Бранка Юрца - Родишься только раз
Я наслаждалась своим уединением. И вдруг — о ужас! — передо мной, как из-под земли, выросли две девочки и, взяв меня за руки, потащили к столу.
— Я посчитала девочек, — весело заговорила учительница — и одной овечки недосчиталась Садись! Пообедаешь вместе с нами!
Из трактира уже носили большие супники с поварешками. Я глянула на стол: перед каждой девочкой стояли две тарелки, а возле них лежали ложки, вилки, ножи и маленькие ложечки.
— Нет, я не буду есть!
— Садись, Бранка! Заплачено за всех, за тебя тоже! — сказала учительница.
— Спасибо, я уже ела. Честное слово!
— Ела не ела, садись без разговоров! — настаивала учительница.
В мгновение ока девочки немного потеснились, и как раз возле меня оказалось свободное место. Волей-неволей пришлось сесть.
Я сидела, опустив глаза в тарелку. Мне казалось, что все вокруг знают, что я не умею пользоваться столовым прибором, и с интересом наблюдают за моими руками.
Теперь-то я знаю, что никто на меня не смотрел. Девочки сильно проголодались и были заняты едой. На меня они не обращали никакого внимания. Но ведь все это я поняла гораздо позже, а тогда словно горела на медленном огне.
На первое нам подали наваристый мясной суп с мелкой домашней лапшой. Я справилась с ним без всякого труда.
За супом последовала дунайская отбивная, такая большая, что едва умещалась на тарелке. К ней подали салат на маленьких тарелочках. Его было совсем немножко, но ароматное тыквенное масло, которым он был заправлен, так и щекотало ноздри.
Такие яства редко появлялись на нашем столе, и я с вожделением смотрела и на дунайскую отбивную, и на золотистый поджаренный картофель, и на салат. О, если бы все это было дома!
Дома я бы стала есть отбивную руками.
Гомон за столом стих. Теперь слышался только стук ножей и вилок и звон посуды.
Я тоже взяла в правую руку нож, в левую вилку и воткнула ее в смеявшуюся надо мной румяную отбивную. Потом я с силой надавила на нее ножом, чтоб отрезать кусочек мяса, и дунайская отбивная, прихватив с собой нож, подскочила и прыгнула прямо на траву. Левой рукой я по-прежнему судорожно сжимала вилку.
— Не огорчайся, в жизни и не такое случается, — утешительно сказала учительница и, подозвав трактирщицу, попросила еще одну отбивную.
Я густо покраснела, потупилась и заболтала ногами.
— Не надо! — пролепетала я каким-то чужим голосом. — Я все равно не буду есть! Не буду!
— Но тогда ты останешься голодной, — сказала учительница.
— Я уже сыта. Правда…
В эту минуту к столу подбежала собака, привлеченная запахом мяса, Она нашла в траве дунайскую отбивную и сразу вонзила в нее зубы. О, как я благодарила ее в душе за то, что она уничтожила эту злополучную отбивную.
Я завидовала собаке, а чем кончилось со второй отбивной, память уже забыла. Хорошо, когда все плохое забывается. Не так ли?
Я подпираю угол дома
Я иду в магазин за манной крупой. Привычным движением продавщица расправляет бумажный пакетик, чтоб насыпать в него крупы. В кулек водопадом сыплется белая манка.
А в моей памяти встают картины прошлого. Бумажные кульки, как давно я вас знаю! Сколько я их переклеила!
С плащ-палатками нам не повезло. Фабрика „Доктор и К“ нас обидела, и отец показал ей спину. Он не позволял эксплуатировать ни себя, ни свою семью.
Отец поклялся, что с фабриками покончено раз и навсегда.
Он частенько захаживал на стаканчик вина в трактир „Золотая груша“. Как-то раз, вернувшись поздним вечером из трактира, он громогласно сообщил:
— Я нашел вам работу!
Я уже засыпала, но при этой новости весь мой сон как рукой сняло.
Отец был в самом радужном настроении.
— И уверяю вас, тут вы прилично заработаете!
— Как на пуговицах? — пустил в него стрелу Кирилл.
— Нет, гораздо больше! И пусть им будет стыдно!
Мы с братом спрыгнули с постелей и бросились в комнату родителей. Отец раздевался перед сном, сидя на кровати. Мы мигом подсели к нему и принялись наперебой выспрашивать, какую работку он нам приискал.
— Уж так и быть — скажу. Будете клеить бумажные пакеты!
Ну и обрадовались мы! Только получится ли?
— Папа, мы научимся, — поспешила я заверить отца. — Только кто нас научит клеить?
— Кто? Конечно, я! Хорошая работа. Уж вы мне поверьте! Чистая работа!
— А я сумею? — спросил Кирилл.
— Еще бы! Бранка и та сумеет! Я уверен, что справится!
— А я? — спросила мама.
— Ты, мать, тоже сумеешь! Разумеется, тебе это по плечу! Все вы будете клеить бумажные кульки. Составится славное трио! Я вас научу! И буду за вами приглядывать!
Назавтра в полдень, когда все мы были дома, к нам во двор въехала телега, груженная нарезанной бумагой. Громкий мужской голос окликнул отца. Он высунулся из окошка и, увидев телегу с бумагой, самодовольным голосом заметил:
— Что я вам говорил: новая работа! Все за мной, во двор!
Папа с Кириллом сгрузили кипы серой бумаги и стали таскать их по деревянной лестнице на второй этаж в нашу кухню. Я снимала с телеги плитки сухого клея и кисточки. Их было три.
Опять наша кухня превратилась в мастерскую. Стол был придвинут к окну, стулья прижаты к плите, а на освободившемся месте громоздились кипы серой бумаги.
Учебники и тетради перекочевали на буфет, чтоб не оказаться ненароком под штабелями бумаги.
— Папа, а почему у нас только три кисточки? — полюбопытствовала я.
— Почему? А потому! Клеить будете втроем. Я буду мастером. И приемщиком. Только, чур, работать без брака. Бракоделам уши надеру.
Отцу хотелось немедля приступить к обучению. Мама зажгла плиту, поставила на огонь миску с водой и положила туда клей. Мы с братом смотрели, как он тает, горя нетерпением поскорее взяться за дело. Мама кисточкой помешивала клей, стекавший с нее, как золотистый мед из сот.
На кухне запахло клеем. Папа засучил рукава и велел мне садиться. Обучение началось. Папа положил на стол серый лист стандартного размера, несколько раз согнул его, потом взял кисточку, окунул ее в золотистый клей, помазал загнутые края и быстро приложил их к сухим краям.
— Пакет готов! — радостно воскликнул он, затем поднял кверху свое изделие и, окинув нас веселым взглядом, закрутился на пятке. — Чем хуже магазинного? Вы скоро научитесь.
Теперь настала наша очередь. Мама, брат и я склеили по пакету. Самым способным учеником оказался Кирилл. Он склеил свой пакет быстрее и лучше всех. Поэтому мы решили распределить обязанности: мама будет варить клей, следя за тем, чтобы он не был ни слишком густым, ни слишком жидким, чтоб не пригорел и не остыл. Кирилл будет клеить, а я — загибать края пакетов, да так проворно, чтоб у него не было простоя.
Отец предложил нам записывать проработанные часы. Пусть все будет написано черным по белому. Записанные часы мы помножим на три, и уж тогда он пойдет получать деньги.
В первый же вечер работа шла как по маслу. Я делала заготовки, мама варила в горшочке клей, а брат клеил бумажные кульки. Готовые пакеты я складывала в пачку и относила в комнату.
По утрам мы тоже работали. Папа уходил на службу, а мы начинали клеить. Мы работали как заведенные, до самой школы.
После школы дело шло хуже. Кирилл убегал во двор, я на улицу, потом мы кричали друг другу из окошка и наконец с грехом пополам собирались.
Учить уроки было некогда. Все наше свободное время поглощали пакеты.
Кучер, который привез нам бумагу, приехал за готовой продукцией.
Отца не было дома. Мы втроем таскали пакеты и складывали их на телегу. Груда пакетов росла у нас на глазах, их уже полная телега.
Кучер сел на облучок, натянул поводья, и две бурые лошади тронулись. Мы с братом вихрем умчались в заднюю комнату и, повиснув на подоконниках провожали глазами лошадей, телегу и гору бумажных пакетов, пока воз не свернул на Франкопанскую улицу.
Теперь мы не давали отцу покоя.
— Папа, ступай за деньгами!
— А сколько часов вы проработали?
Что-что, а это мы знали с точностью до одной минуты! Папа помножил наши часы на три. Цифра получилась солидная.
— Куда мы денем столько денег? — спросил он, окидывая нас лукавым взглядом.
— Опять паясничаешь! — рассердилась мама. — Откуда ты знаешь, сколько тебе заплатит этот твой Пожар?
— Сегодня узнаю! Иду за деньгами!
В тот вечер мы с особенным нетерпением ждали папу. Но его все не было, и это казалось нам дурным знаком.
Он пришел поздно, и от него сильно попахивало вином. Едва он переступил порог, как мы поняли, что нас опять обидели.
— Да, я выпил! — глухо прокричал отец. — Только не на ваши деньги! Я выпил на свои! Ваши деньги целы!
Он прислонился к столу и уставился на нас влажными глазами. Я смотрела на него, стараясь понять, что сейчас произойдет: то ли он вот-вот заплачет, то ли кинется всех нас обнимать. Но ничего такого не случилось. Отец достал из кармана деньги и положил их на стол. Денег было до смешного мало.
