Софья Прокофьева - Лоскутик и Облако
Глава 3.
БЕЛЫЙ ЛЕВ НА ПОДОКОННИКЕ
Стемнело. Из-за черепичной крыши вылез месяц - острые рожки.
Облако сидело на подоконнике, свесив ноги. Месяц сквозь него светил мутно. Таял, как кусок масла в манной каше.
— Ну, поколотят… - бодрилась Лоскутик, поглядывая на пустое ведро. Тебе сколько лет? - спросила она у Облака.
— Не лет, а дождей, - поправило её Облако. - Миллион семьсот тысяч шестьдесят три дождя.
— Дождя? - удивилась Лоскутик. - Что это… дождь?
— Не знаешь? - в свою очередь удивилось Облако. - Самое лучшее, а не знаешь. Это когда с неба течёт вода.
— С неба?!
— Ну да.
— Просто так? Не за деньги? - недоверчиво спросила Лоскутик.
— Ага.
— Так не бывает.
— Ещё как бывает. Когда мне исполнилось сто дождей, ого какой бабка устроила мне ливень! Проснулось, а под подушкой что, думаешь? Молния. Это мне бабка подарила.
Каждое облако больше всего мечтает, чтоб ему молнию подарили. А моя бабка - старая Грозовая Туча.
— Грозовая Туча? Ливень? - Лоскутик уже устала удивляться.
— Грозовая Туча - это большое облако, с громом и молниями. Ого! Огреет - не обрадуешься. Весь день будешь летать с рыжими синяками. А ливень - это большущий дождь и непременно чтоб пузыри по лужам.
— Пузыри по лужам… - зажмурилась Лоскутик.
— Прыгают… - Облако даже проглотило слюну.
— У нас так не бывает, - печально сказала Лоскутик.
— Раньше бывало. Какая у вас река была! Добрая, ласковая. Текла через весь город. А ручьи? Славные ребята.
Только ничего по секрету им не скажешь. Всё разболтают.
А какое болото у вас было! Умное. Всё о чём-то думало.
Бывало, всё вздыхает, вздыхает по ночам…
— А куда же всё по девалось?
— Не знаю. И никто не знает. Даже моя бабка, Грозовая Туча, и та только руками разводит. Говорит: «Ничего не понимаю!» Представляешь: река вдруг пересохла ни с того ни с сего. Ручьи пропали. От болота не осталось и мокрого места. Теперь у вас что? Пустыня.
— А королевские сады?
— Так пока туда долетишь, - испаришься. А думаешь, это приятно испаряться? Нет, теперь в ваше королевство не заманишь ни одно порядочное облако.
— А ты?
— Я - другое дело. - Облако придвинулось к Лоскутику: - В королевском саду живёт мой друг - старая жаба Розитта. Ты бы видела, какая красавица! А уж умница!
— Твой друг… - тихо повторила Лоскутик.
— Думаешь, бабка мне разрешила сюда лететь? Как же! Разгремелась вовсю: «И не думай! Там небо как сковородка. Ты что - облако или отбивная?» А я взяло да улетело потихоньку. Мне так хотелось повидать жабу Розитту… - Глаза Облака почему-то наполнились слезами.
Я старалось не глядеть на мёртвые деревья…
Облако закрыло лицо ладошками. Слезы выдавились между пальцев. Тук-тук-тук! Забарабанили по подоконнику.
— Я напоило семьдесят пять бездомных собак. Двадцать восемь котов и кошек. - Облако плакало всё сильней.
Со стоном раскачивалось. Даже с острых косичек закапали слезы. Оно всё как-то съёжилось, побледнело. - Напоило старую козу, четырёх ворон и кар… кар… кар… картофельное поле… Я выплакало из себя всю воду. Во мне не осталось ни капли…
— Капает! Капает! Капает! - раздался снизу истошный вопль лавочницы.
Только тут Лоскутик заметила, что дырявый, рассохшийся пол чердака весь залит водой.
Две пары ног бешено затопали вверх по лестнице. Бедные старые ступеньки, каждая на свой голос, заохали и застонали.
— Это девчонка! Её надо пс-с!.. Фс-с!.. Кс-с!.. - давилась от злобы лавочница.
— Я её хр-р!.. Вж-ж!.. Пш-ш!.. - хрипел Мельхиор.
— Улетай! - отчаянно прошептала Лоскутик, пятясь от двери. - Скорей улетай!
Дверь распахнулась. Лавочник и лавочница застряли в узких дверях.
Луна осветила их. Чёрные рты, руки с хищно растопыренными пальцами.
В конце концов лавочница потеснилась назад, и Мельхиор влетел на чердак. Он сделал несколько яростных шагов к Лоскутику и вдруг замер на месте.
— А-а! - в ужасе завопил он, приседая, сгибая колени.
Он глядел не на Лоскутика. Куда-то мимо неё.
Лоскутик невольно оглянулась.
На подоконнике скромно и благовоспитанно, не обращая ни на кого внимания, сидел великолепный белый лев. Он наклонил голову и белым языком аккуратно вылизывал тяжёлую лапу. Ночной ветерок осторожно играл его густой гривой. Лев лениво зевнул, месяц посеребрил кривые клыки. Небольшая молния вылетела из его пасти и стрельнула в пустое ведро.
Худые коленки лавочницы застучали одна о другую, как деревянные ложки.
Лавочник и лавочница ринулись к двери.
Затрещала несчастная лестница, бухнула внизу дверь, заскрежетал засов, и всё стихло.
Лев на окне глубоко вздохнул.
— Я так и знал, что всё кончится очень плохо, - задумчиво сказал он, глядя в окно на месяц. - Но я этого не хотел. Это всё потому, что люди устроены иначе, чем мы, облака. Вам почему-то обязательно надо, чтобы была крыша над головой. А если крыша дырявая и сквозь неё видны звёзды, вы не успокоитесь, пока не заделаете все дыры до одной… - Лев грустно опустил голову. - А теперь у тебя нет крыши над головой. Твои хозяева сживут тебя со свету.
Они начнут тебя поджаривать, устроят тебе хорошенькую пустыню… Ты можешь тихо спуститься по лестнице?
Лоскутик кивнула.
— Я вылечу в окно, - сказал лев, - и буду ждать тебя за углом.
Глава 4.
БАРБАЦУЦА
В этот вечер в королевской кухне царила небывалая, невообразимая суматоха.
Без толку сновали поварята в белых колпаках больше их самих. От их колпаков по стенам метались тени, похожие на гигантские грибы.
В углу всхлипывали и сморкались в кружева пять придворных дам.
Главный повар, человек по натуре очень нервный, капал из склянки в рюмочку успокоительные капли.
— Когда я так нервничаю, у меня получаются очень нервные супы и взволнованные компоты, - жаловался он сам себе.
Маленький поварёнок толкнул его под локоть. Лекарство взлетело вверх из рюмки.
Главный повар хлопнул поварёнка по его огромному колпаку. Звук получился как от разорвавшейся хлопушки.
Оглушённый поварёнок, моргая, сел на пол.
На кухню один за другим вбегали слуги с золотыми блюдами. Они сообщали ужасные новости:
— Его величество швырнули пирожки прямо в бульон!
— Ничего подобного! Он вылил бульон прямо в блюдо с пирожками!
В довершение всего на кухню ввалилась снежная баба, если только на свете может быть снежная баба, от которой клубами валит горячий пар. Говоря попросту, это был слуга, весь, с головы до ног, облепленный манной кашей.
— Комочки… - сквозь манную кашу, забившую ему рот, еле выговорил слуга.
— Комочки?! - бледнея, повторил главный повар.
Как? Что? Не может быть!
— Я-то при чём? - всхлипнул слуга. С его растопыренных рук пластами съезжала манная каша и с приятным звуком шлёпалась на пол. - Я подал её. Его величество изволили даже улыбнуться…
— Улыбнуться?! Тебе?!
— Не мне, а каше. Они изволили отправить в рот одну ложку и вдруг как завопят: «Комочки!..» Потом они начали икать, стонать, плеваться, вопить и топать ногами. А потом… - Снежная баба развела руками, указывая на себя.
— Кто варил кашу?
Пять придворных дам засморкались ещё жалобней.
— Где Барбацуца?
— За ней послали девяносто семь голубей, карету, пятерых стражников верхом и капитана.
Вбежал перепуганный слуга:
— Его величество требуют манную кашу. Сейчас же!
Немедленно!
Вбежал ещё один слуга:
— Его величество стучат ложкой по столу!
Главный повар опёрся рукой о плиту и тут же завертелся волчком, хватаясь обожжёнными пальцами за мочку уха.
— Нельзя меня так нервировать! Мои соусы и подливки! Мои пирожные! Им передаётся моё настроение!
— Едут! Едут! - заверещал поварёнок, подскакивая около окна.
По мосту, изогнутому, как спина испуганной кошки, катила карета.
— Её любимую кастрюлю с помятым боком! Её старую поварёшку!
Через минуту двери распахнулись, и в кухню со скоростью летящего снаряда ворвалась Барбацуца.
Все как-то сразу стали пониже ростом, потому что у всех невольно подогнулись колени.
Барбацуца была тощая, длинная старуха. Один глаз у неё был закрыт чёрной повязкой, что делало её удивительно похожей на морского разбойника. В другом глазу полыхало поистине адское пламя, отчего она сразу становилась похожей на ведьму.
Остальное было не лучше. Длинный нос криво оседлали разбитые очки с закинутой за одно ухо петлей из бечёвки.
Из-под чепца торчали пучки волос, напоминающие перья седой вороны.
Одета старуха была в старый домашний халат, на ногах стоптанные шлёпанцы.
— Лентяйки! Бездельницы! Белоручки!
Придворные дамы разом уткнулись носами в коленки.
Только мелко дрожали лопатки.
