Михаил Лезинский - Мы с тобой Макаренки
Говорят, что ревность на данном историческом этапе является пережитком проклятого прошлого, а вот сейчас тень прошлого витала над вполне современным человеком и скалила зубы. Митрич ревновал в открытую (вот что значит не посещать лекций на морально-этические темы!).
Светлана держала себя со всеми ровно, и, на Игорев взгляд, поводов для ревности у рыжего «мавра» не было.
Мартьянов взглядом отыскал Скрипичкину и внимательно посмотрел на нее. Скрестились взгляды, и Светлане сразу же сделалось жарко, должно быть, от выпитого пива и танцев. А может быть, и не от пива, потому что никто не видел, чтобы она его пила.
Встретились взгляды и тотчас разошлись. Светлана небрежно повела плечами, – дескать, нечего за мной наблюдение вести.
«Чего это она, – подумал Игорь, – неужели рассердилась на меня за что-нибудь? По-моему, за последнее время у нас никаких столкновений не было. Ничего не понимаю!»
– О чем задумался, Игорь Николаевич? – ворвался в мысли Зозулин голос. – Выпьем еще по кружечке, чтоб дома не журились, и, пожалуй, можно один разок станцевать. Да,
можно!
Зозуля допил пиво, крутнул ус и помчался к Светлане.
– Пожалуйста, танго! – попросил он баяниста.
На полуноте оборвался вальс, и раздались звуки замедленного танго – персональная просьба председателя колхоза.
– Разрешите, – Зозуля остановился перед Скрипичкиной.
– Пожалуйста, – протянула ему руку Светлана.
Танго – единственный танец, в котором Зозуля умел кое-как передвигать ноги, и этот танец он хотел станцевать с некоронованной королевой вечера Светланой Скрипичкиной.
Конферанс вел Жора Лукьяненко. Он с завидной непринужденностью держался на сцене. Его нисколько не смущали сотни глаз, устремленных на него. Было ясно – он рожден для эстрады.
– Бетховен. «Крейцерова соната», – объявил он. – Исполняет на скрипке тракторист Гоша Сапегин. Партию фортепьяно ведет агроном Петр Дмитриевич Машаркин.
Сапегин выходит на сцену и неумело раскланивается. На его лице написаны робость и смущение. Жора подбодряет его взглядом.
Но вот смычок коснулся струны, и словно порывистый ветер ворвался в зал-. Страстная, полная мужества музыка наэлектризовала людей. На секунду застонала скрипка, словно умоляя о чем-то, и снова маршевый победный взлет. Мелодия скрипки привольно разливается по залу, за ней повторяет мотив фортепьяно. Бурные вспышки и мимолетная грусть – все воплощено в «разговоре» двух инструментов.
– До чего замечательно, – шепчет на ухо Волкову Гена Сафонов, – прямо-таки артист…
– Отвяжись,-бросает Волков односложно.
Музыка расстроила его. Да и Светлана сидит рядом с Игорем, это тоже не ускользнуло от его взгляда. Будет после этого хорошее настроение!
А музыка продолжает петь о жизни, о счастье, о радости всего земного.
Музыкантам хлопали долго – ладоней не жалели. Гоша Сапегин засмущался и, кивнув торопливо головой, покинул сцену. Это было первое в его жизни публичное выступление, и; он еще не привык к аплодисментам.
– Минуточку внимания, – Жора поднял руку и подождал, когда установится тишина. – Даю справку. Гоша Сапегин заканчивает
десятый класс вечерней школы. Тракторист по специальности, скрипач по призванию. В нашем колхозе все свое. Свои музыканты и свои поэты, свои композиторы и свои лекторы…
– Жора, – протяжным голосом спросил Машаркин, вставая из-за фортепьяно, – при чем же тут лекторы?
– Как при чем?! – повернулся к нему Лукьяненко. – Свой лектор в колхозе просто таки необходим. Как, Сергей Федорович, поддерживаете идею насчет лектора? – обратился Лукьянеико к сидящему а зале Зозуле.
– Поддерживаю, – ответил председатель колхоза, хотя и не сообразил еще, для чего колхозу собственный лектор. «Ну уж наверное Жорка что-нибудь придумал».
– Вот видишь, – обрадовался Лукьяненко, – все за.
– А-а-а, понимаю, – поднес палец к голове Машаркин, – это для того, чтобы мы умели не только слушать лекции, но и понимать?
– Совершенно верно. Это просто необходимо. Помнишь, как нам недавно читали лекцию- «Мораль и эстетика»?
– Помню, конечно.
И Машаркин, надев на нос пенсне, менторским, тоном произнес:
– Товарищи члены общественного коллектива, именуемого колхозом! Чтобы рассмотреть данный вопрос с точки зрения диалектики, то диалектическая концепция анализа, в связи с примитивной эстетикой, будет являться идейной базой данного вопроса. Итак, товарищи члены общественного коллектива…
Зал вздрогнул от хохота. Машаркин снял пенсне -и спрятал его в карман.
– Вот так, примерно, нас просвещал городской лектор.
– Но наш сторож, дед Кузьма, ему тоже здорово ответил, – улыбнулся Лукьяненко а отыскал глазами деда.
– Что дед Кузьма?! – прокричал с места сторож и заерзал на стуле.
– Я говорю, правильно вы тогда выступили, – через головы сидящих повел с ним разговор Жора.
– Что я ему сказал? – насторожился дед.- Я ж ни на какой лекции не был.
Но зрители уже не слушали деда Кузьму и торопили Лукьяненко. Что он там сказал?!
Лукьяненко откашлялся и скрипучим голосом деда Кузьмы произнес:
– Товарищи! Оно пошто поди конешно, ежели дескать, так сказать. В самом деле почему? То оно не што – либо как, и не как – либо што, а то случись иное дело и – пожалуйста. У мене – всё. – Вот что сказал наш дед Кузьма. Выступил не хуже городского лектора.
И снова не может успокоиться зал. А дед Кузьма тычет в сторону сцены пальцем и, смеясь, кричит:
– Ах шельмец! Поддел-таки деда.
– Здорово! Волков, верно здорово? – спрашивает Сафонов.
Волков мычит в ответ что-то невразумительное.
– Митрич, Митрич…
– Да замолчишь ли ты наконец! – Волков ткнул Генку кулаком в бок, и тот с недовольным видом отодвинулся подальше.
«Не иначе, как с ним что-то стряслось, – думает про себя Сафонов, – на глазах испортился человек».
А Лукьяненко, поправив «бабочку», объявляет следующий номер:
– Старинная русская песня… исполняет…
– Каким он был пижоном, таким и остался, – наклонилась к Мартьянову Скрипичкина, – «бабочку» нацепил!
– Я ему говорил, чтоб снял, да Зозуля против, – засмеялся Игорь. – Чтоб у меня было, говорит, как в Большом театре.
На них недовольно шикнули, и Светлана с Игорем поспешили замолчать.
После песни снова появился на сцене Лукьяненко и торжественно объявил:
– Поэт-монтажник Григорий Волков! Стихотворение «Мы сломим волю Маракута».
Исполняет… Разрешите мне исполнить, как старому монтажнику.
Зрители рассмеялись и милостиво разрешили. И зазвучали в зале стихи бригадного поэта:
Мы не приходим на готовое,
Хоть и такие есть нередко…
Мы сами, сами строим новое
В нелегких буднях семилетки!
Что ж, нам порой бывает круто:
Открыты солнцу и ветрам,
С трудом мы движемся, как будто
Не по степи, а по горам.
Мы сломим волю Маракута,
Зажжем в ночной степи огни.
И в жизни новые маршруты
Нам будут освещать они!
Хлопали исполнителю. Хлопали автору.
– Я давно знала, что Гриша стихи пишет,- шепчет Светлана Игорю на ухо.
– Еще какие! – восклицает Игорь. – Я ж говорил, что Волков замечательный человек.
– Гриша очень хороший, – подтвердила Светлана, – он мне всегда помогает. Я просто не знаю, как бы я без него справилась на кухне.
На них опять шикнули.
– Давайте слушать, Светлана Ивановна.
Концерт продолжался.
На крыльцо вышли трое – Скрипичкина, Мартьянов и Волков. Вышли подышать свежим воздухом и полюбоваться звездами.
– Хороша ночка, даже спать жалко,-сказал Игорь.
– Ничего, – согласился Волков.
– Ночь просто замечательная! – подтвердила Светлана.
– Есть предложение прогуляться по степи, – предложил Игорь, и глаза его хитро блеснули, – впрочем, в темноте этого никто не
заметил.
– Я – за, – тотчас же согласилась Свет¬ лана, – идемте, Игорь Николаевич. Туда.
– А Митрич не против? – Мартьянов посмотрел на Волкова.
– Пойдешь в степь, Гриша? – спросила Светлана в надежде, что Митрич откажется.
Митрич не отказался.
… Идут трое по степи. Как хорошо и спокойно сейчас на сердце у Светланы. Как удивительно легко дышится. Какими трелями заливаются неугомонные цикады. Как прекрасен их ночной концерт!
Ох как тяжело на душе у Волкова. Безжалостное солнце так раскалило за день землю, что и ночью нечем дышать. Нахальные цикады не умолкнут ни на минуту, как будто без них и верещать некому.
Все раздражает Митрича – сказываются недели работы под палящим солнцем, трудной, мужской работы.
«Уехать бы сейчас в Севастополь, – думает Митрич, – в городе сейчас хорошо и…»
Додумать Волков не успел, он услышал голос Мартьянова:
– Чуть не забыл!
– Что случилось, Игорь Николаевич? – испугалась Светлана.
– Совсем из памяти выскочило! У меня же свидание.
