Борис Привалов - Петрушка — душа скоморошья
— Работник, а работник, — жалобно заскулил Игумен. — Хоть бы поесть чего… Там вроде квашня стоит — дай теста похлебать.
Скоморох ткнул свой длинный нос в квашню (хозяин кружала быстро подсунул Петрухе пустую чарку), вытер его рукавом:
— Полный нос теста, чихать буду пирогами! — пропищал он.
Игумен нахлебался теста, потом сказал:
— Работник, работник, пальцы не шевелятся, где бы руки помыть?
— А вон бадейка с водой стоит, поди сполосни, — проверещал Скоморох.
Игумен подошёл к бадейке-чарке, сунул в неё обе руки сразу, а вытащить не может. Тянет-потянет — бадейка рук не выпускает.
— Помоги, работник! — заскулил Игумен. — Руки добыть не могу!
— Поди стукни бадейкой о лавку — она и соскочит, — посоветовал Скоморох.
В темноте-то Игумен не разобрал, что на лавке спит хозяин избы, и ударил по нему бадейкой.
Мужик заорал на всю деревню:
— Воры! Убивают! Спасите!..
До смерти перепуганный Игумен выбежал на улицу.
Тут уж Петруха снова почувствовал себя спокойнее: кукол больше переодевать не нужно — Игумен и Скоморох остались вдвоём.
— Ты, отец игумен, вижу я, не шибко умён, — сказал Скоморох пронзительно писклявым голосом. — Мужика убил, а живот не набил. Теперь нам в избах ночевать не гоже — изловят тебя, не поможет и боже. Пойдём назад, в беспечальный монастырь.
Игумен обнял Скомороха, Скоморох — Игумена, и куклы так стукнулись лбами, что обе мякишевые головы раскололись.
Петруха растерялся, даже не закончил сказки.
— Ай да Петрушка, — сказал с восторгом атаман нищих, — здорово скоморошничаешь! Пойдём с нашей ватагой — большие дела творить будем!
— Он к родичам добирается, — вмешался хозяин, — ты его в свою шайку не сманивай.
— Молчи, а то от твоего кружала одни щепки останутся! — грозно прохрипел атаман.
— Мне в Колядец нужно, — сказал Петруха. — Ждут меня там.
Атаман вынул из зипуна кости, подбросил их в воздухе и поймал в одну ладонь:
— Не пожалел бы после…
— Не стращай парня, — похлопал Петруху по плечу хозяин. — Пойдём, кукольник, вечерять.
— Да я ж так, шутейно, — улыбнулся атаман. — Вольному — воля. Мы не насильничаем. Кому что по нраву. Дай-ка нам браги, мы с Петрушкой выпьем за встречу нашу.
— Я браги не пью, — испугался Петруха. Он вспомнил, как Потихоня и Рыжий, сами большие любители браги, ему никогда не разрешали её пить.
— Ты ж большой парень! — удивился атаман.
Нищие поддержали своего старшого:
— Не грех выпить, когда угощают!
— Заработано небось!
— Петрушка, хватит в мальцах ходить!
Петруха умоляюще посмотрел на хозяина, тот ласково улыбался, теребил свою светлую, еле заметную бородёнку.
Хозяин прикидывал: сколько выпьют нищие? Ему очень хотелось продать браги побольше, и он боялся, что если Петруха откажется пить, то и атаман пить не станет, а вместе с ним и вся братия откажется.
— Выпей, Петруша! — заискивающе произнёс он. — Отчего не выпить, раз угощают хорошие люди!
— Давай сюда брагу, да поболе, — скомандовал хозяину атаман. — Чего на месте топчешься?
Хозяин бросился за питием.
Первый ковш Петруха выпил залпом, и в голове сразу помутнело — полный ковш, да натощак.
— Молодчина! Знатным скоморохом будешь! — обнимая Петруху, кричал атаман. — Вольная кровь! Люблю таких!
Петруху заставили выпить ещё ковш, и он уже ни о чём, кроме сна, думать не мог.
Словно в тумане перед ним мелькали мохнатоголовый атаман, хрипло поющий песни, нищие, ласковый хозяин кружала, старуха нищенка. Кто-то просил его щеглом щёлкать, петухом кричать, совой ухать. Щеглом щёлкал, петухом кричал…
Потом всё провалилось в тёмную, глубокую пропасть.
…Из пропасти его вытащил хозяин кружала.
Было уже светло, хозяин трепал Петруху за плечо и приговаривал:
— Петруша, Петруша, да раздери глаза-то!.. Мужик приехал из Острожца. Назад скоро поедет. Тебя захватит, я сговорился.
Петруха сел, огляделся. Нищих уже не было. В кружале сидели двое мужиков, ели кашу, запивали квасом.
Голова болела. Петруха потряс ею, вспоминая вчерашнее.
— Куклы мои где? — спросил он.
— Тут, тут, Петруша. — Хозяин снял с печки холщовый лоскут, развернул его, и Петруха увидел кукол — красивых, разноцветных.
Воевода надул алые щёки, словно играл на гудке.
Поп с постным, хитрым лицом смотрел на Стражника.
Стражник выпученными, как у лягушки, глазами смотрел на Попа.
А длинноносый Скоморох в остроконечном колпачке смотрел прямо на Петруху.
— Вот родичи-то обрадуются, — сказал хозяин, — не с пустыми руками приедешь…
— Родичи, — машинально повторил Петруха. — Обрадуются… Да…
Он всё время ощущал какое-то странное беспокойство, но мутная от вчерашней браги голова мешала ему понять, в чем же дело.
И вдруг он понял. Это было настолько страшно, что Петруха вскочил на ноги и закричал от ужаса. Хозяин отшатнулся от него, а испуганные мужики выскочили из-за стола, опрокидывая ковши с квасом. Пояс с деньгами-выкупом пропал.
Огород на голом камне
…А ты, вор, провались в смолу кипучую, в золу горячую, в тину болотную, в пропасть бездонную; будь прибит к земле колом осиновым, иссушен, заморожен, в грязи обмазан, людьми проклят…
(Из старого проклятья)Страшный крик Петрухин всполошил не только немногочисленных посетителей кружала, но и крестьян, находившихся на улице. Несколько мужчин и женщин вбежали в кружало, замерли. Потом бросились с вопросами к хозяину и Петрухе.
Малец словно в забытьё впал. Его пересадили с пола на лавку, он закрыл лицо ладонями, замолк и не откликался даже на самые хорошие слова.
Ничего не узнав толком, крестьяне и хозяин принялись строить догадки.
По всему выходило, что украли у парня подарок, который он вёз родичам в Колядец. И подарок, видно, дорогой был.
— То ещё не горе, — сказала одна из крестьянок, у которой из-под платка виднелись лишь бойкие глаза. — А вот когда на правёж ставят, чтобы недоимку сыскать, да батогами потчуют, а в доме и крошки не сыщешь, а дети есть просят — вот то горе.
Худые, угрюмые, в рваных зипунах и овчинных старых тулупах крестьяне, всем сердцем сочувствуя в эти минуты чужому горю, не могли не думать и о своих бедах.
И начался разговор о том, что бродят по миру, побираясь с кошелём по чужим деревням и сёлам, большинство мужиков; что секли намедни на конюшне нещадно Силантия хромого за то, что утку боярскую зашиб ненароком; что приказчик обобрал село подчисту́ю, дабы отправить боярину очередной обоз.
— Ладно, прикусите язык, больно заболтались! — прикрикнул хозяин. — Чего не видели? Как парень убивается?
Хозяин заботливо завернул куклы в большой лоскут холстины, положил свёрток рядом с Петрухой, всё так же безмолвно сидящим на лавке возле стола.
Потом принёс ковш кваса и ломоть хлеба с луковицей:
— Поешь, Петруша, чай, дорога-то не близкая!
— Что-то ты больно ласковый, — проговорил один из мужиков, наблюдая за хозяином.
— Это моего кума товарищ, — ответил хозяин и погладил Петруху по вихрам.
— Да у тебя, почитай, всё наше село кумовья, — продолжал мужик, — а попробуй у такого кума, как ты, выпроси чарку!
— Есть деньги — бери чего желаешь! — рассердился хозяин. — А нет — проваливай!
— Вот я и говорю, — не сдавался мужик, — ты мне тоже кумом приходишься, а не поднесёшь кваску-то! А тут парню, без году неделя знакомому, даже на луковицу расщедрился!..
Крестьяне вышли на улицу, в кружале остались только приезжие мужики, которые и прежде за столом сидели.
— Вот так, хе-хе, — нервно теребя свою прозрачную бородку, произнёс, ни к кому не обращаясь, хозяин, — то нищих набьётся полный двор, то свои шельмуют… Охо-хо… Пойду погляжу, вдруг что и у меня пропало за ночь… От бродяг чего хочешь ждать можно!
— Постой! — остановил хозяина один из мужиков. — Твой парень едет в Острожец? А то у меня лошадь застоялась, больше ждать не могу…
— Петруша, Петруша… — затеребил хозяин Петруху. — Оказия есть, сейчас поедешь. Слышь, а?
Мужики неторопливо доели остывшую кашу, допили квас, расплатились с хозяином, вышли на улицу.
Через некоторое время один из них вернулся и подошёл к Петрухе:
— Эй, малец, как тебя кличут? Петрушкой, что ли? Пошли ко мне на сани!
Он осторожно взял свёрток с куклами, захватил хлеб с луковицей, до которых Петруха и не притронулся, поддел парня локтем:
— Слезами горю не поможешь. Слышь, малец?
Петруха отнял ладони от лица.
Глаза его были сухими. Только губа закушена крепко — до сини.
— Свидимся, даст бог, Петруша! — сказал ему вслед хозяин. — Не поминай лихом!
— Не помянет, не тревожь себе душу! — ответил мужик уже с порога.
