Астрид Линдгрен - Ронья, дочь разбойника
— Уж не хотите ли вы, чтобы Борка захватил в свои руки всю добычу и здесь, в лесу Маттиса? — с горечью спрашивала она, когда разбойники во главе с Маттисом врывались в самое неурочное время домой в замок только ради того, чтобы поглядеть, как Ронья ест свою кашку, прежде чем Лувис засунет ее в колыбель на ночь.
Но Маттис не желал слушать эту глупую болтовню.
— Ронья, голубка моя! — кричал он, когда Ронья, ловко орудуя левой ножкой, кидалась к нему навстречу по полу, как только он появлялся в дверях. А потом он сидел, держа свою голубку на коленях, и кормил ее кашкой, а его двенадцать разбойников неотрывно смотрели на них. Плошка с кашкой стояла на плите очага, неподалеку от них, и Маттис со своими грубыми кулачищами был несколько неловок, да и, кроме того, Ронья время от времени отпихивала ложку, так что часть каши брызгала на брови Маттиса. Когда это случилось в первый раз, разбойники так расхохотались, что Ронья испугалась и начала плакать. Но вскоре она поняла, что придумала какую-то веселую забаву, и охотно повторила это еще раз, — что обрадовало разбойников куда больше, чем даже самого Маттиса. Хотя вообще-то Маттис думал: что бы Ронья ни делала — бесподобно, а самой ей равной на свете нет.
Даже Лувис не могла не смеяться, видя, как Маттис сидит со своей малышкой на коленях и все брови у него в каше.
— Милый ты мой, Маттис, кто бы мог подумать, что это ты — могущественнейший хёвдинг всех гор и лесов! Если бы Борка тебя сейчас увидел, он хохотал бы, пока не лопнул!
— Скоро я отучу его хохотать! — спокойно ответил Маттис.
Борка был заклятый враг Маттиса. Так же, как отец и дед Борки были заклятыми врагами отца и деда Маттиса. Да, с незапамятных времен род Борки и род Маттиса жили во вражде друг с другом. Испокон веков были они разбойниками и грозой честного люда, которому с лошадьми, каретами и повозками приходилось пробираться сквозь чащу глухих лесов, где обитали обе разбойничьи шайки.
«Да поможет господь тому, кто попадет на разбойничью тропу!» — говорили люди; а речь шла об узком горном ущелье между лесами Борки и Маттиса. Там всегда сидели в засаде разбойники, а были ли это разбойники из шайки Борки или из шайки Маттиса, не составляло ни малейшей разницы для тех, кого грабили. Но для Борки и Маттиса разница эта была велика. Они бились не на жизнь, а на смерть из-за добычи и грабили друг друга, если по Разбойничьей тропе не проезжало столько повозок с кладью, сколько нужно.
Обо всем этом Ронья ничего не знала, она была слишком мала. Не понимала она и того, что отец ее был разбойничьим хёвдингом, которого все боялись. Для нее же он был бородатым и добрым Маттисом, который громко смеялся и пел и кормил ее кашкой. Она любила его.
Но она росла с каждым днем и начала мало-помалу изучать окружающий ее мир. Долгое время она думала, что огромный каменный зал и есть весь мир. И там она благоденствовала, там она так надежно и уверенно сидела под громадным и длинным столом и играла с шишками и камешками, которые собирал и приносил для нее Маттис. Да и каменный зал был тогда вовсе не самым плохим местом для ребенка. Там можно было хорошенько повеселиться, да и многому поучиться. Ронье нравилось, когда разбойники пели у очага по вечерам. Она тихонько сидела под столом и слушала, пока не выучила все их разбойничьи песни. А потом тоже стала принимать участие в общем хоре и пела своим звончайшим голоском. Маттис только диву давался, какой у него необыкновенный ребенок и как он замечательно поет. Научилась Ронья и танцевать. Потому что если разбойники по-настоящему брались за дело и впадали в раж, они начинали плясать и прыгать как сумасшедшие по всему залу, и Ронья вскоре поняла, как надо плясать по-настоящему. Она плясала и прыгала совершенно по-разбойничьи. Да-да, и она тоже — на радость Маттису. А когда после этого разбойники кидались на лавки у длинного стола, чтобы освежиться кружкой пива, он хвастался своей дочкой:
— Она такая же красивая, как маленькая виттра, попробуйте не согласиться! Такая же гибкая, такая же темноглазая и с такими же черными перышками на голове. Вы никогда не видели такой красивой малышки, попробуйте не согласиться!
И разбойники кивали головами, соглашаясь со своим хёвдингом. А Ронья меж тем тихонько сидела под столом со своими шишками и камешками, а когда видела ноги разбойников в лохматой меховой обувке, она играла с ними, воображая, что это — ее непослушные козы. Таких она видела в козьем загоне, куда Лувис брала ее с собой, когда нужно было доить коз.
Но за всю свою недолгую жизнь Ронья едва ли видела кого-нибудь, кроме домашних. Она ничего не знала о том, что творилось за пределами Маттисборгена. И в один прекрасный день Маттис, хотя это было ему совсем не по душе, понял, что прежнее время кончилось и настала новая пора.
— Лувис, — сказал он жене, — наш ребенок должен научиться жить в лесу Маттиса. Отпусти Ронью на волю.
— Ну вот, наконец-то ты это понял, — обрадовалась Лувис. — Это случилось бы уже давным-давно, если бы в замке распоряжалась я.
И вот Ронье была предоставлена свобода бродить по всей округе, где ей вздумается. Но прежде Маттис преподал ей несколько уроков.
— Остерегайся диких виттр и серых карликов, да еще разбойников Борки, — предупредил он дочку.
— А как я узнаю, кто такие дикие виттры и серые карлики, а кто — разбойники Борки? — спросила Ронья.
— Сама увидишь, — ответил Маттис.
— Ну, тогда ладно, — согласилась Ронья.
— Да не заблудись в лесу, — предупредил ее Маттис.
— А что мне делать, если я заблужусь? — спросила Ронья.
— Найти нужную тропинку, — ответил Маттис.
— Ну, тогда ладно, — согласилась Ронья.
— И еще остерегайся плюхнуться в речку, — предупредил ее Маттис.
— А что мне делать, если я плюхнусь в речку? — спросила Ронья.
— Плыть! — ответил Маттис.
— Ну, тогда ладно, — согласилась Ронья.
— И еще остерегайся рухнуть в Адский провал, — предупредил ее Маттис.
Он имел в виду пропасть, которая проходила в самой середине замка Маттиса, разделяя его на две части.
— А что мне делать, если я рухну в Адский провал? — спросила Ронья.
— Тогда тебе ничего больше делать не придется, — ответил Маттис, заревев так, словно вся боль мира переполнила внезапно его грудь.
— Ну, ладно, — согласилась Ронья, когда Маттис наревелся вдосталь. — Раз так, я не рухну в Адский провал. Нет ли еще чего-нибудь, чего надо опасаться?
— Ясное дело, есть, сколько хочешь, — сказал Маттис. — Но постепенно ты сама во всем разберешься. А теперь иди!
2
И Ронья пошла. Очень скоро она поняла, какой она была глупой. Как она только могла думать, что огромный каменный зал и есть весь мир! Даже громадный замок Маттиса, и тот не весь мир! Даже высоченная гора Маттиса — не весь мир. Мир был гораздо больше, чем они. Он был так велик, что дух захватывало. Разумеется, она слыхала не раз, как Маттис и Лувис беседовали о том, что было за стенами замка Маттиса. Но только теперь, увидев, как эта речка с ее бурливыми порогами шумно мчится глубокоглубоко внизу у подножия горы Маттиса, она поняла, какие бывают речки. Не раз говорили они и о лесе. Но только теперь, увидев, какой темный и удивительный этот лес, со всеми его шелестящими листвой деревьями, она поняла, что такое леса. И тихонько засмеялась, радуясь тому, что на свете есть реки и леса. Она едва могла в это поверить. Подумать только, на свете есть такие большие деревьями большие речки и озера, и все они живут своей собственной жизнью. Ну как этому не радоваться и не смеяться!
Она прошла по тропинке прямо в чащу дремучего леса и подошла к небольшому озерцу. Дальше ходить Маттис ей не велел. Озеро чернело среди темных елей, и только лилии, плывущие по воде, сияли белизной. Ронья не знала, что это лилии, но она долго смотрела на них и радовалась, что они есть на свете.
Целый день оставалась она у озера и делала там много такого, чего никогда прежде и не приходило ей в голову. Она бросала в воду еловые шишки и хохотала, когда они кувыркались на волнах, стоило ей только поболтать ногами в воде. Никогда в жизни не было ей так весело. Ее ноги, казалось, обрадовались свободе, когда им довелось поплескаться в воде, и еще больше обрадовались, когда им довелось карабкаться по деревьям. Озеро окружали огромные, поросшие мхом валуны, на которые можно было взбираться, и ели и сосны, за сучья которых можно было цепляться. Ронья взбиралась и цеплялась до тех самых пор, пока солнце не начало садиться за вершинами гор, поросшими лесом. Тогда она съела хлеб и выпила молоко, которые захватила с собой в кожаном мешочке. Потом улеглась на мшистую кочку, чтобы немного отдохнуть, а над ее головой, в вышине, шумели деревья. Она лежала, глядя на деревья, и тихонько смеялась от радости, что они есть на свете. Потом она заснула.
