Леонид Кокоулин - Андрейка
ШАМАНСКИЙ ПОРОГ
Патыма неожиданно вошла в свои берега и даже стала мелеть, это перед черной водой. Черный паводок идет сразу же за весенним: бурные потоки снежной воды сменяются черной подпочвенной, уставшей от долгого зимнего воздержания. Это надолго. И надо не прозевать ее, уйти.
Утром напились чаю и уложили в лодку свои пожитки. Берег под ногами насыщен влагой, хлябаем, словно тесто месим. За ночь вода в реке упала метра на два. Течение ослабело, и берега, и сама речка изменились подобрела она, что ли. Но мешок с сухарями пристегнул к дуге - на всякий случай.
- Матросы, по местам!
Голец по уши в грязи, даже не догадаешься, какой он масти. Его в лодку не берем, пусть чешет по берегу. Прежде чем сесть в лодку, побулькали ногами, ополоснули глину.
- Разрешите рубить чалки?
- А Ветку? - говорит Андрей.
Встаю, иду за собакой. И опять усаживаюсь.
- Поднять якорь! - командует Андрей.
Отчаливаем.
Лодку подхватывает течением, я подправляю шестом. Голец сначала забрел в воду, но потом сообразил - метнулся вдоль берега.
- Как там наша хижина? Не унесет? - беспокоится Андрей.
- Да не должно бы.
- А мы еще туда вернемся?
- Кто знает.
Солнце уже поднялось высоко, обжигает кожу, но туман еще чадит в глубоких распадках, держится, розовея и сжимаясь. У переката пришлось высадить "матросов" и провести корабль на веревках, лавируя между камнями. В этом месте речка заметно втягивалась между гор, берега вытеснялись кручами. Кое-где лиственницы осели и клонились вершинами до самой воды, цепляясь корнями за размытый берег. Течение еще больше натянулось, и наше легкое судно стремительно неслось, редко покачиваясь на водобоях. Я проворнее заработал шестом. В одном месте едва успел крикнуть Андрею: "Пригнись!" - как проскочили под ветками наклонившегося дерева. "Надо быть осмотрительнее", - подумал я и увидел за поворотом в сужении залом. Это очень опасно!
Едва успели причалить к берегу. Высадились, вытащили пожитки.
- Ну, матросы, в увольнение!
Мы осмотрели залом и решили протащиться берегом. Голец тоже полюбопытствовал, обнюхал сооружение и боязливо попятился.
Разделили посильно поклажу, навьючили на себя котомки. Подняли лодку и потащились в обход.
Берег утыкан камнями, и идти было трудно. Двигались медленно, с отдыхом. Наконец обогнули завал, сбросили котомки и вернулись за остатками... И так трижды.
Голец кого-то гонял в кустах, тихонько повизгивая. Однажды он чуть не поймал крохаля. Утка с подбитым крылом металась по берегу. И когда подальше отвела собаку от гнезда, булькнула в воду. Пес в недоумении стоял и смотрел с берега.
- Так тебе и надо, - сказал Андрей, - мог же он, дед?
- Мог, да не смог. У него голова еще не на том месте.
- А на каком?
- Молод он, Андрюха. Ветка бы поймала. Она и сейчас вся дрожит от напряжения. Не прицыкни - бросилась бы на помощь Гольцу.
Загрузили лодку и осторожно двинулись дальше. Но минут через пятнадцать услышали рев воды.
- Это что там?
Я встал, посмотрел - впереди смыкались горы, и казалось, здесь обрывалась Патыма. Дальше двигаться без разведки было опасно. Мы причалили к берегу, вылезли. Впереди грозно шумел перекат. Вынули из лодки груз, часть навьючили на себя, и я попытался спустить лодку на бечеве. Течение рвало веревку из рук.
Перебежками, едва поспевая за лодкой, я прыгал между камней, подбираясь к самому горлу прохода. На изломе горы вода ярилась. Вытянул лодку на камни. Мокрая прорезиненная ткань туго обтянула каркас, и лодка стала гладкой, как яичко. Вылил воду, поджидаю Андрея.
- Это, Андрюха, и есть сам Шаманский порог. Стряпай обед, а я пойду в разведку, гляну поближе на это чудище.
Захватив на всякий случай спиннинг, я стал карабкаться по скалам. Вода билась о камень и шумела со страшной силой, проваливаясь в прорезь горы, как в трубу.
Я запрыгнул на высунувшийся из воды камень величиной со стол. Обдало ледяными брызгами. И что же? За камнем впритык друг к другу в затишке стояла рыба! Тут были и сиги, и ленки в глубине, но они даже не отпрянули! Снизу напирали все новые косяки, вытесняя первых, те сваливались в русло и отчаянно работали в кипении воды плавниками, одолевая стремнину, поднимались и заходили за другие камни. Вот он, нерестовый ход перед черной водой. Рыбы столько, что ее можно было подсекать по выбору. Но это неинтересно, как-то предательски. Я вернулся с пустыми руками. Андрей приготовил стол - на камне в чашках дымила каша.
- Не пересолил? - спросил я.
- Пересол на спине, недосол на столе, - степенно ответил дежурный повар и шмыгнул носом, в точности как Талип.
Я вынул из рюкзака пригоршню сухарей, положил на стол и полил их из чайника - запарил. Наполнил кружки, и мы сели. Камни около речки слезились.
- Не плачьте, камни, - зачем-то сказал я.
- Ты че, дед, не слышишь, что ли? - крикнул Андрей, подавая сахар.
- Оглох, Андрюха, совсем оглох. Как дальше. Андрюха, двигать будем, у тебя есть предложения?
- Есть.
- Давай.
- Через гору пехом.
- Я тоже так думаю. Идея. Давай обсудим. А как пойдем - грузу ведь много, не бросать же лодку.
- Я тоже понесу, - серьезно говорит пацан.
- Давай оставим часть провизии и шубу.
Навьючились. Ружье, как автомат, на груди. Топор - за патронташ. Перед дорогой присели на камень.
- Ну, включаем скорость.
Пошли. Собаки впереди. Андрей за мной.
- Под ноги смотри, - предупреждаю.
Идем по каменной наброске к подножию горы, пробираемся сквозь ерник в редколесье. Под ногами мох желто-зеленым ковром лежит, идти по нему еще труднее - утопаешь по щиколотку. Шагаем вроде широко, а на самом деле неподатливо: на месте топчемся.
Перед крутяком остановка, приваливаюсь к лиственнице рюкзаком. Андрей вытянул шею, как утенок, паутина на волосах - шапку в руках держит, подходит и садится рядом. Раскраснелся.
- Брошу, - крутит на пальце шалку.
- Лучше, - говорю, - подложи под лямку, резать не будет.
- А ты видел, дед, тропу?
- Не заметил.
- Совсем рядом, пошли покажу.
Действительно, в косогоре тропа набитая, но заросла. Широкая, не звериная. По тропе, какая ни есть, идти легче. Идем гуськом. Уже вытянули до половины горы. Оборачиваюсь: марь и речку хорошо видно, ртутью переливается.
- Смотри, дед, - кричит Андрей, - теремок!
В стороне от тропы на небольшой террасе строение, - вроде часовенки. Ближе подходим. Сруб на два ската. Крыша, на крыше шпиль - маковка резная. Карниз тоже в мелких кружевах. С радостью сбрасываем ношу и садимся на крылечко, под навес. Подбегает Ветка, обнюхивает "храм" и скребет лапой в дверь.
- Зайдем, - говорит Андрей.
Домик срублен из строганых чистых плах - добротно, с большим старанием и со вкусом. Это видно по обналичке. Хотя она явно сделана топором, но не скажешь, что топорная работа. Крыша уже подернулась зеленью, замшела и стена с северной стороны. Прежде чем открыть дверь, пришлось просунуть лезвие топора в притвор и как следует нажать. Дверь скрипнула резко и отворилась.
На подставке стоял гроб. Мы в нерешительности остановились на пороге.
- Что это, дед? Посмотрим?
Голец уже юркнул между ног. Обнюхал скамейку. Ветка же уселась на крыльцо и сощурилась на солнце.
- Эх ты, бояка, - сказал Ветке Андрей и переступил порог.
Одна стена была оклеена пожелтевшими листками из священного писания да старинными бумажными деньгами. С них смотрела полногрудая царица. В углу на подставке - деревянная потускневшая икона.
- Как смотрит, - прижался ко мне Андрей.
Стоим. Рассмотрели все. Прикрыли дверь и пошли дальше. Андрей все расспрашивал, откуда и зачем здесь этот домик, кто его сюда поставил. Я задыхался от ходьбы и только мотал головой, как ездовая лошадь. На привале я рассказал Андрею и про обычаи аборигенов, и про эти гробницы-захоронения, которые строят якуты.
На самом хребте, куда нас привела тропинка, на двух соснах высоко над землей мы увидели большое из прутьев гнездо.
- Смотри, дед, давай достанем.
Я его еще из распадка заметил, но никогда бы не подумал, что в лесу может свить гнездо орел.
- Ты не можешь, дед, достать? - пристает Андрей. - Что там? Может, клад?
Снимает котомку и подпрыгивает, обхватив ногами и руками ствол, висит лягушкой.
- Тяжеловат, Андрюха.
Ветка посмотрела на дерево, залаяла. Голец посмотрел в недоумении и на всякий случай тоже тявкнул.
Мы спустились с горы. Сосны росли перпендикулярно склону, скрадывая глубину распадка. Я оглянулся: солнце сквозь ветки высвечивало черное таинственное гнездо.
До речки добрались сморенные, припали к воде. От напряжения дрожали колени. Жадно пили, затем умывались. Собаки тоже хлебали, а Голец даже лег на отмели. Андрей разулся и блаженно шевелил покрасневшими от натуги пальцами.
- Дед, у меня ноги подросли, видишь?
- Вижу, Андрей, да ты и сам подрос.
Я сижу на своем мешке с лодкой и рассматриваю карту. Совсем недалеко, если ей верить, за вторым поворотом, жилье. Речка здесь довольно широка, и ветерок пошевеливает волну; берега залепила верба.
