Валерий Медведев - Сверхприключения сверхкосмонавта
[Миша. ] И вообще причёска тебя не касается.
[Юрий. ] Минуточку. Сами говорили, что меня всё касается! Говорили?
[Миша. ] Говорили, но…
[Юрий. ] Никаких «но»… Кто хочет что сказать, пусть поднимет руку.
Все поднимают руки.
(Снисходительно.) Говори, Коля, говори…
[Коля. ] Знаешь, это просто хамство. В конце концов, мы можем обойтись и без твоих советов. Ты староста класса, а не кружка самодеятельности, консерватории ты не кончал…
[Юрий. ] Кто не кончал консерватории?.. Я не кончал консерватории?.. Ха-ха! Да вы знаете, что я окончил Московскую консерваторию?!
[Миша. ] Это когда же ты её окончил?
[Юрий. ] Когда я был вундеркиндом… От двух до пяти… по вокалу!
[Коля. ] Слушай, Юрий, ты же говорил, что тебе медведь наступил на ухо в детстве.
[Юрий. ] Мне медведь?.. Это я медведю наступил!.. На ухо! Понятно?
[Зоя. ] Что с ним такое случилось?.. Неужели мы его так перехвалили?
[Маша. ] А по-моему, это звонок.
[Зоя. ] Какой звонок?
[Маша. ] На первую перемену — видите, как человек переменился… с первого звонка. Выбрался старостой, и вот вам пожалуйста…
[Юрий] (пишет и бормочет). Ни один ваш номер у меня не пройдёт, а вот мои номера…
[Коля. ] А вот твои номера у нас не пройдут! Ну-ка слезай! Десять минут, как староста, а насорил… Снимай его, ребята!.. А то он что-то очень оторвался от пола.
Мальчишки и девчонки снимают со стола стул, на котором сидит Юрий Иванов.
[Миша. ] И совершил мягкую посадку в районе своего взлета! (Протягивает Иванову метлу.) Держи! Подметешь мусор, приходи в класс на свои перевыборы!
[Юрий] (тихо, вежливо). Ребята, а как же насчёт посоветоваться? Вы ведь как будто хотели со мной что-то обсудить… вместе, как говорится…
[Миша. ] Спасибо, Юрий, нам кажется, что мы обойдемся без твоих советов.
[Коля. ] Лет до ста расти нам без старосты, без такого, как ты…
[Юрий. ] Значит, всё?
[Мальчишки и девчонки] (в один голос). Всё! (Скрываются за занавесом).
[Юрий] (задерживает Мишу). Хорошая у тебя прическа, я всё думаю: не сделать ли и мне?
[Коля. ] Думай… Думай! Кстати, Иванов, поздравляю тебя с рекордом!
[Юрий. ] С каким?
[Миша. ] С всесоюзным!.. Ты был старостой класса всего девять минут и восемь секунд.
[Юрий] (смотрит на часы) Извините, десять минут и девять секунд… Поточнее надо считать…
[Миша. ] Всё равно — рекорд! (Уходит.)
Оставшись один, _Юрий Иванов_ взмахивает щёткой и метёт пол, фальшиво напевая: "Когда я на почте служил ямщиком…"
Пока я окидывал взглядом сочинение, которое вы только что прочитали, Кутырев, по-видимому во избежание неприятностей, оказался у самых дверей.
— Кто меня будет играть?.. — спросил я грозно.
— Маслов… — заикаясь, ответил Кутырев.
— Не пойдет! — отрезал я.
— Но лучше его тебя никто не сыграет.
— Есть, которые сыграют и получше, — ответил я загадочно и задумчиво покачал головой.
— Это, к примеру, кто же? — удивился Кутырев.
— К примеру… это я! Я смогу сыграть самого себя лучше всякого Маслова…
ВОСПОМИНАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ. К директору! Срочно!
Кутырева так удивило мое предложение, что он долго молча просто стоял и просто не варил тому, ч. о я сказал, и только когда я ещё раз подтвердил своё желание, он сказал изумленно:
— Слушай, Иванов, а ты можешь сам себе разрешить сняться в фильме, где ты будешь играть самого себя? — спросил меня Кутырев.
— Почему это не разрешу, себе я разрешу, а другим никогда. Только я сам себе и могу разрешить, а больше мне никто не сможет разрешить, — подтвердил я.
— Тогда вот тебе роль. Выучи.
Я взял из рук Кутырева текст киносценария. Какого киносценария?! Между нами говоря, это была чистая фальшивка, не похожая ни на мою прошлую жизнь, ни на будущую. Но меня во всём этом заинтересовало вот что: во-первых, отсняв сам себя, я могу потом отснять с помощью Кутырева и сцену с отцом, которую я грозился ему заснять на пленку; во-вторых, мне было интересно, как говорился, сравнить две мои жизни, одну — мою истинную жизнь, которой я жил, и вторую — жизнь, которая представлялась моим соотечественникам. А текст?.. Что ж текст… Текст со временем можно переделать, я имею в виду дикторский текст. Об этом я и поведал всё ещё ошалело глядевшему на меня Кутыреву.
— Текст, конечно, нужно будет изменить, — сказал я.
— Как изменить? — забеспокоился Кутырев.
— Нет, не сейчас, — успокоил я его, — а со временем… Пойми же, из всего, что ты накорябал, только два слова имеют ко мне, и то очень отдаленное, отношенье!
— Какие два слова? — обиделся Кутырев. — Почему только два? Здесь к тебе имеют отношение все слова! Я не корябал, а написал их в минуту вдохновения… И ведёшь ты себя так вот нахально, и поёшь фальшиво. И с уроков пения сбегаешь…
— А почему я вообще-то не занимаюсь пением, вы об этом не задумывались? И если пробовал петь на уроках пения и пел фальшиво, то почему? Вы об этом не получали? — спросил я Кутырева.
— Ну потому, что тебе в детстве, наверное, медведь на ухо наступил, — предположил Кутырев.
— Мне медведь? На ухо? — переспросил я грозно. И пошёл на характер. — Мне медведь?! Это я однажды шёл по тайге и наступил медведю на ухо!
— Это на тебя похоже, — смирился Кутырев.
— Но вообще — это же не снайперский выстрел из этого, как его, из… киноружья, что ли? Разве ты, Кутырев, сам не видишь?
— Мы, к сожалению, о тебе ничего не знаем, — стал оправдываться Кутырев. — Где ты учился, как ты учился?.. Но не всегда же ты был таким гигантским нахалюгой и хвастливым всезнайкой, каким ты выглядишь сейчас. Сейчас, правда, у нас создана комиссия по расследованию твоего, я не хочу сказать темного, я хочу сказать твоего неясного прошлого.
— Ах, значит, уже и комиссию создали?! — восхитился я громко, но в это время раздался звонок.
Кутырев поднялся и сказал:
— Пошли на урок, а завтра отснимем. — И он устало поплелся к двери, столкнувшись на пороге с Ниной Кисиной.
— Иванов, где Иванов? Ты здесь, Иванов? Ах, ты здесь, Иванов! Тебя срочно вызывают к директору школы! Срочно! — выпалила Кисина.
ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ. Сеанс гипноза
…Когда я вышел на разведку в столовую, мама сидела перед зеркалом и что-то делала со своим лицом. Тогда я вошёл в папину комнату. Он сидел в кресле и читает книгу. Я подошёл к нему и заглянул через плечо, чтобы посмотреть, что он читает. Это была какая-то медицинская книга. Про какой-то скачущий тип темперамента у нервного подростка. Я присел и прочитал на обложке: "Нервные болезни". Так, значит, отец действительно решил докопаться до какой-то болезни в моем организме. Это у меня-то! Ну ладно! Я на пресс-конференции тогда им всё припомню. Всё расскажу всем.
— Я надеюсь, ты по своему расписанию сегодня побудешь дома? спросил меня отец. — С минуты на минуту к нам должны прийти дядя Петя и… остальные, — добавил отец каким-то неуверенным голосом.
— Сегодня вечер школьной самодеятельности, — сказал я, необходимо мое присутствие.
— Это что-то новое, — сказал отец. — Юрий Иванов на вечере самодеятельности.
Что-то новое в этом было, и с отцом действительно нельзя не согласиться. Ни на какой вечер самодеятельности никакого свободного времени я, конечно, не имел, но на афишу, висевшую в школе и призывно извещавшую о генеральной репетиции, я обратил внимание, главное на три слова: "Слепой космический полёт, клоунада". "Это ещё что за «слепой», и что это ещё за «полёт», да ещё «космический», и что это ещё за "клоунада"?" — размышлял я, недовольно хмуря и без того своё хмурое лицо.
"Посмотрим, посмотрим, — подумал я тогда у афиши, — над чем и над кем это и, главное, кто это вздумал посмеяться?! Там клоунады. Здесь консилиум, а по расписанию у меня ещё столько нагрузок. Время! Где взять ещё бы сутки? Да какие там сутки, как прибавить к этим суткам ещё бы часов двенадцать-тринадцать? Да какие уж там двенадцать-тринадцать, хоть бы часов пять-шесть", — думал я, возлагая бесстрашно свой дневник на стол перед глазами отца.
"Выход только один, — продолжал я думать, — надо спать в то время, когда не спишь, и не спать, когда спишь. Не может быть, чтобы природа не запатентовала такое изобретение у животных, или у птиц, или у насекомых. Человек должен это обнаружить, разгадать и взять себе на вооружение…"
Между прочим, отец всё ещё не прикасался к дневнику. Я пододвинул его к отцу поближе. Отец вздрогнул, весь как-то съежился и даже, по-моему, отодвинулся от дневника вместе со стулом, на котором сидел. Отец по отношению к дневнику вел себя, в общем-то, правильно. Дело в том, что меня вызывали к директору школы в этот исторический для меня и для всех день два раза: перед уроком и второй раз прямо с первого урока, когда выяснилось, что тот аттракцион, который я устроил классу в Парке культуры и отдыха, не прошел для них даром и для меня тоже. Почти весь класс не явился на уроки. О том и было записано в моем дневнике рукой директора: "Заманил весь класс и укатал всех на аттракционах до такого состояния, что почти никто не явился на занятия!" Хорошенькое "почти никто"! Я же пришел в школу как ни в чем не бывало…
