Симон Соловейчик - Ватага «Семь ветров»
Словом, действовал строго по Сухомлинскому, который составил целую науку обращения школы с родителями.
И сам проводил одно родительское собрание за другим.
Никогда прежде не приходилось Каштанову так много выступать перед взрослыми людьми!
Он входил в дверь класса, где его ждали, сильно, по-хозяйски, говорил легко, быстро, внятно и спокойно, как и всегда, и так же, как всегда, позволял себе, задумавшись, отойти к окну и пощелкать пальцем по стеклу, пока не сумеет точно сформулировать мысль.
От возбуждения, заметного только ему одному, голос его звучал гулко, раскатистее, чем обычно в классе, и в отличие от уроков он прерывал себя прежде, чем договаривал мысль до конца, и переходил к новой мысли, потому что здесь он не учил, здесь он не был учителем. Здесь он был проводником из мира детей в мир взрослых — и из взрослого мира в детский.
Нельзя сказать, что люди, которых он встречал в классах, были совсем незнакомы ему, — в Электрозаводске и на улице-то трудно встретить незнакомого человека. Но теперь он видел лица людей как на экране монтажно, крупным планом, мгновенно выхватывал взглядом отца, сидевшего в позе отличника, и нежные, тонкие руки матери пятерых детей, трое из которых учились в их школе. Некоторые скучали; другие отяжелели от забот настолько, что не могли откликнуться на слова Каштанова. Ему почти не задавали вопросов, и сначала он огорчался, но потом увидел, что он сам все вопросы предвосхищает, улавливая их по едва заметным движениям слушателей. Привыкший заканчивать свои речи просто по звонку. Каштанов не умел найти эффектного конца и вызвать если не аплодисменты (вот чего уж не бывает в школе!), то хотя бы какое-то одобрение его словам: он неожиданно обрывал себя словами «вот и всё», больше всего боясь наскучить этим усталым людям. И все же он видел, что его речи уместны, что он нужен, что его признают правым, и уверенно чувствовал себя в новой роли, в новых местах, интонациях, словах — они были так же удобны ему, как его коричневый пиджак, свитер, ботинки, — все то, что он раз и навсегда отобрал для школы так точно, что казалось, будто на каждой его вещи нашит фирменный знак «Каштанов».
Алексей Алексеевич выступал на собраниях, на педсовете, приходил каждый день к Фроловой пофантазировать на педагогические темы, подолгу разговаривал с учителями и читал, читал, читал — упорно искал скрытые пружины воспитания.
В этих размышлениях его неожиданно сильно продвинул вперед один разговор с Мишей Логиновым.
С появлением Алексея Алексеевича в новом качестве Миша Логинов, краса девятого класса, кандидат на медаль, первым почувствовал, что отношения в классе приобрели какое-то напряжение. Прежде Миша жил спокойно, большей частью сидел дома, а дома что делать? Учил уроки.
Елена Васильевна сказала ему как-то, что замкнутость — это своего рода эгоизм. Он тщательно взвесил ее слова, поскольку не случайно был он лордом-толкователем, дал определения словам «замкнутость» и «эгоизм» и решил, что учительница не права: в эгоизме его обвинить нельзя. «Не совпадает», — заключил он.
И все-таки что-то с ним было не так!
Он пришел к Каштанову.
— Вот есть идеальная жизнь, — объяснял он Алексею Алексеевичу. — Жизнь, какою она должна быть. И есть реальная жизнь. — Миша обвел рукой вокруг себя.
Каштанов слушал его внимательно.
— И вот, — рассуждал Миша, — не совпадают они. Идеальная жизнь и реальная не совпадают. Вопрос в том, в какой жизни должен жить человек?
— Странный вопрос. В реальной, очевидно, в какой же еще?
— Нет, Алексей Алексеевич… Если только в реальной — то можно и задохнуться. А нельзя ли научиться так, чтобы и в той жизни жить и в этой — сразу?
— Так сказать, на двух берегах реки?
— Вот-вот. Я вообще заметил, Алексей Алексеевич, что все в жизни или совпадает, или не совпадает… У меня ничего не совпадает…
Каштанов хотел сказать, что и у него самого дела обстоят примерно так же: не совпадает, но разве Мише станет от этого легче? Разве станет больному легче, если врач ему скажет: «Да, я вас понимаю, у меня тоже голова болит»?
Каштанов обдумал Мишины слова, помолчал, похлопал пальцами по оконному стеклу и понял, что просто так от этого молодого человека не отделаешься, надо выкладываться.
— Миша, — сказал Каштанов наконец. — Все, что мы видим перед собой, на самом деле не такое, как мы видим. Оно лучше. Жизнь лучше, чем мы видим ее, и люди — лучше! Правильно я говорю?
— Не уверен, — сказал Миша.
— Молодец, что не уверен, потому что сказанное мною — банальность. Все так говорят. А можно и обратное сказать, ничего от этого не изменится. Но вот дальше качнется нечто совсем не банальное. — Каштанов посмотрел на Мишу так, словно хотел проверить, готов ли он принять следующую его мысль.
Миша терпеливо ждал.
— Мысль моя заключается вот в чем: сколько бы человек ни вглядывался в суть вещей и в суть людей, он не увидит, не сможет увидеть то лучшее, о котором мы говорим с тобой сейчас. Не увидит, не докопается, не ощутит до тех пор, пока… Пока он сам не попытается мир сделать лучше. Докопаться до сути чего-нибудь можно только одним способом: улучшить это «что-нибудь», понял меня?
— Понял, — сказал Миша. — Мир перевернуть хотите?
Вот ведь какой мальчишка! Все понял!
Каштанов едва удержался от того, чтобы обнять Мишу.
— Хочу!
— А выйдет?
— Ага, — кивнул Каштанов. Ну почему он самые заветные мысли свои выкладывает этому мальчишке? Но кто понял бы его так быстро, как этот мальчишка?
— Интересно, — сказал Миша с одобрением. — Это вы сами придумали?
— Не знаю, Миша! Читаешь, читаешь и наконец перестаешь понимать, что твое, а что не совсем твое. Важно одно: суть жизни состоит в лучшем. Узнать — значит улучшить, другого способа нет. При таком подходе ты, действительно, будешь жить на двух берегах, то есть построишь мост, свяжешь реальное и идеальное, — закончил Каштанов.
— Пожалуй, совпадает. Я подумаю еще, но, кажется, совпадает, — спокойно сказал Миша и, получив свое, неторопливо попрощался и вышел от Каштанова, на мгновение загородив собою весь дверной проем.
Каштанов остался один.
Ну вот! Теперь он обещал «перевернуть мир» — и придется выполнять обещание, нельзя же обманывать своих учеников!
Но Каштанов был благодарен Мише, потому что он и сам впервые до конца понял то, о чем он говорил.
Воспитывать — для жизни?
Нет!
Воспитывать для лучшей жизни, лучшей жизнью, создавать лучшую жизнь хотя бы в виде острова…
«Мы хотим, — рассуждал Каштанов, — чтобы в классе появились какие-то новые, прекрасные отношения между ребятами. Но кто их видел воочию? Кто пережил их? У кого есть опыт таких отношений? А если не видали, не пережили, не наслаждались — то как же их строить? По какому образцу? И кто станет к ним стремиться? Надо такой опыт создать. Остров, остров, плацдарм!»
…Костер был сложен, и спичка поднесена. Все собралось вместе в голове Каштанова: разговор с Мишей Логиновым о лучшей жизни, поветрие мэйкапара, задача о Керунде, день без двоек и голос Елены Васильевны: «А разве мгновение не имеет цены?» — все собралось вместе, и он понял, что он будет делать дальше.
* * *— Как ты говоришь. Костя? Совет задачи?
— Куча мала!
— Прекрасно: считайте, что у нас очередная куча мала!
Перед Каштановым сидели Елена Васильевна, молоденькая англичанка Евгения Григорьевна, с которой ребята очень подружились после мэйкапара. Костя, Миша Логинов, Наташа Лаптева, братцы Медведевы и, конечно же, Маша Иванова, поскольку тут был Костя Костромин.
— Многоуважаемая куча мала, — торжественно начал Каштанов. — Перед нами такая задача: нам надо провести день, только один день — ну, скажем, воскресенье — так, чтобы всем ребятам, всем до одного пришлось с утра до вечера работать головой, что-то организовывать, придумывать и тут же выполнять это нечто крайне интересное и вместе с тем содержательное. Чтобы события дня сменялись, как телевизионная программа, и были так же разнообразны и чтобы к концу дня все ребята хоть на одно мгновение — на один миг! — почувствовали, что… Что все люди — братья или по крайней мере что эти слова имеют смысл в пределах нашего класса.
— Ничего задачка! — весело сказал Костя и повернулся к ребятам.
— Не труднее дня без двоек, — сказал Паша Медведев.
— И опять не знаете, как сделать? — спросил Костя.
— Не имею ни малейшего представления! — торжественно заверил Каштанов. — Считайте, что я заказчик, я предлагаю технические условия, а вы должны разработать программу, сделать изобретения, если необходимо, а может, и открытия…
— Конструкторское бюро «Куча мала», — сказал Саша Медведев. Миша Логинов подхватил:
— Или первая попытка перевернуть мир относительно простыми средствами, так?
