Гавриил Левинзон - Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
Книга "Прощание с Дербервилем..." - о людях, окружающих нас в повседневной жизни. Значит, и о нас самих. Вы, наверное, замечали, как охотно и взрослые и дети иногда заявляют: "Эх, дали бы мне возможность участвовать в больших делах, я показал бы, на что способен!" На такое бессмысленное восклицание можно спокойно ответить словами французского философа Мишеля Монтеня: "А сумел ты обдумать свою повседневную жизнь и пользоваться ею как следует? Если да, то ты уже совершил величайшее дело".
Виталька-Дербервиль, действительно, парень быстроглазый и даже изворотливый. Но при всем этом он бесстрашно идет навстречу судьбе. Каждая неудача - для него новое знание, новая необходимая веха на пути. Он на собственном опыте знает, что неудачи и их размеры зависят от всего на свете: от настроения и быта взрослых, от одноклассников, от погоды, от тысячи неуловимых причин, которые так увлекательно исследовать! Но ведь и на самом деле все мгновения нашей жизни так тесно связаны между собой, что иные из них трудно вырвать из общей цепочки, не исказив всей правды. Виталька, некоторые его одноклассники, кое-кто из взрослых это постепенно понимают.
...Есть в Москве молодежный театр-студия на Красной Пресне. Там с большим успехом идет трагедия Шекспира "Ромео и Джульетта". Роль Джульетты в каждом из четырех действий передается все новым исполнительницам. Как эстафета!.. А бывшие Джульетты постепенно от действия к действию превращаются в леди Капулетти и постепенно перестают понимать собственных дочерей, забывают собственную юность.
Интересно, вернетесь ли вы мысленно к этой выдумке режиссера, расставаясь с героями повести о Дербервиле?
Книга Г. Левинзона написана с иронией и юмором. Автор хорошо чувствует их природу. Рассказ ведется от первого лица, от Виталькиного. В таких случаях рассказчик обычно человек в высшей степени симпатичный. Вот и здесь - чем откровеннее исповедь Витальки, тем беспощаднее его критическое, с иронией и юмором, отношение к самому себе, тем легче эта беспощадность к себе уравновешивает его, Виталькины, недостатки. Способность взглянуть с улыбкой, пусть даже и горькой, на собственные неудачи - ценное человеческое качество, серьезно облегчающее жизнь.
События, описанные Г. Левинзоном, думаю, не заглушают ничего личного, спрятанного в глубинах наших сердец и душ. Напротив, они могут помочь нам найти что-то близкое, простое, заставляющее вернуться к тому самому важному, что составляет наши судьбы.
То в заботах, то беззаботно бежит жизнь Витальки, его родителей, да и всех героев повести. Сменяют одна другую их маленькие и большие хитрости, ловкие и неловкие уступки настроению, силе, разуму. Сменяют друг друга минутные и затяжные капризы, невинная ложь, упрямство и заведомый самообман. Этот жизненный калейдоскоп увлекает своей существенностью, обязательным влиянием на детей и взрослых - на нас с вами.
Не все удается разложить по полочкам. Не каждый поступок сразу верно оценишь, да и что такое "верно" - еще вопрос. Но все мы - дети и родители - учимся, в том числе друг у друга. Хотим учиться. Поэтому Виталька и прощается со своим прозвищем, поэтому и объясняет расставание такими вечно юными словами: "Со мною что-то происходит..."
Так бывает всегда, когда стоишь на пороге очередного открытия. Стоишь и тихо повторяешь вслед за поэтом:
О, кто-нибудь,
приди,
нарушь
чужих людей соединенность
и разобщенность
близких душ!
Каждый, кто старается понять подростка, начинает с поиска причин его поступков. Делает это и автор повести "Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки". Чтобы понять одного только Витальку и его близких, ему, мы видим, потребовалась целая книга. Смело открывайте ее.
В л а д и м и р А л е к с а н д р о в
О том, как я стал Дербервилем. Здесь я преподношу себя читателю
и знакомлю его с важнейшими фактами моей биографии
Мы с дедом замечательные советчики. Однажды за советом к нам приезжал человек из Красноярска. Один наш совет, касающийся продажи дома, принес нашим большущим друзьям двенадцать тысяч рублей, другой - тут о деньгах говорить смешно - спас человеку жизнь. А сколько свадеб сыграно благодаря нашим советам! Сколько после этих свадеб найдено в капусте детей! Бегают они теперь, голоногие и в джинсиках, - сердце радуется! Недавно один такой, насоветованный, показал мне язык. Я сказал: "Знал бы ты, кому язык показываешь!" Так что если в этой книге вы набредете глазами на совет, не ухмыляйтесь, не пожимайте плечами, а вникайте и берите. Плохого не посоветую: я на удивление здорово разбираюсь в жизни.
Дед говорит, у меня это генетическое. Когда я еще лежал в коляске и только начинал лопотать, то и тогда уже было видно, что я бывалый человек. Меня не озадачишь, я посмотрю - и все пойму. Никаких со мной неловкостей, никаких заминок не случается - люди тянутся ко мне. И не с пустыми руками - вот что интересно: когда они отходят, я кладу в карман вкусное или полезное. Поговаривают, правда, что у меня недостаток: свойство зрения, бегающий взгляд. Все время мои глаза высматривают. И они замечают всегда то, что следует, а не какую-нибудь ерунду, которая является случайным фактором.
Ведь сколько людей смотрят не туда! Один, например, из нашего класса вечно присматривается, какие у домов крыши, - трубы его интересуют, черепица, антенны, в какой цвет железки выкрашены. Он даже рисует иной раз на уроке крыши. Он славный, и взгляд у него не бегающий, и все же у кого из нас зрение не в порядке? Другой замечает кошек и собак хоть за двести метров, хоть за четыреста и, заметив, обязательно крикнет: "Смотри, смотри!" Незрелый человек, инфантильная личность.
Я помню, как это случилось с моими глазами. Малышом, года в четыре, я пошел с бабушкой к ее большой приятельнице, Елене Викторовне. Елена Викторовна всегда припасала для меня плитку шоколада. Но в тот день она была чем-то расстроена, а бабушка куда-то торопилась - обе они забыли о шоколаде, хоть шоколадка на виду лежала, на столе в конфетнице. Бабушка взяла меня за руку и потащила к двери, прощаясь на ходу. Но я не собирался уходить. Бабушка протащила меня по ковру, потом подхватила под мышки и поставила на колени. Они с Еленой Викторовной посмотрели на шоколадку; у них вырвалось: "О, господи!" - у одной, а у другой: "Да что же это я!"
- Ты не находишь, что у него что-то с глазами? - спросила Елена Викторовна, после того как дала мне шоколадку.
- Ты подумай! - сказала бабушка. - Да нет. Просто он перевозбужден.
Но я не то что перевозбужден был, я испугался: я стоял к зеркалу почти спиной и все же замечал в нем смутное свое изображение. Я до сих пор иной раз пугаюсь себя в зеркале: у меня удивительный сектор обзора, у других людей боковое зрение, а у меня - заднее. Однажды я заметил козу, которая неслась на меня, хоть и смотрел вроде в другую сторону. Я успел вскарабкаться на дерево, а коза боднула другого, нерасторопного человека он, полоротый, стоял и пялился на нее. Коза до сих пор пасется на пришкольном участке. Ее держит наш завхоз: дочери его врачи козье молоко порекомендовали. За мной она уже не охотится: зачем? Можно всегда найти разиню, который всякую ерунду видит, а самого важного не замечает. В классе меня окликают Быстроглазым.
Неплохое прозвище. Особенно оно хорошо звучит, когда девочки меня ласково называют - Быстроглазик. И все же оно меня не устраивало: я начал догадываться, что человек я необыкновенный. Обыкновенных стригли коротко, а я ходил с локонами. Их мне начали отпускать с младенчества, чтобы меня интересней было любить. В школе привыкли к такому моему виду и никогда не требовали, чтобы я стригся короче. (Теперь это уже не локоны, а модная прическа.) Из-за этой моей прически на меня обращали внимание, всегда заводили разговор обо мне и всегда обнаруживали во мне еще много необыкновенного - я привык, что на мне человеческие взгляды задерживаются дольше, чем на других. Однажды, когда я торопился на пионерский сбор, а мой галстук куда-то запропастился, бабушка повязала мне на шею шелковую красную косынку. Получилось вроде красного банта. И сейчас же походка у меня изменилась: меня несло, я плыл сам собой, и такая легкость была в моих движениях, так ладно и приятно голова на плечах покоилась и поворачивалась, что невозможно было не любоваться на себя в витрины магазинов - что за взгляд, что за жесты! В школе я заметил, что и голос у меня изменился. Я стал другим человеком. Я еще не знал имени этого человека, но уже понимал, какая это значительная личность. Все в доме решили, что перемены эти к лучшему. Одного папу мой новый облик смущал. Однажды он спросил:
- У тебя все в порядке? Ничего не болит?
Разве можно было такого человека окликать - Быстроглазый? Я ждал случая, чтобы с этим покончить. А пока придумывал себе новые прозвища, но ни одно меня не устраивало.
Нас называют телефонщиками: меня, Мишеньку Теплицкого, Марата Васильева и Горбылевского. У всех у нас дома телефоны, и вечно мы звоним друг другу и договариваемся, договариваемся, да только я не припоминаю, чтобы мы хоть раз о чем-нибудь договорились. Был еще пятый телефонщик Валька Сероштан, но его родители обменяли свою двухкомнатную квартиру с телефоном на трехкомнатную без телефона, после этого Валька недолго оставался среди нас. Он вначале пробовал звонить к нам из автомата, но получалось не то: он сразу же разучился закручивать разговор, и всегда оказывалось, что с ним не о чем говорить. Он стал поговаривать, что мы плохие друзья, подрался с Горбылевским, потом с Мишенькой. Однажды он позвонил мне и сказал, что наконец-то разобрался, какие мы все гады, особенно Горбылевский и Мишенька, но и я тоже хорош. Я только вздохнул в трубку: человек лишился телефона - это надо понимать. В конце концов Валька записался в секцию плавания, теперь он дружит с двумя пловцами и делает вид, что с нами ему неинтересно.
