Астрид Линдгрен - Ронья, дочь разбойника
Она поднялась, — чтобы уйти. Но тут увидела, что задумал сделать Бирк. Этот мошенник и вправду задумал перепрыгнуть через Адский провал! Он стоял там, на другой стороне пропасти, прямо напротив нее, и вдруг приготовился к прыжку. Тогда она закричала:
— Только посмей перепрыгнуть! Дам по морде так, что нос отвалится!
— Ха-ха! — засмеялся Бирк и одним прыжком метнулся через пропасть. — Попробуй так! — с легкой ухмылкой сказал он.
Этого ему говорить не следовало, этого она стерпеть не могла. Разве мало того, что он и эти его дерьмовые дружки устроили себе крепость в замке Маттиса? Но ни один разбойник из их шайки не смеет являться сюда и делать такие прыжки, какие не мог бы повторить разбойник Маттиса!
И она прыгнула. Да, она это сделала! Она сама не знала, как это получилось, но Ронья вдруг перелетела через Адский провал и приземлилась на другой его стороне.
— А ты не такая уж тихоня, — сказал Бирк и тотчас же прыгнул следом за ней. Но Ронья не собиралась ему уступать. Снова прыгнув, она перелетела через пропасть обратно. Пусть он стоит теперь там и пялится на нее сколько вздумается!
— Ты ведь собиралась дать мне по морде! Почему же ты этого не делаешь? — сказал Бирк. — Я иду к тебе!
— Вижу, — ответила Ронья.
И он явился вновь. Но даже и теперь она не стала его дожидаться. Она опять прыгнула через пропасть и собиралась прыгать до тех пор, пока не испустит дух, если это нужно для того, чтобы избавиться от Бирка.
А потом никто из них не произнес больше ни слова. Они только прыгали. Безумно и неистово прыгали они взад-вперед через Адский провал. Слышалось только их учащенное дыхание. Да лишь время от времени каркали на зубцах крепостной стены вороны. А в остальном было отвратительно тихо. Казалось, будто замок Маттиса, стоя на горе, затаил дыхание перед чем-то грозным и опасным, что должно вот-вот произойти.
«Да, скоро, верно, мы оба приземлимся на дно Адского провала, — подумала Ронья, — но тогда хотя бы настанет конец этому нескончаемому прыганью!»
И вот Бирк снова перелетел через пропасть прямо ей навстречу, а она приготовилась к новому прыжку. Да, и она тоже. Который раз подряд, она уже не знала. Казалось, будто она никогда ничего другого не делала, кроме как перепрыгивала через пропасти, чтобы избавиться от мошенников этого Борки.
И тут она увидела, как Бирк угодил на камень, лежавший на самом краю пропасти, как раз там, где приземлился. И услыхала, как он крикнул, прежде чем исчезнуть в бездне.
А потом она слышала только карканье ворон. Она закрыла глаза с одним желанием, чтобы этого дня никогда не было. И Бирка тоже не было бы на свете. И чтобы они никогда не прыгали через Адский провал.
Потом она подползла на животе к самому краю пропасти и заглянула вниз. И тут она увидела Бирка. Он стоял прямо под ней, на каком-то камне, или на балке, или на чем-то другом, торчавшем из треснувшей стены. На чем-то таком маленьком, что там помещались лишь его ноги и ничего больше. Он стоял над глубоким Адским провалом, а руки его судорожно нащупывали опору, какую-нибудь щербинку, за которую можно было бы зацепиться и которая помешала бы ему рухнуть вниз, в бездну. Но он знал, и Ронья знала тоже, что самому ему оттуда не выбраться. Ему придется стоять там, пока не иссякнут силы, они оба знали это, а потом Бирка, сына Борки, больше не будет на свете.
— Держись! — сказала Ронья, и он, слегка ухмыльнувшись, ответил:
— Придется! А чем еще здесь заниматься!
Но было заметно, что ему страшно.
Ронья сорвала с себя плетеный кожаный ремень, который всегда носила свернутым в клубок на поясе. Он помогал ей много раз, когда она карабкалась на деревья и цеплялась за ветки во время своей лесной жизни. Теперь она сделала большую петлю на одном конце ремня, а другой обвязала вокруг пояса. Затем она спустила ремень вниз, Бирку, и увидела, как блеснули его глаза, когда ремень, болтаясь, мелькнул над его головой. Да, она увидела: ремень оказался как раз нужной длины, что было большой удачей для этого мошенника, сына Борки.
— Обвяжись ремнем, если можешь, — сказала она. — А когда я крикну, начинай карабкаться вверх! Но не раньше!
Гроза, разразившаяся той ночью, когда она родилась, вырвала из крепостной стены целую каменную глыбу. И, к счастью, она лежала неподалеку от края пропасти. Ронья улеглась на живот, как раз за этой глыбой, а потом крикнула:
— Давай!
И вскоре почувствовала, как на животе у нее натянулся ремень. Ей стало больно. Каждый рывок ремня, пока Бирк карабкался наверх, заставлял ее стонать.
«Скоро я тоже разорвусь пополам, точь-в-точь как раскололся замок Маттиса», — подумала она и сжала зубы, чтобы не закричать.
Внезапно она почувствовала облегчение. И вот перед ней уже стоит Бирк и смотрит на нее! Она продолжала лежать, пытаясь понять, в силах ли она дышать. И тогда он сказал:
— А, стало быть, ты лежишь тут!
— Да, я лежу тут, — ответила Ронья. — Ну как, напрыгался?
— Нет, придется прыгнуть еще раз, чтобы попасть на другую сторону пропасти. Мне ведь надо домой, в крепость Борки! Поняла?
— Снимай сперва мой ремень, — велела Ронья, поднявшись на ноги. — Не хочу быть связанной с тобой дольше, чем нужно!
Он размотал пояс.
— Разумеется! — согласился он. — Но после того, что случилось, я как будто все равно связан с тобой. Без всякого ремня.
— Хорошенького понемножку! — ответила Ронья. — Катись отсюда подобру-поздорову! Вместе с твоей крепостью Борки!
Сжав кулак, она стукнула Бирка по носу.
Он улыбнулся.
— Советую тебе больше этого не делать! Но ты все равно добрая, раз спасла мне жизнь, спасибо тебе!
— Сказано тебе, катись! — крикнула Ронья и убежала прочь, не оглядываясь.
Но когда она стояла уже у каменной лестницы, которая вела от крепостной стены вниз, в замок Маттиса, она услышала, как Бирк кричит:
— Эй ты, дочь разбойника! Когда-нибудь мы еще обязательно встретимся!
Повернув голову, она увидела, что он приготовился к своему очередному прыжку. И тогда она воскликнула:
— Хоть бы ты снова сверзился туда, дерьмо ты этакое!
Все оказалось гораздо хуже, чем она думала. Маттис пришел в такую ярость, что даже его разбойники испугались.
Но сначала никто не хотел верить ее рассказу. Маттис впервые в жизни рассердился на Ронью.
— Иной раз можно и приврать! Или выдумать что-нибудь забавное! Да только такую чушь пороть не смей! Разбойники Борки в замке Маттиса! Да, ты на выдумки горазда! У меня аж кровь в жилах закипела, хоть я и знаю, что это — враки!
— Вовсе это не враки, — возразила Ронья.
И она снова попыталась рассказать ему о том, что узнала от Бирка.
— Врешь ты все, — повторил Маттис. — Во-первых, у Борки нет никакого мальчишки. У него не может быть детей, об этом всегда ходили толки.
Все разбойники сидели молча, не смея вымолвить ни слова. Но под конец Фьосок открыл рот:
— Да, это так, но говорят, у него все-таки есть мальчишка. Ну, тот самый, что Ундис родила от страха в ту самую ночь, когда разразилась страшная гроза. Ну, когда у нас появилась Ронья, помнишь?
Маттис вперил в него взгляд:
— И никто не сказал мне об этом! Ну, выкладывайте, есть еще на свете какая-нибудь дьявольщина, которую мне не привелось узнать?
Обведя зал диким взглядом, он с громким воплем схватил по пивной кружке в каждую руку и грохнул их о стену с такой силой, что пиво с шипением вылилось на пол.
— А теперь этот змееныш Борки разгуливает по крыше замка Маттиса? И ты, Ронья, говорила с ним?
— Он говорил со мной, — ответила Ронья.
С громким воплем схватил Маттис баранье жаркое, стоявшее на длинном столе, и швырнул его в стену так, что ломтики сала закружились в воздухе.
— И ты говоришь, будто этот змееныш утверждает, что поганый пес, его отец, вместе со всем разбойничьим сбродом перебрался в Северный замок?
Ясное дело, Ронья боялась, что Маттис, недослушав до конца, потеряет от злости разум. Но злоба была теперь просто необходима, чтобы вышвырнуть разбойников Борки, и поэтому она сказала:
— Да, это так. И теперь Северный замок называется крепость Борки, запомни это!
С громким воплем схватил Маттис суповой котел, висевший над очагом, и швырнул его в стену. Да так, что похлебка брызгами разлетелась во все стороны.
Лувис между тем сидела молча и только смотрела и слушала. Теперь она тоже разозлилась, и это было заметно. Взяв в руки миску с теплыми куриными яйцами, принесенными с птичьего двора, она подошла к Маттису.
— Вот тебе, — сказала она. — Но помни, ты сам уберешь за собой!
Маттис ваял яйцо, сначала одно. Потом другое, третье. И с безумными воплями стал швырять их, да так, что на полу растеклась настоящая яичница.
А потом заплакал.
— Жил я спокойно, как лис в своей норе и орел на вершине скалы, вот, так я всегда говорил. А теперь…
