Марсель Паньоль - Слава моего отца (Детство Марселя - 1)
Правда, я довольно скоро понял постыдную бессмысленность этого занятия; надо было что-то делать, надо было действовать быстро, по-мужски. И прежде всего - восстановить силы, потому что, хоть мои икры и были невероятно крепкими, я чувствовал усталость, а это меня чрезвычайно тревожило.
У спуска в один из оврагов стоял каменный дуб в семь или восемь стволов, которые расположились кружком; их темно-зеленые кроны поднимались над островком густых зарослей, где багряник рос вперемежку с дубком-кермесом. Эта колючая чаща казалась непроходимой; но я произвел свой нож в мачете28 и стал расчищать себе путь.
Потрудившись добрых пятнадцать минут и получив несчетное множество царапин, я наконец взял штурмом кольцо дубовых стволов; между ними открылась круглая лужайка, поросшая бауко. Тут я и уселся, с облегчением почувствовав себя в безопасности: отсюда меня не было видно, к тому же я заметил, что на один из стволов легко вскарабкаться - неоценимое достоинство, если на тебя кинется раненый кабан. Я лег навзничь в мягкой траве, закинув руки за голову. Над купой дубов был просвет, виднелся круглый клок неба, а в самой его середине парила какая-то хищная птица, наблюдая за местностью.
Я подумал: наверно, этот гриф или кондор видит сейчас, как мой отец и дядя жарят отбивные на костре из веток розмарина, - ведь солнце уже в зените.
Отдохнув несколько минут, я открыл свою сумку и с большим аппетитом съел хлеб с шоколадом. По я не взял с собою никакого питья, и в горле у меня пересохло.
Мне очень хотелось съесть апельсин. Но команч должен рассчитывать и на черный день; я сунул апельсин обратно в сумку, ибо в моем распоряжении был еще один способ утолить жажду: благодаря Густаву Эмару я знал, что стоит лишь пососать гладкий камешек и вы ощутите чудесную свежесть. Предусмотрительная природа щедро наделила галькой этот безводный край. Я выбрал совершенно круглую, совсем гладкую гальку величиной с боб и положил ее под язык, как требует техника этого дола...
Овраг справа круто поднимался вверх; я увидел, что впереди, на расстоянии пятисот метров от меня, его перегородил обвал. "Насыпь, конечно, отлогая, подумал я, - и позволяет мне взобраться на плато; оттуда я наконец увижу окрестность, а может быть, и село, а может, и свой дом". Я сразу воспрянул духом и легким шагом двинулся в путь.
В этом овраге, как и в том, откуда я вышел, густой щетиной стояли колючие кустарники, но преобладали красный можжевельник и розмарин. Они наверное были очень старые, таких я до сих пор не видел. Я любовался можжевельником, таким раскидистым и высоким, что он походил на готическую часовенку, а розмарин здесь был куда выше меня. В этой пустынной местности мало жизни: цикады в сосняке, довольно вяло стрекочущие, да три-четыре лазоревые мушки, которые без устали гонялись за мною, жужжа, как большие.
Вдруг над лесной порослью пронеслась тень. Вскинув глаза, я увидел кондора. Он находился уже не в высшей точке небосвода и по-прежнему величественно парил; размах его крыльев казался мне вдвое больше, чем размах моих рук. Он забирал влево от меня. Я подумал, что он явился сюда из чистого любопытства - взглянуть на пришельца, дерзнувшего проникнуть в его владения. Но тут я заметил, что он делает за моею спиной разворот и выплывает справа; в ужасе я понял, что являюсь центром описываемого им круга и что этот круг все сужается!
Тогда мне вспомнился голодный гриф, который Однажды преследовал в саванне раненого Следопыта, поджидая, пока он не умрет от жажды. "Эти жестокие создания целыми днями преследуют путника и терпеливо ждут, пока он в изнеможении не упадет, дабы вырывать из его еще трепещущего тела окровавленные лоскуты мяса".
Я схватил свой нож - по неосмотрительности я спрятал его в сумку - и, нисколько не скрываясь, отточил его на камне. Мне почудилось, будто круг смерти перестает снижаться. И, чтобы показать хищнику, что я не изнуренный путник, я исполнил танец диких, заключив его раскатами насмешливого хохота, которые так точно воспроизвело и усилило эхо, что я сам испугался. Но крылатый живодер, по-видимому, ничуть не оробел, а роковой круг все суживался и суживался. Я поискал глазами укрытие - теми самыми глазами, которые он собирался выклевать своим кривым клювом, - и, о счастье, в двадцати метрах справа от меня, в скалистой степс, открылась узкая впадина. Я поднял свой нож концом кверху и, сдавленным голосом выкрикивая угрозы, направился к убежищу, дававшему мне последний шанс на спасение... Я шел напролом сквозь можжевельники и розмарины, царапая икры о дубки-кермесы, ступая по гравию гариги, который осыпался под моими ногами... До укрытия было всего десять шагов. Увы, слишком поздно! Потрошитель уже застыл в двадцати - тридцати метрах над моей головой. Я видел, как трепещут его огромные крылья, как он вытягивает шею, приближаясь ко мне... И вдруг он камнем полетел вниз. Обезумев от страха, заслонив рукой глаза, я с воплем отчаяния упал ничком у большого можжевельника. В тот же миг послышался страшный шум, словно грохот разгружаемой тачки: в десяти метрах передо мною взлетела испуганная стая куропаток, и я увидел хищника; широко и мощно взмахнув крылами, он взлетел, унося в когтях трепещущую куропатку; а за нею в небе тянулся длинный след уныло реявшие перышки.
Я с большим трудом сдержал подступившие к горлу рыдания, которые Верное Сердце осудил бы, и, хотя опасность миновала, я направился к укрытию, чтобы вернуть себе самообладание.
Это была расселина, имевшая форму шатра чуть повыше моего роста и шириной примерно в два шага. Я притоптал бауко, устилавшую землю, уселся, прислонившись спиной к скалистой стене, и обдумал создавшееся положение.
Во-первых, я понял, что хищник и не собирался на меня нападать, а выслеживал куропаток; бедняжки долго бежали впереди меня, не смея взлететь, они знали - их поджидает крылатый убийца... Это предположение рассеяло мою тревогу: хищник не вернется.
Во-вторых, я порадовался тому, что, стараясь утолить жажду, выбрал совсем гладкую и совершенно круглую гальку: оказалось, что я ее проглотил в смятении чувств.
Кожа на правой щеке "тянула". Я потер щеку, но ладонь прилипла: прижавшись к сосне, когда меня напугали голубые птицы, я вымазался смолой. Я знал по опыту, что без оливкового или коровьего масла снять смолу нельзя; остается только терпеть эту "натянутость" и ощущение, что щека у тебя картонная. А если ты избрал судьбу команча, то такие мелкие неприятности не в счет.
Меня больше тревожило состояние моих икр. Они были исполосованы вдоль и поперек длинными красными царапинами - точь-в-точь прутья решетки, и вдобавок под кожу попала уйма тоненьких колючек. Я терпеливо вытащил ногтями одну занозу за другой. Ранки мои горели, поэтому я решил приложить к ним травы: каждому известно, что горные травы быстро исцеляют рапы... Но я, очевидно, ошибся в выборе лекарства: после усиленного втирания тимьяна и розмарина кожу так стало жечь, что я запрыгал и взвыл от боли... Тогда я тут же съел половину апельсина, чтобы подкрепиться, и это помогло мне больше всего.
Затем я попробовал подняться на плато, но подъем по этой последней осыпи оказался труднее, чем я предполагал; к тому же я открыл, что осыпи от природы свойственно осыпаться. Едва я добирался на четвереньках почти до самой вершины, как я тут же съезжал вниз на ковре перекатывающейся гальки. Я отчаялся было в благоприятном исходе, однако заметил вдруг "камин" - небольшую расселину, узковатую для взрослого, но подходящую для меня.
Наконец я выбрался на плато. Оно было огромное и почти безлесное; все то же: дуб-кермес, розмарин, можжевельник, тимьян, рута, лаванда. Те же сосенки с узловатыми стволами, клонившиеся под ветром, и огромные плиты голубоватого камня.
Я оглядел горизонт: меня окружали холмы, а вдали их замыкало кольцо незнакомых мне гор.
Я решил, что прежде всего нужно определить, где я нахожусь. Отец сотни раз говорил мне: "Если прямо перед тобой восток, то запад находится за тобой. Налево от тебя - север, направо - юг. Это ясно как божий день!"
Ага. Очень просто. Но где же восток? Я посмотрел на солнце. Оно ушло с середины неба, и так как я знал, что уже за полдень, то и обрадовался: я нашел запад.
Итак, я стал к солнцу спиной, вытянул в стороны руки и громко объявил:
- По правую руку от меня юг, по левую руку - север.
После чего я заметил, что сейчас, при отсутствии малейшего ориентира, это изумительное открытие мне ни к чему. В каком направлении искать мой дом? Из-за проклятых оврагов я дал такого крюку... Я впал в полнейшее уныние, притом в глубокое и безнадежное, почему и решил во что-нибудь поиграть.
Сначала я стал бросать камни, как это делают пастухи, ударяя, перед тем как замахнуться, краем ладони по бедру. На плато был большой выбор плоской, совершенно гладкой гальки всех размеров. Камешки летели, кувыркаясь в воздухе, с необыкновенной легкостью. По мере того как я совершенствовал свою технику, они летели все дальше и дальше. Десятый камень попал в можжевельник, оттуда выскочила восхитительная зеленая ящерица длиной с мою руку. Она промелькнула, как длинный изумруд, и исчезла в можжевеловой рощице... Я побежал за ней, сжимая по камню в каждом кулаке: первый камень я бросил, чтобы спугнуть ящерицу. Но в тот же миг из густой зелени выскочил какой-то странный зверек величиной с полевую крысу; сделав прыжок в добрых пять метров, он взлетел на широкую каменную плиту; зверек пробыл там лишь долю секунды, но я успел заметить, что он похож на крохотного кенгуру: задние лапки непомерно длинные, при этом черные и гладкие, как у курицы, тело покрыто светло-коричневой шерстью, ушки прямые, стоят торчком. Я узнал тушканчика, дядя Жюль мне его описывал. Тушканчик снова подпрыгнул, легкий, как птичка, и в три прыжка очутился в миниатюрном лесу из дубков-кермесов. Я пытался его догнать, но тщетно, а разыскивая тушканчика, нашел какой-то островерхий шалаш из плоских камней, очень искусно сложенных. Они были сложены концентрическими кругами шириной в палец каждый, причем все эти круги суживались с каждым ярусом, и в конце концов камни соединялись на верхушке крыши. Над последним кружком было отверстие размером с тарелку, накрытое красивым плоским камнем. Глядя на это жилище, я вспомнил о своем печальном положении; солнце садилось, и пастушеская сторожка, может быть, спасет мне жизнь...
