Яков Тайц - Сигналист
— Кровь-то не у всех одинаковая, — сонно отозвался он, — ее четыре сорта бывает. Это Янский, такой ученый, что ли, определил. II если кому влить кровь чужого сорта, то тот человек помрет.
— Погоди спать, доскажи: а тогда знали, что у вас с Андреем один сорт?
— Не, — говорит сквозь одолевавший его сон Беломестнов, — а испытывать некогда было, — и с головой покрывается шинелью.
— Значит, на счастье? — спрашивает Ермолин.
— Угу! — буркнул из-под шинели Беломестнов и стал ровно дышать, засыпая.
Ермолин вышел из штаба. Песок и хвоя захрустели под ногами. Палатки блестели, влажные от росы. Потускневшая луна уплывала к горизонту, цепляясь рогами за далекие сопки. Огромной палаткой раскинулось над спящим лагерем светлевшее небо…
История с противогазами
1
В старых английских противогазах ноздри закрываются двумя зажимами, в рот надо брать очень невкусный конец выдыхательной трубки, на голову надеваются какие-то неудобные тесемки… То ли дело наш советский противогаз «ТТ5»! Мы радовались, как дети, когда нам наконец вместо английских выдали новенькие противогазы «ТТ5» с большой банкой в зеленой сумке, с маской из цельной резины и со смешным красным рожком вроде носа.
Ребята бегали по казарме, напялив на себя маски, и не узнавали друг друга. Все вертелись у зеркала, откуда их прогонял наш ротный парикмахер Сережа. Он там брил командира отделения Матвеина.
— Уйдите, — сердился Сережа, — загораживаете! Поднимите голову… Да отойди же, чорт! Усы сбрить?
Сережа торопился, бритва порхала блестящей бабочкой.
— Разберут все с кнопками, останутся только с ремешками. — ворчал Сережа.
Ему очень хотелось сбегать за противогазом, но нельзя же было оставить недобритого командира.
— Ну, как «ТТ5»? — спросил сквозь мыло Матвеин.
— Красота! — глухо из-под маски отвечали ребята. — Дышать можно сколько угодно.
Противогазы всем понравились.
Но летом, когда мы стояли в лагерях, они нам одно время очень надоели. Вот как было дело.
2
Чьи-то шаги скрипят но песку второй линейки и словно царапают тишину мертвого часа. Через минуту в палатку всовывается стриженый затылок и блестящие хромовые сапоги штабного писаря Васи Березовского.
Ребята, развалившись на нарах, отдыхают после тяжелого учебного дня. Горячее солнце просвечивает сквозь брезент. Командир отделения Матвеин, босой, в одних штанах, выгоняет мух из палатки. Мухи назойливо жужжат вокруг шеста, поддерживающего полотнище. Убитые мухи сыплются на спящих ребят. Матвеин яростно размахивает полотенцем и неожиданно для самого себя шлепает по голове Васю, когда тот сунулся в палатку.
— Нечаянно, — извиняется Матвеин, — отбиваю воздушное нападение. Их тут целая эскадрилья! — И Матвеин снова бросается в наступление.
Вася косится на полотенце.
— Это твоя зенитная артиллерия? Неплохо бьет! — Он потирает затылок.
Ребята высовывают заспанные лица из-под простынь.
— А, Береза пожаловал?! Чего в штабе новенького?
«Береза» садится на нары, достает из кармана галифе кисет с надписью «бойцу ОДВА», свертывает огромную козью ногу, вставляет ее в камышевый мундштук, стряхивает с колен махорку и, затянувшись, выдувает густой столб дыма в «дверь» палатки.
— Есть новости, — наконец говорит Вася и хватает лежащую на борту палаточного гнезда сумку с противогазом. — Вот эту штуку, — Вася энергично потряс сумкой, — вам придется таскать на себе неразлучно пять дней.
— Да ты что?
— Факт! В штабе, уважаемые бойцы, только что вывешен приказ, а в нем говорится: «С 10 по 15 июля с. г. объявляю по Н-скому лагсбору пятидневку химической обороны. Ежеминутно можно ожидать учебно-химической атаки, преимущественно с воздуха. Приказываю: усилить наблюдение за воздухом. Всему личному составу лагсбора, кроме тяжело больных в госпитале, иметь постоянно на данный период противогаз при себе. Начальник Н-ского лагсбора…»
— Березовский, — подсказал Апанасенко, и ребята засмеялись…
Мертвый час кончался.
Сигналист у штаба заиграл «подъем». По лагерю прокатились крики дневальных: «Первый батальон, подымайсь», «Второй батальон, подымайсь», точь в точь так перекликаются утренние петухи.
— Это что же, все время на себе таскать? — сокрушался Апанасенко.
— Будешь таскать, как миленький, — ответил Березовский, сплюнув, и стал хлопать по мундштуку ладонью, выбивая окурок.
— Апанасенко, — сказал Матвеин, — сбегай к штабу, посмотри там насчет приказа.
Апанасенко натянул сапоги и встал смирно перед Матвеиным, который в свою очередь тоже вытянулся.
— Товарищ командир отделения, разрешите сходить в штаб.
— Идите. Когда вернетесь, доложите.
— Есть! — И Апанасенко с Березовским вышли из палатки.
— Апанасенко! — вдруг крикнул вдогонку Матвеин. — Надень, знаешь, противогаз. На всякий случай.
Апанасенко повесил через плечо сумку и, придерживая ее левой рукой, побежал к штабу.
…Березовский не врал. С самого «подъема» и до «отбоя», в жаркие июльские дни, когда хочется скинуть с себя последнюю потную рубашку, противогазы висели на нас не очень тяжелым, но лишним, стесняющим движения грузом. Время тянулось медленно-медленно, точно под команду «на месте шагом марш».
Зеленые брезентовые сумки постоянно болтались на левом боку, натирая лямкой плечо сквозь тонкую, летнюю гимнастерку. В конце концов противогазы надоели нам до чорта. Особенно тяготился Апанасенко, который старался избавиться от противогаза, как, скажем, собака от намордника.
Но Матвеин зорко следил за бойцами своего отделения.
— Апанасенко! — окликает он Сеню, когда тот потихоньку, как кошка, пробирается к выходу. — Куда без противогаза?
Сеня делает невинное лицо:
— Забыл, товарищ командир отделения, понимаете, совершенно забыл.
Прошло длиннейших четыре дня. Противогазы сопровождали нас во время купанья, умыванья, занятий, обеда и т. д. На ночь мы ставили их но примеру Матвеина у изголовья.
— Зря только таскаешь, — ворчал Апанасенко.
3
Мы возвращались с купанья. Солнце садилось. Наши тени протянулись через весь луг. Тень Апанасенко не похожа на остальные, потому что на нем нет противогаза. Ему удалось все-таки проскользнуть мимо командира.
Он очень доволен.
Медленно бредут ребята, усталые после купанья. На головах и спинах сохнут только что постиранные носовые платки и портянки.
Жара спала. Над лагерными кухнями вьется дым — дело идет к ужину.
Вдруг из-за леса с оглушительным жужжанием и треском вынырнули три самолета. Звон и грохот поднялись в лагере.
— Хи… химтревога! — закричал Сеня, бледнея.
— Ребята, противогазы!
Думать некогда. Шапку долой — раз, маску из сумки — два, ладони в маску (чтоб ее раскрыть) — три, маску на лицо — четыре, шапку на голову, и даешь в лагерь, что есть силы.
— Ребята, — кричит Сеня, хватаясь за развевающиеся платки и портянки, — а как же я? Постойте, а как же…
Самолеты что-то сбросили, и над лагерем рассыпалось огромное облако белого дыма.
Мы мчимся сквозь дым, как пожарные. Впереди мчится Сеня, закрыв лицо руками…
Около пирамиды, где стоят наши винтовки, суетится человек с маской. В нем мы по ухваткам узнаем Матвеина. Он издали нетерпеливыми жестами подгоняет нас.
Мы хватаем винтовки, сумки, подсумки, скатки и бежим за Матвеиным в лес. Сеня побежал за противогазом. Весь полк в противогазах выбежал в лес. Здесь газы не так легко распространяются, как по чистому месту. Здесь кроме того хорошо маскироваться от самолета противника, скрываясь под чащей веток. Я думаю, что сверху нас совсем не было видно. Скоро прибежал Апанасенко, который, видимо, не сразу нашел противогаз.
Сердце колотится, выдыхаемый воздух с силой хрипит в клапане. Очки то п дело запотевают, их протираешь красным резиновым «носом».
Самолеты еще немного покружились над лагерем и улетели.
Горнист сыграл «отбой».
«Снять противогаз!» прокатилась по лесу команда, и все стали снимать влажные изнутри маски и протирать их тряпочкой, которая лежит у каждого в сумке. Вместо одинаковых резиновых «рож» снова показались знакомые лица. Сеня смущенно улыбался.
Матвеин был недоволен — его отделение одним из последних выбежало из лагеря, и он сердито хмурился, запихивая маску в сумку.
Полк построился за передней линейкой. Солнце уже зашло, но было еще светло. Командир полка подъехал к нам на своем рыжем коне.
— Химическую тревогу можно считать удавшейся. Бойцы быстро собрались. Нам газ противника не страшен. Ура!
— Ура-а! — покатилось по рядам. Громче всех кричал Апанасенко, который стоял около меня.
