмотрел вопросительно на Варю, не зная, как её назвать.
– Княжна Залесская, – подсказал Шурка.
– Милости просим, – улыбнулась приветливо Василиса Фёдоровна.
Под восторженными взглядами уездных дворян князь с княжной отошли к ближайшему окну, где их в нетерпении поджидал Лера.
В следующий миг публичное собрание вновь наполнилось шумом. Гости с жаром обсуждали наряды юной четы, уверяя друг друга, что подобная роскошь доступна немногим и что слухи о близости князя к императорскому двору вполне оправданы.
– Привет, граф, – учтиво склонил голову Шурка.
– Здоров, князь, – ответил не менее любезно Лера и наклонился к самому уху друга.
– Зря мы сюда пришли, – прошептал он. – Тут такие танцы мудрёные – запутаешься, столько всяких наклонов, поворотов и переходов надо делать.
– Интуицию подключай, – мило улыбнулся Шурка и ободряюще посмотрел на Варю. – Ты как?
Крепостная девушка лишь пожала оголённым плечиком. Судя по её бледному лицу и высоко вздымающейся груди, она была не на шутку встревожена.
Музыканты неожиданно громко заиграли вальс.
– Когда волнуешься, надо больше двигаться, чтобы адреналин не разрушал организм, – заметил Лера и, не успел Шурка понять, к чему он клонит, пригласил Варю на танец.
– Это не я, – подмигнул он. – Это интуиция подключилась.
В Париже неспокойно
Едва Лера с Варей закружились в танце, к Шурке подошёл городничий.
– Добрый вечер, князь, – протянул он руку. – Наслышан о вас. Вот решил лично познакомиться.
Увидев распухший нос главы города, Шурка смутился.
– Майор Капищев, – между тем представился Евграф Андреевич. – Поставлен главой над сим городом.
– Александр Захарьевский, – пожал ему руку Шурка.
– Давненько из-за границы? – поинтересовался майор.
Шурка глянул ему в глаза и тотчас понял, что его проверяют. Делая вид, что вспоминает, быстренько сделал несложный расчёт. «От Парижа до Минска 1 тысяча 830 километров. Лошадь бежит со средней скоростью 9 километров в час, – рассуждал он. – За сутки на перекладных[162] можно проехать километров 120. Берём расстояние, делим его на дневной пробег и получаем примерно 17 дней с хвостиком. Добавим дня три на непредвиденные остановки, и выходит 20 дней».
– Да, почитай, скоро месяц будет, – объявил Шурка.
– Дороги наши гиблые, – понимающе кивнул городничий. – Куда им до иноземных.
Шурка на всякий случай вновь забрался в информационное пространство конца 18 века, обнаружил свежие данные из Санкт-Петербурга и решил переменить тему разговора.
– Кстати, о дорогах, – с государственной важностью в лице сказал он. – Разве вы не слыхали, что императрица утвердила доклад Комиссии «Об устроении дорог между столицами»?
– Да неужто? – удивился Евграф Андреевич.
– Так и есть. Указано непременно проложить тракт каменного мощения.
– Вот так новость!
Капищев внимательно посмотрел на собеседника, убеждаясь в мысли, что тот на самом деле если не великокняжеских кровей, то весьма близок к царскому двору. Затем посмотрел на танцующих, понимая, что кроме него об этой новости в уезде, пожалуй, никто и не знает.
– Через маленькие речки и ручьи перекинут каменные мосты, – продолжил Шурка, – а на больших реках предложено навести плашкоутную[163] переправу.
– Виват Великой Екатерине! – тихо воскликнул Евграф Андреевич. – А что остальные дороги, ведь и за них, видно, возьмутся?
– Того не ведаю, – честно признался Шурка. – Но, судя по всему, произойдёт это нескоро. Вот даже тракт между Санкт-Петербургом и Москвой будут мостить не везде, а лишь в пределах Петербургской, Новгородской и Тверской губерний.
– А в Московской?
– В Московской каменное мощение произведут только в грязных местах. Кроме того, по краям мостовой хотят провести обычные дороги для проезда в сухое время.
Шурка хотел было рассказать о ширине новой дороги, о том, сколько денег на неё отпущено из казны, но Капищев его опередил.
– Что в Париже, какие настроения? – вернул он разговор в прежнее русло. – Верно, токмо и говорят про дело об алмазном ожерелье да про графиню Жанну де Ла Мотт Валуа?
Шурке пришлось опять делать умное лицо, одновременно отыскивая в истории все имеющиеся данные.
– Так и есть, – кивнул он вскоре. – Сплетни распространяются самые невероятные. Но доподлинно известно, что фаворитка Людовика XVI и по совместительству фрейлина Марии Антуанетты обвела вокруг пальца и молодого короля, и королеву, и кардинала Луи де Роана.
– Умоляю, князь, – взял его за рукав городничий, – расскажите подробности.
– Профессиональный интерес, – пояснил он любезно.
– Ну, что ж, – дёрнул плечиком Шурка, – почту за честь. Вам, видно, известно, что мошенница графиня, используя своё положение при французском дворе, умудрилась присвоить алмазное украшение стоимостью 1 600 000 ливров.
– Астрономическая сумма! – схватился за щёку Евграф Андреевич. – Но как же стал возможен обман?
– Вначале Жанна де Ла Мотт обманула епископа города Страсбурга кардинала де Роана, который желал восстановить своё положение при французском дворе. По секрету она рассказала ему, что молодая королева хочет приобрести у парижских ювелиров дорогое алмазное ожерелье, но сама лично это сделать не может. Потому-де королева и просит кардинала стать посредником. В качестве доказательства Жанна де Ла Мотт предъявила фальшивое письмо. А после даже организовала для кардинала тайную ночную встречу с королевой.
– Что ж, в самом деле встречались?
– Да что вы! Роль Марии Антуанетты сыграла модистка Николь Легэ, похожая на королеву.
– И что же дальше?
– Да то, что кардинал с радостью согласился. Приобрел ожерелье и дал ювелирам обязательство внести плату частями. Афера открылась, когда пришёл час платежа и обиженные ювелиры обратились напрямую к королеве, которая ни сном, ни духом об этом не ведала. Ожерелье тем временем было переправлено в Англию к супругу авантюристки.
– Ах, мошенница! – вознегодовал городничий. – В Сибирь её, на каторгу!
– Во Франции для этого имеется Бастилия, – заметил Шурка. – Графиню выпороли на центральной площади Парижа, выжгли калёным железом лилию на плече и пожизненно заточили в тюрьму.
– Поговаривают, что вместе с графиней был арестован и граф Калиостро? – неожиданно поинтересовался майор. – Мол, графиня лучшая его ученица.
Услышав это, Шурка понял, что глава города уже знает об его умении творить чудеса. Сам не зная почему, он со скучающим выражением на лице сделал вид, что вопроса не услышал.
– Интересует ли вас политическое поветрие во Франции?
– Весьма, – кивнул майор.
– Ныне по Парижу ходит множество памфлетов непристойного содержания, оскорбляющих королеву Марию Антуанетту, – вздохнул Шурка. – Появилось много книг против религии, нравственности и правительства. Поговаривают, что главной фабрикой подобной литературы является клуб Гольбаха.
– Гольбах, – процедил сквозь зубы городничий, – известный масон.
– В общем, – заключил Шурка, – в Париже неспокойно.
– Прискорбно, – покивал Евграф Андреевич, – когда столь великая нация скатывается в хаос.
