Беатриче Мазини - Дети в лесу
Случилось, что Ноль-Семь, увлекшись игрой, в которую они часто играли в последнее время, то ли хвастаясь друг перед другом, то ли просто от скуки, забрался на одно из самых высоких деревьев, окружавших поляну. Сначала все смотрели на него восхищенно, даже Том: надо же, Ноль-Семь, всегда такой осторожный, который говорит всегда меньше других, да и сказать-то ему особо нечего, – забрался выше всех. Он карабкался по гладкому стволу как обезьянка, упираясь ногами в каждый сучок, который попадался ему на пути, и глядя вверх в поисках следующей опоры. Он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть вниз, и, казалось, не слышал подбадривающих криков, доносившихся с земли.
Но когда Ноль-Семь наконец остановился – светлое пятно среди трепещущей листвы, – всем сразу стало ясно, что что-то не так. И что он не имеет ни малейшего понятия, как быть дальше.
Крики внизу смолкли.
– Он не знает, как спуститься обратно, – вдруг сказал Гранах.
Том подскочил к нижней ветке и подтянулся. Он лез наверх так быстро, как только мог, пока не думая о том, что будет делать, когда доберется до Ноль-Семь. На развилке он остановился перевести дух. И как только этому щуплому паучку удалось вскарабкаться на верхушку так быстро? Ствол и ветви дерева были совершенно гладкими, Тому стоило немалых усилий удержаться, и нужна была максимальная осторожность, чтобы не сорваться. Том посмотрел вниз – поднятые головы, – потом наверх – он не пролез еще даже половины. И в этот момент Ноль-Семь отпустил руки, замер на мгновение. И упал.
Он не кричал в падении, лишь кружился – очень медленно, потому что он был легкий, – как лист в ручье. Зацепил одну из нижних веток – она хрустнула и отлетела. Приземлился лицом вверх, с раскинутыми руками и чуть согнутыми ногами. Глаза его были распахнуты от удивления. Больше он не двигался.
Том тихо слез с дерева – спешить теперь было некуда. Остальные остались, где стояли, никто не сделал ни шага, все будто приросли к земле. Том подошел, наклонился над маленьким переломленным телом, приложил два пальца к горлу Ноль-Семь, пытаясь нащупать биение жизни, которой уже не было. Потом закрыл ему веки, не ведая, откуда взялся этот древний жест милосердия.
– Он умер, – сказал Том, разогнувшись.
Самые младшие вопросительно уставились на него. Из леса выбежал Собак, обнюхал неподвижное тело, поднял голову и завыл.
– Собак опечален, – сказал Гранах.
– Конечно, он же умер, – прошептала Нинне.
– Нет, Собак не умер, – возразил Гранах. – Это Ноль-Семь умер.
Лишь теперь, будто после этих слов, все вдруг осознали произошедшее. Орла опустилась на землю и спрятала лицо в ладонях. Нинне, чуть помедлив, последовала ее примеру. По щекам Глора скатились две крупные слезы. Дуду так сильно сжал зубы, что они у него скрипнули.
Хана подошла к Тому и взяла его за руку. Они долго стояли так, не говоря ни слова. Потом за их спиной послышались шаги; никто не обернулся. А потом подошла Лу и взяла Тома за другую руку.
Она поднялась в первый раз. «Наверное, это тоже что-то значит», – растерянно подумал Том. Но мысли расплывались и путались.
В конце концов он пришел в себя. Снова опустился на колени рядом с Ноль-Семь и поднял его на руки. Тело было легкое, теплое, страшно неподвижное.
– Отнесу его внутрь, – сказал Том.
В доме он уложил мертвого на землю и укрыл до плеч плетеным покрывалом, так, словно тот спал. «Ни один ребенок не спит так неподвижно, – подумал он. И помотал головой, будто прогоняя эту глупую и ненужную мысль. – Ни один живой ребенок».
Остальные сгрудились у входа, заслоняя свет. Том отстранил их и вышел из дома.
– Он должен отдохнуть, – сказала Орла. – Он устал и должен отдохнуть.
Дети разошлись. В основном все молчали, а если переговаривались, то шепотом. Не зная, что делать, они слонялись по поляне, иногда садились, вставали. Все были вместе, но поодиночке.
Том тоже не знал, что делать.
В этот вечер никто не захотел есть. Не сговариваясь, улеглись спать вокруг костра.
Когда все заснули, Том пошел искать Хану. Он знал, что она где-то рядом. Оглядевшись, заметил темную тень – Хана сидела на большом плоском камне. Том подошел и тоже сел: ближе, чем обычно, почти касаясь ее. Хана не отодвинулась. Он вдохнул запах дыма, оставшийся в ее волосах.
Они долго молчали, просто сидели рядом. Потом Том заговорил:
– Что мы теперь будем делать?
Хана пожала плечами.
– Теперь все будет по-другому.
– Все уже по-другому. Не так, как раньше.
Она сжала губы. Потухающий свет Астера бросал зеленоватые тени на ее лицо, делая его более жестким, более взрослым. Казалось, ей нечего сказать. И Том понял, что он и не ждал от нее ответа, просто хотел услышать звук ее голоса; хотел, чтобы рядом с ним был кто-то – не только глухое эхо его собственных слов и мыслей. Ответ он знал и сам.
– Надо уходить отсюда, – сказал Том. – Это дерево, – он кивнул в сторону невольного виновника трагедии, – вечно будет напоминать нам о том, что случилось. Мы должны идти дальше, пора. У нас нет выбора. Нет выбора.
Он вздохнул; словно это ужасное происшествие решило все за них – сами они никак не могли решиться. Может, если бы он был тверже, если бы убедил всех отправиться в путь, то ничего бы не случилось; может, на следующей поляне деревья были бы не такими высокими, не такими опасными. Может, может, может… Том помотал головой, будто вытряхивая навязчивые мысли.
– Это был несчастный случай, – прерывая долгое молчание, произнесла Хана. – Никто не виноват. Это могли быть ядовитые ягоды, или еще одно чудище, вышедшее из леса, или слишком сильное течение в ручье. Все что угодно.
– Да, но ведь это я должен заботиться о вас, – ответил Том.
– А мы – о тебе, – отозвалась Хана. – Все мы заботимся обо всех. Если бы мы остались в Лагере, то кто-то мог бы уже умереть от голода или от таблеток. Откуда нам знать? Жизнь – она такая. Не бывает, чтобы все всегда заканчивалось хорошо. Это не то, что в твоих сказках.
«Почему в моих, – подумал про себя Том, – если она теперь и сама их читает?» Но он ошибся: с этого вечера Хана не брала в руки книгу. Вечерние сказки снова читал только он.
* * *– Мне очень жаль, – сказал Рубен, вернувшись из столовой. Джонас только что рассказал ему о случившемся. Сам Джонас в столовую уже давно не ходил – считалось, что он безотрывно работает над важным проектом, поэтому еду ему приносил Рубен. Хотя в принципе никому не было дела, появляется он в столовой или нет. – И что теперь?
– Не знаю, – ответил Джонас. – Не знаю.
* * *Том углубился в лес. Никто не пошел за ним. Словно смерть Ноль-Семь разделила и отдалила детей друг от друга – будто порвалось ожерелье, и бусины рассыпались во все стороны, потому что их ничто уже не держит вместе. Найдя дерево, очень похожее на то, с которого упал Ноль-Семь, Том решительно взобрался по стволу и уселся на развилке, высоко над землей.
Лес кругом волновался, как море из листвы и веток; земля внизу едва виднелась; небо наверху и вовсе казалось отвлеченной идеей – частью чего-то неизмеримо большего, воображаемого. Быть не там и не здесь, оставаться нигде, не идти ни вперед, ни назад. Вот чего в некотором смысле они хотели. Их поляна и была таким местом – не там и не здесь: местом, достаточно удаленным от Лагеря, чтобы поверить в то, что побег удался; и достаточно уединенным, чтобы пришла тревожная мысль – которую все гнали от себя прочь, но она не уходила: в мире нет ничего другого. Разве что другие поляны. Так значит, жизнь – это лесная поляна? И все?
Тома отвлекло ровное и долгое жужжание. Какое-то крупное насекомое? Он поднял глаза и вскоре разглядел источник звука. Золотистый жук летел сверху прямо к Тому – во всяком случае, так ему показалось. Чуть не долетев, завис в воздухе, потом осторожно опустился ему на руку.
Том не боялся насекомых. Жук оказался большим и холодным, маленькие твердые лапки царапали кожу, но Том не стал его стряхивать. Он разглядывал жука сначала с любопытством, потом с изумлением. Потому что жук вел себя очень странно. Он снова расправил крылья и поднялся в воздух. Перелетел на соседнюю ветку, оттуда на следующую. Развернулся, глянул на Тома. Снова взлетел: короткий перелет и опять остановка. Жук словно хотел что-то ему сказать. И Том понял.
Убедить остальных, что надо снова отправляться в путь, оказалось не так трудно. Вероятно, им было все равно. Собрали свои вещи, обходя тело Ноль-Семь на цыпочках, чтобы не потревожить. Глор порылся в рюкзаке и нашел кусок веревки, которой он обвязал шею Собака; потом он привязал к этой веревке другую, подлиннее – получился поводок. Когда Глор потянул за него, Собак не пошевелился, но потом понял, поднялся, и они с Глором сделали большой круг по поляне. Собак послушно отзывался на легкие рывки веревки, будто ходил так всю жизнь. Глор радостно улыбнулся, но тут же смутился и стер улыбку с лица.
