Януш Корчак - Когда я снова стану маленьким
- Можешь мне эти десять грошей не отдавать,- говорит Бончкевич.
Я рассердился.
- Обойдусь без твоих одолжений! Я еще, может, завтра тебе отдам.
- Раз ты так злишься, не отдавай!
- Поди сюда, собачонка, попрощаемся,- говорю я.
А Пятнашка вырывается, не понимает, что мы расстаемся. Потом уперся мне лапками в грудь и хвостиком весело виляет, и смотрит прямо в глаза.
У меня даже слезы на глаза навернулись.
А он лизнул меня в губы - прощения просит.
И я прижал его к себе в последний раз.
Наконец Манек потянул меня за карман:
- Ладно уж, иди!
Мы пошли. Я даже не оглянулся.
Манек всю дорогу говорил о голубях, кроликах, сороках, ежах. Мне почти что и слова вставить не дал. И дорога домой прошла незаметно. На часах время как будто всегда движется одинаково, но в человеке словно есть какие-то другие часы, и время на них то летит незаметно, то тя-нется так, что, кажется, и конца этому не будет. Иной раз не успеешь прийти в школу, как уже звонок, и пора домой. А иной раз ждешь-ждешь, пока вся эта канитель кончится, и выходишь из школы, как из тюрьмы, даже радоваться нет сил.
Прощаюсь я с Манеком, и, словно меня кто за язык дернул, спрашиваю:
- Что, твой старик опять вчера нахлестался? Манек покраснел и говорит:
- Ты думаешь, мой отец каждый день пьет?
И отошел, так что я уже ничего больше не успел сказать. Ну, зачем это я? Вот так скажешь что-нибудь, не подумав, а потом уже не поправить.
"Слово - не воробей, вылетит, не поймаешь".
Очень мудрая пословица. Я ее от отца узнал, только тогда она мне не понравилась. Потому что я сказал правду, а все как закричат на меня, будто это невесть какая ложь. Никто, мол, тебя не спрашивал, и нечего было говорить. Но ведь утаить правду - это все равно, что солгать!
Много в жизни всякой фальши. Когда я был взрослым, я к этому привык, и меня уже это не волновало. Фальш, так фальш - ничего не поделаешь, а жить надо. Теперь я думаю иначе; мне снова больно, если человек не говорит человеку того, что думает на самом деле, а притворяется.
Потому что ложь еще может быть так - ни плохая, ни хорошая. А вот лицемерный человек - это уж, пожалуй, хуже всего. Думает одно, а го
ворит другое, в глаза так, а за глаза эдак. Уж по мне лучше хвастун, врун, чем лицемер. Лицемера труднее всего распознать. Вруну скажешь: "Врешь!" или: "Не хвастай!" И дело с концом.
А лицемер кажется таким хорошим и милым, его трудно вывести на чистую воду.
Ну, чего я добился? Причинил Манеку неприятность. Обидел его.
Вхожу в ворота, а на ступеньке сидит та самая кошка, которую я вчера напугал. Мне стало ее жалко, и я хотел ее погладить, а она наутек. Помнит. А что, если бог меня за эту кошку накажет и Пятнашку не позволят взять домой?
- Ну что у тебя сегодня было в школе? - спрашивает мама. Ласково так спросила. Может быть, чувствует, что несправедливо вчера на меня накричала? Я говорю:
- Да ничего такого. Мама спрашивает:
- А в углу не стоял?
И тут только я вспомнил, что стоял за партой.
II говорю:
- За партой стоял.
- А говоришь, ничего не было!
- Я просто забыл.
Беру нож и начинаю вместе с мамой чистить картошку. Мама спрашивает:
- За что? Я говорю:
- Я не слушал.
- Почему же ты не слушал?
- Да так, задумался.
- О чем же?
Я чищу картошку, словно очень занят, и не отвечаю.
- Это нехорошо, что ты забыл. Хорошему мальчику стыдно стоять за партой, и он постарался бы больше так не делать. Ведь учительница тебя наказывает для науки, чтобы ты свою вину лучше понял. А раз ш забыл значит, и наказание тебе впрок не пойдет. Надо помнить, за что тебя наказывают.
Я смотрю на маму и думаю:
"Бедная, добрая мама, ничего-то она не понимает".
А потом еще подумал:
"Бедная и старая".
Потому что, когда мама нагнулась, я заметил у нее седые волосы и морщинки. Может быть, она еще и не старая, да жизнь у нее тяжелая.
"Хорошо,- думаю я,- что у меня опять есть мать. Хлопот с родителями не оберешься, но все же без них ребенку хуже. Плохо без родителей, очень грустно и плохо".
- А может, ты еще чего-нибудь натворил? Я говорю:
- Нет, ничего. .
- А ты не врешь?
- Зачем мне врать? Если бы я не хотел, так и про это не рассказал бы. Мама говорит:
- Это верно.
И мы молчим. Но так, будто продолжаем разговаривать. Потому что у меня на уме мой Пятнашка, а мама знает, что я чего-то не договаривав, что-то скрываю.
Мы, дети, любим беседовать со взрослыми. Они больше нас знают. Вот если бы они только были р нами поласковей. Нельзя же все время ворчать, сердиться, ругаться, кричать.
Если бы мама спросила не сегодня, а когда-нибудь в другой раз: "А ты не врешь?" - я бы, наверное, разозлился, хотя, может быть, и ответил бы точно так же, теми же словами.
Взрослые не хотят понять, что ребенок на ласку отвечает лаской, а гнев в нем сразу роождает отпор.
"Да, я такой и другим уже не буду!"
А ведь каждому, даже самому плохому из нас, хочется стать лучше. Мы упорствуем, боремся с собой, принимаем решения, стараемся изо всех сил, а если нам что не удастся,- вы сразу: "Опять ты за старое!" Чело-гвеку уже казалось, что все хорошо, что он горы свернул, а тут скова все начинай с самого начала. Такое зло берет, так больно, что всякая охота "пропадает стараться стать лучше. Вот почему у нас бывают такие неудачные дни и плохие недели. Как не повезло в чем-нибудь одном, так сразу И в другом, и в третьем - все из рук валится.
А хуже всего, что ведь не повезло, а вы подозреваете злой умысел. Иногда прослушаешь что-нибудь или ослышишься, не поймешь или пой-мешь неверно. А вы думаете, что это нарочно.
Иногда хочется что-нибудь хорошее сделать, какой-нибудь сюрприз, а выходит плохо, потому что нет еще опыта, и вот напортил, принес убыток...
Трудно жить тому, кто принимает все близко к сердцу. Я начал убирать в комнате. Горшки с цветами с окна поснимал и пыль вытер. А потом стал везде пыль стирать. Мама удивляется. Так мы с мамой как бы попросили друг у друга прощения за вчерашнее. Потому что, кто знает, может быть, я и сам немного виноват?.. Не надо было к обеду опаздывать.
- Иди побегай,- говорит мама.- Что дома сидеть?
- Давай я схожу в очаг за Иренкой. - Ну сходи.
Я пошел, а почему - и сам не знаю. Наверное, из-за Пятнашки. Потому что понял, что о маленьких детях тоже надо заботиться. Плохой я брат. Вот собаку мне жалко, а родную сестру я иногда просто не терплю.
Конечно, такой маленький ребенок всегда мешает, ему скучно, вот он и пристает.
Сделал я себе ветряную мельницу. Полдня промучился. - Дай. Начинает вырывать.
- Уйди, а то получишь!
- Дай, дай!
А мама что?
- Отдай, сделаешь себе другую.
Может быть, сделаю, а может, и нет. И потом, пусть она попросит, а не вырывает из рук.
- Маааамаааа!
Я едва сдерживаюсь, так я зол. А ей даже хочется, чтобы я ее ударил, потому что тогда уж она наверняка побежит жаловаться. II вот скандал:
- Ну и брат! Такой большой парень!
Когда выгодно - я маленький, когда невыгодно - большой.
И уже я не только за себя отвечаю, но и за нее.
"Ты ее научил!", "Ты ей показал!", "От тебя слышала!", "Твой пример!", "Одень пальто, а то и она захочет без пальто!", "Пива и колбасы не получишь, а то и она захочет!", "Иди спать, она одна не пойдет!"
И так тебе опротивеет эта девчонка, что уж не хочешь иметь с ней никакого дела. Но нет: ты должен с нею играть.
Есть игры, где малыши могут пригодиться. Им тоже найдется дело. Но пусть слушаются и не портят игры: ведь они не могут всего того, что можем мы.
Ей говоришь: "Сядь сюда, будешь делать то-то и то-то", а она не хочет. Хочет бегать. А ведь мне отвечать, если она упадет и набьет себе шишку или платье порвет.
Иду я по улице и думаю. Вдруг вижу, мой Пятнашка бежит. Я даже остановился. Нет, это мне показалось. Даже и не очень похож... Теперь я опять думаю о Пятнашке...
"Может, не забирать его? Может, ему там лучше? А вдруг мама позволит, а потом рассердится? Ведь если бы мама с папой хотели, то и без меня завели бы собаку. Подожду, пожалуй, несколько дней. Что скажет Боичкевич, как там Пятнашка себя ведет? Ведь напачкал же он тогда у сторожа. Правда, он там взаперти сидел".
Я теперь и сам не знаю, хочу ли я взять Пятнашку, чтобы мне веселей было, или уж пусть остается, если ему там хорошо,- надо ведь обеспечить Пятнашке будущее. Я спас ему жизнь и место ему нашел. А мне, может быть, заняться теперь Иреной?
Прихожу в очаг, а там малыши хоровод водят. Держатся за руки, ходят по кругу и поют.
Воспитательница говорит:
- Чего стоишь, поиграй с нами!
И протянула руку. Я и встал в круг.
В другое время я, наверное, постеснялся бы и не захотел играть с маленькими, но сейчас меня никто не видит. Я стал играть. Сперва только шутил, чтобы больше смеху было. То присяду на корточки - я, мол, тоже маленький, то захромаю - нога болит. Я хотел посмотреть, рассердится воспитательница или нет. Если рассердится, я могу и уйти. Но воспитательница тоже смеялась. И я стал играть по-настоящему.
