Понсон Террайль - Цикл романов "Молодость короля Генриха"
– Ее зовут Анна Лотарингская, герцогиня Монпансье, государь! – ответил Крильон.
– Женщина-дьявол! – пояснил Мовпен.
– Королева баррикад! – упавшим голосом пробормотал Генрих III.- Вот он, сон!
Роман IX КОРОЛЕВА БАРРИКАД
Через неделю после смерти герцога Анжуйского король Генрих III сидел у себя в Лувре. За его креслом вытянулись герцоги Крильон и д'Эпернон, перед королем стояла королева-мать, бледная, застывшая в ледяном спокойствии. Хотя Генрих не раз просил ее сесть, но она предпочла остаться стоять.
– Итак, государь,- сказала она,- вы вызвали меня! Я жду.
– Государыня-мать,- ответил король,- я хотел извиниться перед вами в присутствии этих господ, которых считаю своими вернейшими слугами, в том, что так долго не делал попыток воспользоваться вашими мудрыми советами.
– Сын мой,- ответила королева,- я всегда готова прийти к вам на помощь советом, но только не поздно ли теперь? К сожалению, слишком многое произошло во время моего заточения в Амбуазе и господствования ваших миньонов.
– Они умерли, государыня-мать!
– Умерли, но оставили прискорбное наследство вашему величеству!
– Какое наследство?
– Народную ненависть!
Генрих и бровью не повел в ответ на это, а спокойно сказал:
– Государыня, я знаю, чем можно заставить народ образумиться! Этого не долго ждать, и если парижане вздумают отказать мне в повиновении, я… им не завидую!
Королева-мать не без удивления посмотрела на сына.
– Пора уже нам открыть глаза,- продолжал король,- и обратить внимание на интриги Лотарингского дома.
– Но ведь я уже давно обращала ваше внимание на это, государь,- не без иронии заметила Екатерина.
– Я совершил ошибку, поверив дружбе герцога Гиза и не приняв достаточных мер предосторожности против адской изобретательности его сестрицы, герцогини Монпансье! О, вы еще не знаете, государыня-мать, на что дерзнула эта женщина в Шато-Тьерри!
– Я все знаю,- спокойно возразила Екатерина.- Я даже знаю, что монах, ставший орудием ее рук, не умер.
– Да,- ответил Генрих,- я приказал врачу сделать все, чтобы спасти этого человека. Когда он окончательно оправится, то предстанет перед парламентом!
Королева-мать пожала плечами.
– Парламент всецело предан Лотарингскому дому!
– Меньше, чем своему законному государю?
– Хотела бы я, чтобы это было так! Значит, вы, ваше величество, предполагаете арестовать герцогиню? А когда именно?
– Завтра после возвращения из Сен-Дени, потому что вы. наверное, не забыли, что завтра назначено перенесение останков моего возлюбленного брата!
– Государь! – с бесконечной грустью сказала Екатерина.- Вы вызвали меня к себе, чтобы заняться политикой. Так забудем же на это время наши семейные скорби! Ведь тело Франсуа набальзамировано, и с его похоронами можно обождать.
– А для чего бы это?
– Государь, у меня дурные предчувствия относительно этой поездки в Сен-Дени. Вообще, по-моему, вы совершили громадную ошибку: сменить Лувр на Сен-Клу, Сен-Клу на Шато-Тьерри. Король должен быть в Лувре и никогда не покидать этого дворца, потому что там бьется истинный пульс государственной жизни. Ведь, когда хозяина нет, слуги распоряжаются по-своему в оставленном им жилище. В то время как вы были далеко от Парижа, Гизы безраздельно царили в нем.
– Их царству настал конец, государыня! Согласно показаниям монаха, герцогиню будут судить и присудят по крайней мере к пожизненному заключению.
Королева снова пожала плечами и сказала:
– Государь, если бы вы захотели послушать меня, вы взяли бы двадцать преданных вам гвардейцев, поручили бы их герцогу Крильону и приказали бы ему отправиться с ними к дому герцогини Монпансье, чтобы арестовать ее и отвести в Лувр, где найдется ублиетта, в которой герцогиня может просидеть до тех пор, пока у Валуа не будет наследника!
– Нет, это не годится,- возразил король,- я хочу, чтобы ее законно судили!
– Тогда поторопитесь с этим, государь, потому что завтра может оказаться слишком поздно: герцогиня успеет поднять против вас весь Париж!
– Но Париж совершенно спокоен!
– И море бывает спокойно перед бурей, а ведь гарнизон Лувра так слаб!
– О,- улыбаясь сказал король,- у меня найдется, чем подкрепить его! Не хотите ли посмотреть сами? – и король пригласил мать подойти к открытому окну.
II
В то время как происходил этот разговор, Мовпен занимался своими любовными делишками. Хотя он отнюдь не отличался не только красотой, но даже и привлекательностью, он все же имел значительный успех у женщин. Это объяснялось его ловкостью и умом, пленявшим придворных дам так же, как молоденьких гризеток Латинского квартала. В последнем-то и обретался в данный момент Мовпен.
Как-то еще перед отъездом из Парижа он познакомился с хорошенькой модисточкой, по имени Перина. Они провели вместе весь вечер, ужинали в кабачке, а потом гризетка разрешила Мовпену проводить ее к ней на квартиру. Она занимала скромненькую комнату на улице Львы Святого Павла. Эта комната помещалась под самой крышей и освещалась единственным, довольно большим окном, напоминавшим слуховое. Обстановку комнаты составляли кривой стол, хромоногая табуретка и довольно удобная кровать. Но Мовпен, подобно другим посетителям Перины, нашел, что там имеется все, что нужно…
После первого посещения Мовпен бывал у Перины не раз, но затем король вернулся в Сен-Клу, оттуда отправился в Шато-Тьерри, и некоторое время Перина не видала своего дружка. Она уже примирилась с мыслью, что не увидит его больше никогда, и Мовпен заранее предвкушал, с каким восторгом встретит она его теперь. Он терпеливо шел по улице Святого Антония, как вдруг какой- то горожанин толкнул его.
– Болван! – крикнул Мовпен, который, как дворянин, не мог допустить, чтобы какой-то горожанин без церемонии толкнул его.
Горожанин извинился, торопливо запахнул плащ, распахнувшийся при толчке, и поспешно прошел далее. Но, как ни быстро было это движение, Мовпен заметил, что под ним у горожанина виднеется рукоять пистолета.
Через некоторое время на Мовпена, бывшего, очевидно, в мечтательной задумчивости, налетел второй горожанин. Мовпен ткнулся локтем в его живот и попал на что-то твердое, что могло быть опять-таки только ложем пистолета.
"Однако! – подумал королевский шут.- Да они все вооружены!"
Он принялся с любопытством наблюдать за вторым горожанином и заметил, что тот нагнал первого, обменялся с ним таинственным знаком, и затем они пошли вместе. На ближайшем перекрестке к ним подошли еще двое, и все вчетвером отправились далее, свернув на улицу Львы Святого Павла.
"Великолепно! Ведь нам по дороге!" – подумал Мовпен.
Посреди улицы четверо горожан остановились и постучались в дверь дома, бывшего как раз по соседству с домом, где жила Перина. Вскоре дверь открылась, и горожане вошли в дом.
Мовпен прошел немного дальше и стал осторожно наблюдать за домом. Он обнаружил, что к этим же воротам все время небольшими группами стекаются горожане, точно так же, как и первые, после условного стука проникавшие внутрь.
Мовпен почувствовал, что тут кроется что-то необычное. Расспросив одного из прохожих и узнав, что этот дом принадлежит мессиру Рошибон, одному из шестнадцати вождей лиги, Мовпен поспешно поднялся на чердак к Перине.
Последняя встретила королевского шута радостным возгласом и сейчас же обвила его шею руками, подставляя для поцелуя свои свеженькие щечки. Мовпен расцеловал их, но затем, не говоря ни слова, подставил к окну стол, вскарабкался на подоконник и с легкостью кошки выпрыгнул на крышу.
– Да что ты делаешь? – в ужасе воскликнула Перина.
– Тише! – ответил Мовпен.- Я хочу посмотреть на звезды и узнать, не собирается ли дождь!
III
Говорят, что плохо сложенные люди отличаются ловкостью: отсюда поговорка "ловок, словно обезьяна". К Мовпену можно было всецело применить ее. С поразительной уверенностью он скользнул по отлогой крыше, добрался до самого края ее и здесь прилег, заглядывая во двор соседнего дома.
На этом дворе росли высокие деревья, ветви которых достигали крыш обоих домов. Около деревьев небольшими группами прогуливались шестнадцать горожан, все время поглядывавших на дом, как бы в ожидании кого-то.
"Ну, раз они ждут, подожду и я!" – сказал себе Мовпен.
Мало-помалу надвигалась ночная тьма. Вдруг в окнах надворного флигеля дома Рошибона загорелся свет, и Мовпен увидел зал с длинным, накрытым сукном, столом, вокруг которого стояло шестнадцать стульев.
Шестнадцать! А ведь столько же было вождей в лиге! Мовпен сейчас же учел это и понял, что перед ним разыгрывается нечто очень важное. Он стал внимательнее рассматривать убранство зала и обнаружил при этом, что в нем имелось еще и семнадцатое сиденье в виде большого кресла, обитого золотой парчой, какое не часто встретишь в доме обыкновенного горожанина.
