Лев Лукьянов - Набат в Диньдоне
В Диньдоне, разумеется, проживали и другие именитые горожане. Но все они, несмотря на свой общественный вес, деньги и даже большие связи в столице, не могли остановить исторического развития. Развитие истории привело к тому, что в Диньдоне уже нечему было развиваться. Заколоченные окна многих домов и объявления о дешевых распродажах, состарившиеся в витринах магазинов, молчаливо свидетельствовали, что городку пришел конец. Ходили слухи, что даже луна сюда стала заглядывать реже, чем раньше…
Для продолжения жизни на земле, вверенной комиссару Фьють, необходимо было принимать срочные меры. И комиссар стал действовать…
2
Утро в Диньдоне начиналось, когда местные донжуаны, крадучись, возвращались к семейным очагам. Подождав, пока за последним из них захлопнется дверь, над морем вставало солнце.
Первым делом оно заглядывало на городскую башню, украшенную старинными часами с двумя упитанными медными ангелами, которые дважды в день — на заре и на закате — суетливо хлопали крыльями, безуспешно пытаясь подняться в небо. Эту башню Диньдон получил в наследство чуть ли не от Римской империи. Часы на башне были установлены несколько позже, но, по утверждению старожилов, не позднее чем через пару месяцев после их официального изобретения. Хотя гарантийный срок часов истек много веков назад, жители Диньдона в один голос уверяют, что до сих пор они идут с необыкновенной точностью. Опровергать это утверждение нет никаких оснований, тем более что стрелок на циферблате тоже нет. Диньдон лишился стрелок во время первой мировой войны. Тогда в республике ощущалась острая нехватка цветных металлов, и тонкие ажурные стрелки были сданы в фонд победы. Что касается ангелов, то их многопудовые медные телеса были спасены от переплавки заступничеством церкви…
Посмотрев на беспомощный циферблат, солнечные лучи сбегали вниз по витой башенной лесенке. На сонных улочках городка они никого не встречали, если не считать немногочисленных рыбаков, расходившихся по домам после ночной ловли. Скоро солнцу надоедало в одиночестве бродить по пустынным улицам и дворам. Его лучи начинали бесцеремонно залезать в открытые окна, бесстыдно заглядывать за шторы спален.
Но для того чтобы утро окончательно вошло в свои права, одного солнца было мало. Необходимо было вмешательство железной дороги. Вот когда над городом проплывал гудок восьмичасового экспресса, следовавшего через Диньдон без остановки, горожане соглашались с тем, что пришел новый день…
Экспресс находился еще в доброй сотне километров от городка, смотревшего последние утренние сны, когда аптекарь Моторолли был поднят с постели громким стуком в дверь. Пошарив рукой на тумбочке, аптекарь нашел очки, нацепил их и прислушался. Стук был решительным и бесцеремонным.
«Не похоже на почтальона», — подумал Моторолли. Почтальон стучал коротко и деловито. Сборщик налогов, наоборот, стучал безнадежно долго. Клиенты, изредка приходившие спозаранку, просительно скреблись в дверь. Родственники жены стучали робко и почтительно, если надеялись одолжить, и барабанили самым нахальным образом, когда приходили в гости…
Ни у кого в Диньдоне не было такой роскошной стеклянной двери, как в аптеке Моторолли. Сейчас эта дверь, отражая бурный натиск, кричала на все свои стеклянные голоса. Путаясь в шлепанцах, аптекарь бросился ей на помощь. Пробежав узенький коридор, отделявший жилую часть дома от торгового зала, Моторолли в два прыжка очутился у входной двери. За стеклом он увидел своего постоянного клиента — полицейского Филипа. У него было пятеро детей. Поэтому в первый понедельник каждого месяца, получив жалованье, Филипа приходил к Моторолли и покупал большую коробку слабительного — на целый месяц вперед.
Увидев хозяина аптеки, полицейский перестал стучать и поздоровался.
— Здравствуй, Филипа. Похоже, что твои ребята завтракают одним слабительным, — недовольно сказал аптекарь, не открывая двери. — Ты же был у меня на прошлой неделе…
— Сегодня я пришел не за слабительным, а за вами! — улыбаясь сообщил полицейский.
— За мной?
— Господин комиссар Фьють приказал вас доставить в участок к восьми часам.
— Меня доставить? — аптекарь пришел в негодование. — Вот что, Филипа! Если твоему комиссару не спится, пусть принимает люминал! Шесть монет за пачку!
Полицейский захихикал, но аптекарь остановил его величественным жестом:
— В такую рань я занят! Скажи комиссару, что я зайду в середине дня.
Моторолли считал разговор оконченным. Но Филипа, сообразив, что дело пахнет нагоняем от комиссара, толкнул стеклянную дверь и, повысив голос, сказал:
— Господин аптекарь! Я нахожусь на службе! Вам придется открыть дверь и последовать за мной в участок!
Но аптекарь не любил сдавать позиций без боя. Подперев дверь плечом, он заявил:
— Я не открою. Если я нужен полиции, пусть она является в нормальное время. Не раньше девяти!..
— Если вы не откроете дверь, я буду вынужден ее сломать! — крикнул Филипа и еще сильнее толкнул дверь. Стекло жалобно звякнуло.
— Если вы ее мне сломаете, — завопил аптекарь, стараясь удержать дверь, — то будете отвечать по закону о нанесении ущерба частной собственности и по совокупности — за нарушение неприкосновенности жилища!..
— А вы будете отвечать за активное сопротивление органам власти! — пыхтя сообщил полицейский. — Параграф четырнадцатый инструкции министерства внутренних дел о неуважительном обращении населения с чинами полиции… Ваша дверь будет снята с петель и доставлена в суд в качестве вещественного доказательства!.. Согласно параграфу пятнадцатому — за ваш счет!..
Некоторое время борьба шла молча. Тяжело дыша, полицейский и аптекарь с разных сторон давили на дверь. Первым сдался Филипа. Он перестал ломиться, снял фуражку, вытер лоб и доверительно сообщил:
— Сердце!
— У меня тоже сердце, — задыхаясь, признался аптекарь. — Эта работенка не для нас с вами…
— Выбирайте, Моторолли. Или вы добровольно открываете дверь, или я составляю протокол…
— Минутку, Филипа, — попросил аптекарь. — Надо подумать.
Моторолли вовсе не был упрямцем. Просто, как и всякий уважающий себя правый социал-демократ, он находился в постоянной и непримиримой оппозиции к правительству и пользовался любым поводом, чтобы это продемонстрировать. В разумных рамках, разумеется. Припомнив опыт своей партии и прикинув стоимость двери, аптекарь предложил:
— Послушай, Филипа, моя принципиальность не позволяет открыть эту дверь. Ты не обидишься, если я приглашу тебя зайти с черного хода? Лишняя чашечка кофе не помешает, а я тем временем оденусь. Не могу же я в ночной рубашке идти по городу!..
— Неплохая мысль, — одобрил Филипа. — От чашечки кофе я еще никогда не отказывался…
Минут через десять аптекарь и полицейский отправились в участок.
Диньдон просыпался. Горожане приступали к своим обычным утренним занятиям. На улицы выносились перины и горшки. У водопроводных колонок разгорались первые ссоры. У входа в кинотеатр «Гигант» продавец сигарет Крах устанавливал свой лоток…
— Ты не знаешь, Филипа, зачем я понадобился комиссару? — спросил аптекарь.
— Вы, господин Моторолли, человек видный, — ответил полицейский. — Если вчера вы никого не убили и не ограбили, вам беспокоиться нечего…
— А я и не беспокоюсь… — Аптекарь хотел было добавить, что комиссар давно сидит в его кармане: около года назад Фьють проиграл в карты солидную сумму и до сих пор не может отыграться, но вовремя прикусил язык. Вряд ли чиновнику понравится такая откровенность с его подчиненным.
«А вдруг Фьють, чтобы не возвращать долг, решил состряпать дело?» — спохватился аптекарь. Эта неожиданная и нелепая мысль, словно назойливая муха, закружила в аптекарской голове. С каждым оборотом она обрастала подробностями, становилась отчетливей, правдоподобней. На память сразу пришли газетные заметки о нравах полиции…
В душу Моторолли забрался страх. Поначалу маленький, слабенький, он коснулся сердца своими мягкими лапками. Потом осмелел, навалился сильнее. Аптекарь стал срочно припоминать свои уголовно наказуемые грехи, пытаясь угадать, где ему приготовлена западня.
В таком городке, как Диньдон, слуху достаточно сделать пяток шагов, чтобы обойти все улицы и дома. Не успел Моторолли, конвоируемый полицейским, добраться до участка, как весь Диньдон уже знал: аптекарь засыпался…
3
Серое двухэтажное здание, к которому вела аллея розовых кустов, служило в Диньдоне пристанищем образования и законности. Граница пересекала здание по горизонтали: в первом этаже помещалась городская школа, второй занимал полицейский участок. Такое соседство считалось большой удачей.
