Лев Кассиль - Дорогие мои мальчишки
- Заходите, заходите, деточки, - приветствовала смущенных ребят Наталья Евлампиевна, аккуратная, чистенькая старушка, супруга мастера.
- О-о, батеньки-матеньки, - заговорил Корней Павлович, - сдружились уже, видать! Мы-то тут сидим толкуем, как бы это дело сладить, чтоб друг дружке взаимно помощь давать по надобности, а они уж, видать, Антон Федорович, наперед нас обскакали... Ну, садитесь. Капа, бери стуло. Вот возьми огурчика малосольного. И вы, пожалуйста.
На столе стояла керосиновая лампа и в чисто вымытом стекле пламя, легонько постреливая, пускало тонкие золотые стрелки. Пар кудрявился и таял над самоваром. Наталья Евлампиевна налила ребятам по чашке, пододвинула варенье.
- Угощайтесь, деточки, это крыжовное. Самая польза от него. Еще до войны варила. Осталось чуточек. Кушайте.
- Ну, а мы, извиняюсь, еще по одной перепустим, - сказал мастер, наливая из бутылки гостю и себе.
Он поднял стопочку, наставительно поглядел через нее на свет, чокнулся с мичманом, опрокинул стопку в рот, зажмурился, нащупал корочку на столе, понюхал сперва одной ноздрей, потом другой, открыл изумленные глаза, наколол вилкой ломтик огурца и с хрустом закусил. Мичман тоже выпил и глазом не моргнул, только большим пальцем распушил усы. Потом моряк свернул цигарку, вынул кресало, кремень и фитиль, стал высекать огонь.
- Что вы, что вы! - остановил его мастер. - Чай, у нас зажигалка своего, местного, изготовления имеется... Наташа, где тут моя давеча лежала?
- Это вещь неверная: то камешек сточится, то бензин вышел, - сказал мичман. - Сказочку слышали про русский огонек?
- Не приходилось.
- Ну так вот, теперь вы послушайте, - сказал мичман, закурил и, отодвинув в сторону стакан, начал: - Поймал раз один наш боец немца в плен. Ну, фашист сперва было упирался, потом видит - дело капут. Оружие кинул и ручки задрал. Повел его наш боец к себе в часть. Идут они, идут, охота стала закурить. Немец цигаретку в зубы и нашему коробок сует, угощает: "На, кури, рус!" А наш не берет у него и свертывает себе сам свою дымогарную, в два колена, толщиной в полено.
Теперь вынул немец свою заграничную блиц-зажигалку. Трык! - загорелась. "На, рус, прикури!" А наш боец от ихнего фашистского огня отказывается, брезгает как бы вроде. Вынимает он походное свое кресало, огниво, шнур, фитиль, и пошла искру выколачивать: чирк-чирк!.. Ну ясно, с одного-то разу редко чтоб взяло. А немец уже насмешку строит, похваляется. "Ну где, говорит, тебе, рус, против нашей загранияной техники воевать? Гляди сам". Боец наш огонек себе высек, запалил свою дымо-гарку да и говорит тому немцу: "А ну, фашист, дай-ка сюда поближе твою заграничную чиркалку. Крутани еще разок". Немец это подносит к нему зажигалку свою, трык пальцем колесико - пожалуйте, битте, горит! А боец как дунет на зажигалку, так сразу у немца и загасло. Немец трык-трык - не берет больше. Кончилось его дело, бензин весь вышел...
"Ну, - говорит наш боец, - а теперь на-ка, фашист, попробуй мою задуй". И подносит ему фитилек свой. Стал немец дуть - не тухнет русский фитилек. Немец кряхтит, тужится, пыжится, щеки накачал с арбуз целый... Чем больше ни дует, тем пуще огонь раздувает. Тут боец наш ему и говорит, немцу этому: "Эх, говорит, вы, фрицы! Все у вас скроено с виду на испуг, а дела-то на один фук. Глядеть, так вроде огонь, а подул - одна вонь. Ну, а мы не сразу полымем, сперва искоркой. Но уж коли разгорелись, занялся наш русский огонек, так уж тут дуй не дуй, только пуще распалишь. А чиркалки эти заграничные мы почище ваших делать можем. Будь покоен, только руки не доходят. Погоди, вот управимся с вами, не такие еще сообразим". Фашист, однако, попался характерный, упрямый: дул, дул... да так с перенатуги и лопнул! Вот и вся сказка.
- Ай да сказка! - заметила Наталья Евлампиевна. - Значит, доказал ему русский огонек.
- Выходит, так.
- Ну-ка, и мы огоньку холодного еще хватим по седьмому кону, - сказал мастер и налил из бутылки гостю и себе.
Капка понял, что делать ему тут нечего. Ясно было, что мичман уже обо всем договорился с Корнеем Павловичем.
Но в комнате было так уютно, так хорошо сиделось под большими лапчатыми листьями рододендронов, растущих в кадке у окна и протянувших ветви свои над столом, и так вкусно и радушно угощала Наталья Евлампиевна, что уходить не хотелось.
- А вы бы, ребятки, рыбок посмотрели моих поближе, - сказал мастер. - Вон гляди, макроподиусы, а те маленькие - пецильки будут. А это вот красота плывет, скаляриус называется. Меченосцы еще имеются. Да ко мне из области приезжают за экземплярами. Честное даю слово. Рыбка у меня ученая. Вот постучу, они сразу и собираются.
Мастер постучал ложкой по краю стекла, и действительно, тотчас к этому месту со всех сторон кинулись пестрые и жадные рыбки.
Но в это время за окном послышался уже знакомый затонским пронзительный вой, от которого сразу начинало щемить сердце. Все выше и выше становился звук, дошел до какой-то исступленной ноты, сбежал вниз и снова пошел забирать наверх.
- Батюшки, опять тревога! - всполошилась Наталья Евлампиевна и стала собирать чашки со стола.
Мичман встал.
- Мне по тревоге на месте быть полагается, по своему заведованию.
Где-то далеко застучали зенитки. Заголосили пароходные гудки на Волге. Зенитки ударили ближе. Затрещали пулеметы у пристани.
Капка вскочил и потянул за собой Виктора.
- Мне тоже надо... Дома-то девчонки одни. Перепугаются.
Мичман, быстро застегнув китель, уже надел фуражку и торопливо двинулся к выходу.
Но вот сквозь треск, сквозь разнобойный стук зениток проступил какой-то чужой, враждебный ноющий гул.
- Летит, - сказал мичман, прислушиваясь, и посмотрел на потолок.
Шершавый вой пронесся над крышей, что-то со страшной силой грохнуло поблизости, домик тряхнуло, пол сместился под ногами, раздался звон стекла и плеск воды, сорвало ставни на одном окне. Когда все пришли в себя, на полу, прыгая среди осколков стекла, бились золотистые аквариумные рыбки. У Корнея Павловича было порезано стеклами лицо, текла кровь, но он, не обращая внимания на это, дрожащими руками осторожно, как берут бабочек, прикрывал ладонью бьющееся тельце рыбки и переносил ее в другой, уцелевший аквариум.
ГЛАВА 20
Так будет зваться корабль
Капка и Виктор бежали по улицам. Трескучая сумятица ночной тревоги царила в черном небе. Над головой, в недоброй выси, гудели моторы самолетов. Прожекторы толклись в облаках. Огненные паучки зенитных разрывов бегали в небе над Волгой. Где-то на окраине уже занималось зарево.
- Зажигалками садит, - сказал опытный в таких делах Сташук.
У Капки стучали зубы. Его всего трясло. Первый раз он попал в такую переделку. До этого дня тревоги были лишь предупредительными и скоро давали отбой.
- Ну, чего ты? - сказал Сташук и крепко взял Капку за локоть. - Это ничего. Вот только бы он фугасками не стал опять...
Он не договорил. Снова над ними, свирепо распарывая воздух, что-то завыло, просвистело... Виктор повалил Капку на землю и прикрыл его сверху своим телом.
- Лежи, лежи смирно, макушку заслони, рот раскрой.
- А зачем рот раскрывать? - почему-то шепотом спросил Капка.
- Физику не знаешь? Чтобы звуку легче было, а то оглохнешь.
Огромная вспышка зло разодрала тьму. Тяжело грохнуло, Земля заходила ходуном вокруг.
- За переездом трахнуло, - сказал Сташук. - Лежи, лежи, еще летит, рот раскрой. А глаза, если страшно, лучше зажмурь.
- А ты?
- Я уж на все глядеть привык. Лежи.
Опять полыхнуло, и сразу затем ударило: где-то, значит, совсем близко. Потом наступила неверная тишина. Казалось, что все прислушивается и только ждет момента, чтобы снова загрохотать. Зенитки не стреляли. Прожекторы молча ощупывали небо.
- Побежали! - скомандовал Сташук и, подхватив Капку под мышку, поднял его.
Запыхавшись, прибежали они домой. Дома было темно я пусто. Капка догадался, что Рима унесла Нюшку в щедь, которая была отрыта во дворе. И действительно, там-они и нашли девочек. Рима сидела на дне небольшого рва, держа на коленях закутанную в пуховую шаль Нюшку. Снова рвануло где-то. Нюшка молчала и лишь смотрела на страшное небо широко раскрытыми, перепуганными глазищами. Она не плакала; только, когда где-нибудь близко падала бомба, еще теснее прижималась к сестре.
- Одни вы тут? - спросил Капка, чувствуя себя виноватым перед сестрами.
- Зачем одни? - раздался голос из темноты, и Капка разглядел верного Валерку Черепашкина.
- Ты здесь откуда?
- А я видел, что ты к мастеру пошел, значит, думаю, дома девчонки совсем одни. Ну и все!..
- Ясно! - отозвался голос, густой, как тьма, из которой он шел. Это был Тимсон. - За мной Валерка еще давеча прибежал, когда к тебе флотский этот приперся. Мало ли что... Отбрил ты его?
- Тихо ты... Вот, познакомьтесь,-пробормотал Капка.
- Сташук! - сказал юнга, наугад протягивая в темноте руку.
Тут какая-то вспышка на минуту ослепила всех. И потом Валерка и Тимсон долго трясли друг другу руки в кромешной тьме: каждый был убежден, что он жмет руку юнге Сташуку...
