Дмитрий Мищенко - Северяне
– Кто это? – спросил он, кивнув на отъезжавших в поле охотников.
– Плохой человек, бродяга, что трется около князя, – хмуро ответил Осмомысл. – В Хозарии на злодействах набил руку, сбежал оттуда, потом сюда приблудился, хитростью да лихим делом в княжий терем прокладывает путь. Злой как зверь, особенно к нашему брату славянину.
Старик и юноша помолчали.
– Я, отец, не о нем хотел спросить… – Юноша запнулся и покраснел, но, набравшись смелости, договорил: – Девушка вон та, кто она?
– Девица? – Конюший повернулся, тревожно посмотрел на сына. – Разве не видишь? Княжна это…
Старик сел на коня и медленно поехал вдоль пастбища. А сын остался на том же месте и долго следил за девушкой в пурпурном плаще, пока она не скрылась в густом сплетении леса.
Потом он обернулся, чтобы пойти к своему коню, да натолкнулся на убитую птицу. Вытащил из-под ее крыла исклеванную голову, положил на траву и задумался.
Хороша ты, белая лебедушка! Будто и жива, и крылья распростерты. Вот-вот взмахнешь ими, взлетишь в поднебесье… Да нет, не видать уже тебе ясной высоты… Кончилась твоя жизнь… Прощай небо синее, прощайте рощи зеленые! Выходит, и там, в далекой вышине, нет покоя… Одним – забава, другим – погибель.
II. КНЯЗЬ И ДУМЫ КНЯЖЬИ
С высокого вала над Десной видно, как стелются внизу дремучие леса. Темной синевой тянутся и тянутся до самого небосклона, со всех сторон обступили Чернигов. Лишь на востоке и юго-западе их рассекает красавица Десна. Обрамленная кудрявыми деревьями, катит она свои могучие волны вдоль наддеснянского вала, широкая, полноводная, и где-то далеко, там, за валом, поворачивает к берегам Днепра – Славутича.
До сей поры знали северяне один только путь из Чернигова: вверх по течению, через курский волок – к Дону широкому. А там либо вниз к берегам Сурожского моря[4] и далее в Тмутаракань[5], или вверх к Белой Веже[6], надежному пристанищу и крепости северян. Оттуда ватаги перетягивали челны волоком и шли через Итиль[7] в море, к персам и арабам.
С давних времен ведом им этот путь. На нем и славу нажили. Известны ныне северяне среди всех сарацин[8] и даже в Багдаде. Люди с берегов Десны – желанные гости в тех краях. Арабы не только уменьшают таможенные пошлины на их пушнину, сами в Чернигове не раз уже бывали с товарами своими. Если бы не Итиль с его данью!.. О, если б не Итиль, князь знал бы, как повести торговлю!
И не в дани тут дело: власть свою хочет утвердить над ним хозарский каганат[9]. Деды пустили свинью за стол, а она и ноги на стол: в Тмутаракани, в славной Белой Веже стоят теперь хозарские воины. А были-то северянские владения, надежные крепости на торговых путях. Да разве только в Тмутаракани? Здесь, на берегах Сейма, купцы хозарские оседло стали жить. Скупают за бесценок дар лесов – пушнину – и караванами везут на арабские рынки. Так недолго и куска хлеба лишиться; нахлынут как саранча и приберут к рукам всю торговлю.
Беда… Эх, собраться бы с силою! Ударить внезапно и прочь за Дон отбросить ненавистных хозар! Подумать только, какие богатства, какие просторы! От берегов могучего Днепра до величавого Донца, и даже далеко за Донцом – до красавца Дона, широко раскинулась между степью и северной Русью земля Северянская. Есть где осесть и хлеб собрать поселянину. Да и людей побольше стало вдоль берегов речных. Раньше, бывало, плывешь от селения к селению сутки, а теперь глянь, как быстро растут повсюду грады и городища! На Десне – Новгород-Северск, Остер, на Сейме – Путивль, Рыльск, Трубецк, а далее и Курск на волоке с Донца в Сейм. Да и по Донцу, по Дону, как грибы, пошли: Чугуев, Змиев, Нежегольск, Катковск. На юге – древнее Липово, Переяслав, на севере – Стародуб, а Любеч, Речица на Днепре, древнейший Сновск на речке Снови. Не хуже града Чернигова поднялись они на земле Северянской как надежные стражи ее.
Собрать бы всех в единую рать, до самого Итиля погнали бы обирал хозар. И навсегда, навеки. Пора, пора уже браться за ум. И времена теперь иные. Раньше держались только за Итиль, за путь на восток. Теперь новый открылся путь – из варяг в греки!
Смотрит князь Черный на широкий плёс раздольной Десны, на веселый бег ее волн, и хочется ему пуститься за ними в широкий Днепр, к морю Русскому[10]. Но туда нельзя. И там уже занято. В Киеве сидит князь Олег – его злой ворог. Едва сел на престол, а уже захватил Любеч – лучшую северянскую пристань на Днепре. Знает, хитрец, чего она стоит: теперь в руках у Киева вся северная торговля. А был бы Любеч северянским, была бы торговля в руках северян. Стали бы мы на пути, и пусть бы помудрил Олег в Киеве своем.
От всего славянского мира был бы отрезан.
Нет, дальше так нельзя: не будь он князь, не будь он Черный, если не вернет Любеч законному господину. Дайте только срок, соберется с силами и вернет!
Окрыленный надеждами, он вскочил с места, зашагал по широкой горнице.
Вошел стоявший на страже отрок, прервал его мысли:
– Нарочитые[11] мужи пришли?
Черный насторожился:
– Какие мужи, зачем?
– Градские, мой князь. От веча, говорят.
– От веча? – удивился Черный. – А кто велел созвать вече?
– Не ведаю, княже. Сами скажут.
Черный недоверчиво взглянул на юношу и помолчал.
– Ну что ж, – отозвался он наконец, – вели зайти. Отрок потупился, стоя у двери.
– Чего стоишь? – уже раздраженно крикнул князь. – Вели зайти!
– Мужи сказали: «Пусть выйдет князь», – нетвердо проговорил отрок.
– Что? Чтоб я к ним вышел?!
– Сказали; «Пусть выйдет князь», – еще тише повторил отрок.
Черного передернуло, но он сдержался, спокойно и твердо ответил:
– Хорошо. Иду.
* * *Вече собралось не на Соборной площади, которая отделяла княжеский кремль от жилищ поселян и была местом постоянных вечевых сходок. Обстоятельства вынудили градских мужей созвать его немедля, прямо на торжище, среди пришедшего сюда со всех сторон торгового и черного люда: гончаров, плотников и даже смердов – хлебопашцев из окрестных сел. За знатными людьми стольного града Чернигова послали бирючей – княжеских вестников. А когда подъехал туда князь, торжище уже было забито шумной толпой. Знатные люди, как водится, на лошадях и при оружии; смерды же и черные люди – с палицами, а кто и просто безоружный, с засученными на всякий случай рукавами.
Явился Черный на вече не один: позади, на расстоянии копья, следовали бояре, за боярами большой отряд богато одетой, вооруженной с ног до головы дружины. Князь тоже принарядился. На голове – соболья шапка с пурпурной, переливающейся на солнце тульей; поверх вышитого и отороченного золотым позументом кафтана – светло-синий плащ, подбитый красной, как жар, заморской тканью. Широкий подол его стелется по крупу коня, придавая всаднику пышность и величие.
Сдерживая играющего под ним коня, Черный разглаживает усы, внимательно и сурово глядит из-под насупленных бровей на возбужденную толпу. Он чувствует настроение веча, однако посылает к нему своих бирючей. И хотя северяне собрались не по воле князя, он велит бирючам кланяться всем знатным, меньшим градским и окрестным людям.
– Братья, – восклицает один из бирючей, воспользовавшись минутной тишиной, – князь целует тысяцкого[12], шлет поклон…
– Хватит! – обрывают его сильные голоса черного люда. – Пусть станет перед нами князь. Мы хотим видеть и слышать самого князя!
Черный, не глядя на растерянных и испуганных бирючей, пришпорил гарцующего под ним серого жеребца и молча направился в толпу.
Навстречу ему выехал широкобородый северянин – один из родовых старейшин – и, показав на нескольких человек, покрытых дорожной пылью, сказал:
– Княже! К нам прибыли люди из-за Донца и Дона. Печенеги[13] разоряют землю, предают огню городища, а людей вяжут и гонят в полон Ты наш князь, ты повинен защитить нас от меча и глумления кочевников.
– Созывай, княже, рать и иди на помощь Подонью! – раздались голоса из толпы. – Мы не чужие ему, там наши кровные!
– Сегодня степняки лютуют на Дону, а завтра появятся на Сейме или на Десне! – поддержали их другие.
Черный высоко поднял над головой меч. Люди затихли.
– Братья, – начал он, – я разделяю и вашу тревогу и ваш Гнев Как князь, обещаю вам заботиться о мире для земли Северянской Сегодня же пошлю именитых мужей в Итиль. Каган берет с нас дань, он обязан защищать нашу землю от нашествия чужеземцев.
Какое-то мгновение вече молчало, ошеломленное неожиданным решением князя. Но только одно мгновение.
Снова раздались выкрики:
– Как! И это вся забота!
– Вот так новость принес нам князь! А за что же мы платим тебе дань?
Вперед выступил широкобородый муж.
– Княже! – крикнул он, стараясь перекрыть шум. – Хозарский каганат не может больше защищать нас: он сам едва держится, ослаб в постоянных сечах
