Николай Печерский - Красный вагон
— Пойди позови Луку, — сказал он. — Пусть немедленно идет.
Глеб отправился разыскивать Луку.
Работа уже кончилась, и найти Луку было нелегко. Глеб прикинул, где в это время может быть Лука, и решил для начала заглянуть в вагон Зины-Зинули.
Наверняка сидят рядом и готовятся в свой заочный институт.
Глеб не ошибся. Он заглянул в окошко и увидел брата.
Лука и Зинуля ничего не писали и не решали. Они просто сидели возле стола; смотрели друг на друга и молчали.
Тоже занятие себе нашли!
Глеб деликатно кашлянул, сказал, чтобы Лука бросал все и немедленно шел к Георгию Лукичу.
Выполнив задание, Глеб отправился к «конторе» вслед за Лукой. Он стоял неподалеку, ждал, когда мать раскрепостит Варю, и слушал, между прочим, о чем говорят Лука и Георгий Лукич.
Лука и Георгий Лукич говорили о тетрадке, о том, что ждать больше нельзя и, пожалуй, надо послать новую телеграмму и разбомбить кого-то в пух и прах.
Разговора Глеб до конца не дослушал. Георгий Лукич заметил его и сразу же прогнал.
— Иди, иди! — прикрикнул он. — Нечего тут...
Глеб уже кое-что знал про эту тетрадку. Куда ни пойдешь, только и слышно — «тетрадка, тетрадка, тетрадка»...
В тетрадке, которую нашел Глеб, геолог писал про строительство железной дороги.
Дорогу эту хотели прокладывать вокруг Трех Монахов, а геолог предлагал идти напрямик через горы.
Глеб и Варя уже давно все обсудили и решили, что геолог прав.
Если дорогу вести вокруг Трех Монахов, значит, надо рубить просеку, осушать вязкие, заросшие осокой болота. Если же идти напрямик, не надо ни рубить, ни осушать.
Правда, Глеб не совсем представлял, как будут прокладывать дорогу в горах, но все равно он верил отважному геологу. Раз он написал, значит, он знает. Не будет же он писать просто так...
Что порешили делать Лука и Георгий Лукич, Глеб узнал в этот же вечер.
Лука пришел домой, увидел, что Глеб спит, и начал рассказывать все Сереже Ежикову.
Но Глеб в это время еще не спал. Он просто лежал с закрытыми глазами и думал про всякую всячину.
Разве Глеб виноват, что Лука подумал, будто он спит?
Глеб услышал, что в воскресенье замышляется поход в горы. Время сбора — пять ноль-ноль, форма одежды — повседневная, запас продуктов — на одни сутки.
Приближалось воскресенье, но Лука ни слова не говорил Глебу о походе.
Все было ясно: поход устраивался тайно.
«Ну, дудки! — сказал сам себе Глеб. — Хотите или не хотите, а я все равно пойду».
Да, так он и сделает. Встанет, оденется и пойдет вместе со всеми.
Пускай попробуют не пустить! Пускай только попробуют!
Глеб боялся лишь одного — как бы ему не проспать.
Вечером Глеб мог преспокойно сидеть до десяти и даже до двенадцати; утром же Глеб никак не мог проснуться. Утром Глебу снились самые приятные и самые важные сны.
В какие только края не увозил его старый красный вагон!
То прикатит в Никополь, то остановится на Красной площади около высокой кремлевской башни с большими круглыми часами.
Но чаще всего Глеб приезжал к синему-пресинему морю. Глеб очень любил море. На море и штормы, и шквалы, и мертвая зыбь. И вообще все это не то, что тайга. Там можно какой хочешь подвиг совершить.
Один раз Глеб чуть-чуть не попал на боевой корабль.
Случилось это так.
Глеб пришел в порт и увидел на рейде большой, готовый в дальние походы крейсер. Из труб корабля валил черный густой дым, и сигнальщик отдавал флажками какие-то последние распоряжения.
Глеб присмотрелся и понял, что это ему так настойчиво и требовательно отдавали приказ с боевого корабля. Флажки взлетали вверх, задерживались на какое-то мгновение и так же стремительно расходились по сторонам.
Вверх — вниз, вверх — вниз...
«Бабкин Глеб, приказываем тебе явиться на боевой корабль и занять свое боевое место!»
Но Глеб так и не успел выполнить приказ. Сон оборвался...
В субботу Глеб пораньше улегся в постель и проснулся в половине пятого. Он напился воды, потому что вчера съел целую селедку, и решил прилечь еще минут на пять, на десять.
Глеб полежал несколько минут и неожиданно для себя уснул Когда он снова открыл глаза, Луки и Сережи в вагоне не было.
Ходики на стене показывали половину шестого.
Глеб вскочил с кровати как ошпаренный. Он натянул рубашку, штаны и бросился вдогонку.
В тайге стоял густой, липкий туман. Глухо шлепали по листьям разросшейся вокруг черемухи крупные холодные капли.
Глеб припустил изо всех сил и вскоре увидел за деревьями темные, размытые туманом силуэты. Он сразу же узнал и плечистого коренастого Луку, и Сережу Ежикова, и Зину-Зинулю.
Рядом с Лукой шел маленькими быстрыми шажками Георгий Лукич. Варин отец всю жизнь строил железные дороги. Он много ходил по шпалам, и шаг у него поэтому стал коротенький, по-женски торопливый.
Лука ни капельки не удивился появлению брата.
Переглянулся с Зиной-Зинулей и сказал:
— Ну вот, пожалуйста, собрался в поход в одной гимнастерке. Ватник где?
Глеб решил на всякий случай промолчать. Станешь возражать, наверняка домой отправит. У Луки разговор короткий: «Кругом аррш!» — и все.
Ватник надо было и в самом деле захватить.
По тайге тянул знобкий сырой шелоник[1]. Видно, где-то там, в горах, уже лег первый снег.
Лука снял свой старый, заштопанный на локтях ватник и отдал Глебу.
Ватник был теплый, будто только сейчас с печки. Глеб согрелся и перестал щелкать зубами.
За рекой, которая текла где-то справа, подымалось солнце. Туман развеялся, и в тайге сразу стало светло и чисто, как в избе перед праздником.
Роса посеребрила развешанные на кустах сети лесных пауков и тонкие, бегущие от одного дерева к другому паутинки.
Лохматый, заспанный паук-музыкант выполз из своего убежища, поглядел вокруг и начал настраивать лапой серебряную струну.
Глеб наклонился, чтобы не оборвать головой струну, и пошел дальше.
Вскоре показались Три Монаха.
Камыши, ржавые мертвые болота, а за ними — темная, уходящая в вышину громада скал.
В глубь камышей тянулась узкая, протоптанная дикими козами тропа.
Лука выломал из куста боярышника длинную палку и, пробуя впереди себя вязкое неровное дно, пошел вперед.
Однообразно и уныло чавкала и вздыхала под ногами грязь: чав-чувы, чав-чувы...
Козий след то терялся среди зарослей, то вновь появлялся на круглых, как футбольные мячи, кочках и черных, растрескавшихся плешинах.
Видно, не зря понесло коз через болото. У подножия Трех Монахов, будто зеленый пояс, расстилались высокие, еще не сгоревшие на первых морозах травы.
— Ого-го-го! — крикнул Лука.
И тотчас же молнией взметнулась в горы пара молоденьких коз-перволеток. Постояла на вершине и сгинула в пропасти.
Скалы поднимались вверх крутой, почти отвесной стеной.
Прошли уже несколько километров, но все еще не встретили ни одного распадка. Только кое-где, усыпанные плоскими гольцами, белели русла пересохших ручьев.
Лука шел впереди, не сбавляя шага и не оглядываясь по сторонам.
Интересно, долго они будут так идти? Ведь Лука говорил, что надо подыматься вверх и даже захватил с собой веревку.
Но вот Лука остановился возле огромного, скатившегося с крутизны камня и начал зачем-то осматривать его со всех сторон.
Что он там такое увидел?
Глеб переобувал сапоги и поэтому подошел позже всех.
Он протиснулся в круг, посмотрел на камень и замер от неожиданности. На серой, плоской боковине были высечены две загадочные, точно такие, как у него на сумке, буквы — «И.Д.».
Внизу под буквами виднелась короткая энергичная стрелка. Острый кончик ее показывал в горы.
Глеб невольно посмотрел в ту сторону, куда указывала стрелка.
От самой подошвы горы, петляя меж каменистых выступов, тянулась вверх узкая полоска гольцов.
Полоска эта чем-то напоминала лестницу в старом большом доме. Крутые, выщербленные ступеньки, площадки с желтыми травяными ковриками для ног; и только вместо дверей с облупленными почтовыми ящиками и навек оглохшими звонками виднелись приземистые кустики шиповника с красными, как кровь, ягодами.
Они посовещались, что, как и к чему, а потом начали по очереди карабкаться по «лестнице».
Под ногами журчали гольцы; сталкивая и обгоняя друг друга, катились вниз тяжелые, угловатые булыжники.
Глеб подождал, пока затихнет эта канонада, и пошел вверх.
Лука уже стоял на площадке первого «этажа» и, прищурив глаза, внимательно следил за Глебом. Но что ему этот подъем? Мелочь, пустяк! Глеб мог взобраться куда хочешь!
Однажды он залез на толстую, высокую лиственницу, выбрал ветку покрепче и давай выкидывать всякие фокусы-мокусы. То присядет на одной ножке, то растопырит руки и стоит на верхотуре, как коршун.
Вслед за Глебом на площадку, где стоял Лука, поднялись Сережа Ежиков, Зина-Зинуля и Георгий Лукич.
Они передохнули немножко и пошли снова.
